Гладиатор

             Офиару скреб кухонные полы до самого вечера. Пока один из взрослых бет, Сулла, не сжалился над ним и не сказал заканчивать сизифов труд. Он усадил Офиару на низенький табурет и принялся смазывать свезенные о щербатый пол костлявые коленки.       - Прим больше не появится, - пояснил он. - Когда хозяин берет Прима к себе на ложе, ему разрешается больше не работать в этот день.       - И часто это происходит? – опуская глаза, спросил Офиару.       - Реже, чем хотел бы Прим, - шёпотом добавил Сулла. – Прим уже третий год обхаживает господина, надеясь стать младшим мужем.       - С рабами можно заключать брак? – не поверил своим ушам Офиару.       - Не с рабами конечно, - по-доброму улыбнулся пухлый темноволосый бета наивной мысли, - а вот с вольноотпущенными - вполне. Если хозяин подарит ему свободу, Прим может стать клиентом господина и со временем получить гражданство, ну а дальше, думаю, ты догадываешься, что снится нашему деспоту, - бета подмигнул.       Офиару догадался, что вольноотпущенный – это раб, получивший свободу.       - А кто такой клиент? – спросил омега.       Бета непонимающе уставился на парня, и тот поспешил объяснить.       - Я не местный и оказался в Риме случайно.       - А говоришь по-нашему хорошо, - удивился новый знакомый.       - Мой отец был римлянином и, по мнению папы, я был обязан знать язык.       - Тогда ясно, - кивнул бета. – Клиент – это, как правило, вольноотпущенный, который по собственному желанию вступил в договор с господином. Таким образом, у него появляется несложная работа на посылках, а хозяин поддерживает его материально и оказывает мелкие услуги.       Офиару кивнул и задумался. Прим уже три года не может добиться своего… почему? Сулла тем временем продезинфицировал сочащийся порез и тоже намазал лекарством.       - Мне кажется, - нерешительно начал омега, краснея, - Далату нравится Прим…       Бета хмыкнул, звуки, подтверждавшие эту догадку, стихли не так давно.       - Так почему хозяин его не отпускает?       - А зачем? Прим - целиком и полностью его собственность. К чему ему сложности, если ни о каком официальном оформлении отношений хозяин не думает? Как ни крути, а Прим - не его истинная пара, и вступать в брак с рабом для Генерала Империи не имеет смысла. Мы думаем, что в конце концов хозяин выберет какого-нибудь знатного омежку, раз уж пара ему так и не встретилась. Поговаривают, - еще тише зашептал Сулла, - что уже есть кандидат, и сам Император поддерживает брак, желая, чтобы род Спиционов, к которому принадлежит господин, продолжился. Но наш господин неприступен – одна война на уме.       Офиару не слишком интересовал Далат и его «тяжелая» судьба, но он понимал, что чем больше он выведает, тем быстрее раздобудет ключ от кандалов и сумеет сбежать.       С наступлением вечера, шум на улице стал громче, Далат вскоре удалился, мелькнув огромной фигурой в светлой тоге с пурпурной каймой, а за ним стали расходиться и слуги. Им было позволено гулять всю ночь до утра, и рабочий день начинался с одиннадцати, чем не преминули воспользоваться молодые омежки, вырядившись в пух и прах, густо намазав губы каким-то экстрактом красных ягод, и беты, собравшиеся осчастливить местную харчевню честной компанией.       В доме оставалась стража, как объяснили Офиару то ли для того, чтобы он не переживал за свою безопасность, то ли намекнув, что попытки к бегству бесполезны.       Омега, разбитый тяжелым днем, едва забрался по крутой лестнице на второй этаж для челяди.       Низкие потолки, никакого освещения и койки, рядами брошенные у стен с небольшим промежутком. Офиару не стал показывать характер и упал там, где сказал Прим. От матраса несло крысами и въевшимся потом, но омега слишком устал, чтобы думать об этом, отключаясь уже на втором выдохе.       Следующие два дня прошли не легче.       Праздничной ночью ему так и не дали выспаться. Приходившие навеселе или упитые в хлам то и дело спотыкались о скорчившегося у порога омегу.       Затем, когда первые лучи стали добираться в проем чердака, и Офиару почти расслабился, надеясь, что все наконец-то в сборе, и ему дадут поспать, явился Прим, и, саданув его ногой по ребрам, стал кричать, что он бездельник и не слушал его вчера, когда он объяснял, что рабочий день начинается в пять.       Остальные недовольно ворочались, но ничего не говорили, не желая связываться с Примом, тем более отчитывали не их. Офиару не стал оправдываться, тоже поняв, что его задирали намеренно, поэтому молча встал и пополз по лестнице вслед за этой сволочью. До земли оставалось всего несколько ступенек, и Офиару обрадовался, что мучиться из-за ноги и кандалов долго не придется, когда Прим пнул ногой лестницу и Офиару свалился навзничь, протяжно взвыв от боли.       От острой вспышки он на мгновение потерял ориентиры и, не понимая, где находится, никак не мог подняться, за что получил еще один пинок по почке. Если бы не подоспевший Сулла, Прим бы на этом не остановился, но, увидев бету, вздернул аккуратный носик и удалился.       - Ты как? – заботливо спросил кухонный, помогая Офиару подняться.       Тот только фыркнул от натуги, стараясь отдышаться и прийти в себя.       - Он что, больной? Или у вас так со всеми новичками? – сумел процедить омега.       - Не со всеми. Только с симпатичными, которых хозяин приводит самолично, позволяя быть в своем паланкине, и крепко прижимает на глазах у всех.       Офиару обреченно выдохнул, поняв, что эта банальная ревность до добра не доведет, и так просто Прим не отстанет.       - Что-нибудь можно сделать? - без особой надежды спросил Офиару.       - Дай подумать… можешь себя изуродовать?       Офиару выпучил глаза.       - Шучу. Не уверен, что даже после этого он от тебя отстанет. Уж слишком эффектно ты появился. Ближайшее время ты даже из кухни не выберешься, чтобы лишний раз не попадаться на глаза хозяину.       Бета как в воду глядел.       Офиару снова скреб пол, затем чистил кастрюли и гигантские сковороды, после лук, от которого глаза распухли так, что он просидел минут двадцать на свежем воздухе, пока зрение не вернулось, а потом снова ползал по полу с щеткой, выбиваясь из последних сил.       Он был готов обнять Суллу, который помог ему дойти до банной и обмыть порезы, не забыв смазать лекарством.       - Зачем ты мне помогаешь? – не удержал навязчивый вопрос Офиару.       - Просто жаль тебя, парень. Я видел уже такое не раз, и если попал в немилость Прима - тебе конец.       Сулла посмотрел на омегу печальными глазами, искренне сочувствуя парню.       Забравшись на своё место, Офиару, как и вечером накануне, сморил блаженный сон. Проваливаясь в объятья Морфея, он успел уловить тихий разговор рабов о том, что сегодня ночью хозяин снова позвал Прима… как хорошо, подумал Офиару, что от усталости он не проснется, как бы ни стонал уродский омега под тяжестью этого идиота альфы, который не знает, что за змея греется в его постели.       На следующий день в особняке наблюдалось оживление. Офиару по-прежнему вкалывал на кухне, убивая остатки коленей. С утра пришли клиенты, и им собрали корзинки с простой едой. До него доносился щебечущий голос Прима, раздававший повеления господина. Затем пришли незнакомые люди в тогах, в основном альфы и несколько бет, омега видел их мелькающие силуэты из крошечного окна. Все собрались в атриуме, большом зале, и о чем-то долго беседовали с хозяином до обеда.       К полудню кухня ломилась от изысканных блюд. Здесь было всё: легкие закуски из маслин, винограда и нескольких видов сыров, подаваемых с вином, до изобилия рыбных и мясных кушаний. Так много яств Офиару еще никогда не доводилось видеть. Но только видеть издалека. Он все еще сидел на полу с щеткой.       Когда стемнело и вся посуда была перемыта, Сулла принес распоряжение Прима, что день закончен, и все могут расходиться. Сам деспот и еще несколько бет останутся прислуживать хозяину и двум поздним посетителям.       Офиару вздохнул с облегчением и, с трудом разогнув колени, направился в банную за остальными. Казалось, что только он был вымотан до нитки, другие рабы, несмотря на трудный день, шутили, брызгались и планировали выходной.       Все уже покинули помещения, оставляя Офиару в одиночестве. Бедный омега растирал ободранные кандалами запястья и лодыжки. Сулла отдал ему тот чудодейственный крем, который хоть немного облегчал страдания после долгого дня, но все же не мог справиться с последствиями двенадцатичасового труда.       Закончив мыться, он облачился в чистую тунику и вышел на улицу. Уже стемнело, и он, расслабляясь, втянул свежий воздух, позволяя прохладе обнять измотанное тело.       "Как же хорошо", - думал про себя Офиару.       Офиару знал, что из дворика ведет небольшая дорожка в сад для садовников и слуг. Все уже легли. Он бросил взгляд на чердак, откуда не доносилось ни звука. Мерзкий Прим обслуживает своего кобеля в другом конце дома.       Стараясь создавать как можно меньше шума, Офиару направился к узенькой мощеной дорожке и уже через минуту оказался в кущах темного сада, освещенного призрачным светом такого же одиночества как и он.       Найдя ближайшую скамейку, Офиару сел и тут же поежился от холодного мрамора, коснувшегося бедер. Через несколько минут камень нагрелся и парень немного расслабился. Так спокойно, так приятно. Прохлада приносила облегчение зудевшей ноге и… Офиару уснул.       ***       Далат проснулся от криков Прима.       - Господин, господин! Крысеныш сбежал! – ворвался он в его спальню.       - Не ори, - оборвал его Далат, низким спросонья голосом. – Объяснись.       - Его нигде нет, и он не ночевал! Обнаружили, только когда встали!       - Что говорит охрана?       - Говорят, что никого не было. Они даже шума не слышали.       Далат задумался, а потом сделал то, что делал всегда, когда хотел знать, чем занимаются его рабы. Он встал, подошел к низкому широкому окну и глубоко втянул воздух. Все тот же приятный аромат свежего луга ударил в нос. Этот запах он не перепутает ни с чем на свете. Этот запах тянул его вот уже несколько дней, заставляя постоянно отвлекаться и вспоминать о мальчишке.       Не говоря ни слова, Далат вышел вон и направился туда, куда манили сладкие нотки, растворившиеся вокруг.       Выйдя в сад, он незамедлительно отыскал нужную скамейку. На ней, скорчившись и дрожа, в бреду трепыхался омега. Его ногу украшал уродливый воспаленный шрам, не выдававший никаких следов улучшения. Он выглядел еще более худым, чем когда Далат принес его в дом, коленки были свезены в кровь не далее, как накануне. Далат подошел к мальчишке и потрогал лоб.       - У него жар. Прим, врача, - скомандовал он, подхватив лёгонькое тело, и понес мальчика в дом.       Прим уже обогнал его, несясь вон, когда Далат бросил вдогонку:       - Мне нужен Курций.       Омега застыл на миг, словно перед ним выросла стена, обернулся и, не проронив ни слова, кинулся из дома.