Dear-Logs

Log 18.1:  — Харуоки?  Стоящая на пороге худая невысокая женщина не пытается скрыть своего удивления. За шесть лет я бывал в ее доме всего несколько раз. — Здравствуйте. Отец дома?  — О… Нет, но, — Юмико отступает, придерживая дверь рукой, — ты можешь подождать?  Я медлю с ответом. С одной стороны, мне нужно увидеться с отцом, но, с другой — нет особого желания. И сейчас появился отличный повод, чтобы развернуться и уйти.  — Мама! — доносится из квартиры.  Повернув голову, Юмико отзывается:  — Иду, сынок! — и виноватым тоном поясняет мне: — Логические задачки. Покоя от них нет. Чувствую себя ужасно глупой…  Ярко-розовые губы растягиваются в легкой улыбке. Я понимающе киваю и делаю шаг, переступая порог большой просторной квартиры с двумя спальнями и гостиной.  — Мам! Ну ты где?  Нетерпеливый вопрос сменяет приглушенный топот — и через пару секунд в коридор выскакивает маленький мальчик. С широко распахнутыми глазами он замирает, крепко сжимая в руке синий фломастер.  — Привет, Иори.  Иори — мой младший брат. Нас разделяют шестнадцать лет, но…  — Нии-сан!  Даже не успеваю снять обувь, как он уже бросается на шею. И это происходит при каждой нашей встрече, хотя и видимся мы не чаще раза в пару месяцев. В общем-то, я не балую его своим вниманием или братской любовью. — Иори, — Юмико тянет ребенка за руку, заставляя отпустить меня, — дай брату разуться и пройти. Ты убрал игрушки?  Женские пальцы рассеянно перебирают черные блестящие прядки.  — Нет, — Иори упрямо мотает головой, — я потом! Пойдем, Харуоки!  Вздохнув, мне остается только протянуть ему руку. Брат тут же расплывается в широкой улыбке. Маленькая теплая ладошка обхватывает пальцы. Никогда не берет меня по-взрослому за руку. Пальцы — вот что предпочитает.  — Я тебе все-все покажу!  Юмико лишь обреченно качает головой и спрашивает вдогонку:  — Харуоки, может, чаю?  — Нет, спасибо.  За два часа я пересмотрел все книжки Иори с «занимательными задачками», раскраски и комиксы. Узнал, что монстр в красном плаще — Огненный Смерч, а нечто, больше напоминающее ящерицу в резиновых сапогах, — Большой Тао. А также был неоднократно обнят и поцелован.  Иори — открытый ребенок, не пытающийся скрыть своих истинных чувств. И хотя я довольно сдержанно принимал выплеск братской любви, в глубине душе испытывал благодарность. Он действительно любит меня искренне. Может быть, только он.  — Харуоки, — Юмико, все это время не тревожившая нас с Иори, заглядывает в детскую, — твой отец звонил. Он задерживается… В ее темно-карих глазах отчетливо читается вина.  Наши отношения со второй женой отца не то чтобы натянутые или, наоборот, близкие. Нет. Их можно назвать никакими. Ну, с моей позиции точно. А вот Юмико изо всех сил старается наладить контакт, хотя в этом нет никакой необходимости. Не знаю, но иногда складывается впечатление, что она чувствует себя по-настоящему виноватой в том, что и без того не самый удачный брак моих родителей в итоге распался из-за ее беременности. К тому же некоторое напряжение в наше общение вносит фактор того, что Юмико вдвое моложе моего отца и старше меня едва ли на пять лет. — О, тогда я, пожалуй, пойду, — поднимаюсь с пола, игнорируя недоуменный взгляд младшего брата.  — Но, Харуоки, — мачеха отступает, чтобы пропустить меня, — разве у тебя не что-то важное, раз ты сам пришел? — В общем-то ничего особенного. Просто хотел поговорить по поводу места в клинике.  — В Itsuban?  Киваю, намереваясь выйти из комнаты, но тут же останавливаюсь, поскольку Иори обхватывает меня за ногу.  — Ты уходишь? — смотрит снизу вверх. — Ты правда уже уходишь?  Аккуратно расцепляю его руки, освобождаясь, и с мягкой улыбкой киваю: — Да, мне пора, Иори…  Он переводит внимательный взгляд с меня на мать и обратно, будто мы в сговоре.  — А когда ты придешь?  — Скоро.  — Обещаешь? — брат протягивает руку, сжатую в кулак с оттопыренным мизинцем.  Мне кажется, давать обещания — большая ответственность, тем более перед ребенком. Затянувшееся молчание и пытливый взгляд Иори заставляют вмешаться Юмико: — Сынок, Харуоки очень занят, у него не так много свободного времени… Она замолкает, когда опускаюсь на корточки и крепко сцепляю свой мизинец с маленьким пальцем брата.  — Я приду завтра.  Не сопротивляюсь, когда он порывисто обнимает меня за шею и шепчет: — Я буду тебя ждать. Очень-очень.  Юмико приглушенно кашляет в кулак и дрогнувшим голосом отдает распоряжение: — Иори, я провожу Харуоки, а ты наведи порядок на письменном столе. Неохотно брат отпускает меня и, широко улыбнувшись напоследок, возвращается в свою комнату.  — Он очень послушный. В отличие от меня.  — Твой отец рассказывал, что в детстве ты был довольно своенравным, — отзывается Юмико на мое замечание и добавляет, чуть понизив голос: — Если не сможешь прийти, я что-нибудь придумаю… Правда Иори расстроится.  — Не надо ничего придумывать, — качаю головой, — я приду. Кроме занятий все равно нет никаких дел.  Так же, как и я, Иори унаследовал от матери гораздо больше, чем от отца. Стоит взглянуть на улыбку Юмико — и это становится предельно очевидно. И, несмотря на наши с ней весьма безэмоциональные отношения, бессмысленно отрицать, что она красивая женщина. Впрочем, дело не только во внешности. Юмико умеет располагать к себе. В ней нет ничего отталкивающего, никаких очевидных недостатков. Мягкая, спокойная… Я могу понять отца.  — Харуоки, послушай, — она делает глубокий вдох и, выдохнув, признается: — По поводу собеседования в Itsuban — это я попросила отца связаться с тобой.  — Что? — поднимаю голову.  Тонкие пальцы с идеальным маникюром сцепляются в замок.  — Я понимаю, это может показаться странным, Харуоки… Но у нашей, точнее у моей семьи возникли некоторые сложности, связанные с клиникой. Юмико замолкает, не сводя с меня обеспокоенного взгляда. Интересно, какое отношение трудности в семье Токири могут иметь ко мне? — Я не совсем понимаю, о чем речь, но если могу помочь… — Можешь, — мачеха согласно кивает. — Дело в том, что мой отец недавно перенес повторный инфаркт, и его самочувствие не позволяет уже в полной мере заниматься делами клиники. Поэтому я хотела попросить тебя стать его помощником.  — Меня? — не пытаюсь скрыть недоумение. — Почему? У вас ведь есть младший брат… — К сожалению, мой брат никаким образом не может принять участие в судьбе Itsuban. Хироши порвал связи с семьей и ушел из дома. Мы с твоим отцом не имеем никакого отношения к медицине, а Иори… — Юмико качает головой. — Мой отец категорически возражает против «сторонних» людей, потому что очень ревностно относится к клинике. Но он сам предложил пригласить тебя, — она говорит быстро и сбивчиво, а на щеках проступает лихорадочный румянец. — Отец знает, что ты учишься в медицинском. — Да, — киваю, — но педиатрия несколько отличается от управления клиникой. — Я понимаю, но подумай об этом, пожалуйста. Рано или поздно Itsuban перейдет к Иори, и, если рядом будет человек, который введет его в курс дела, — это было бы замечательно. Все-таки вы братья, Харуоки… Он ведь сможет рассчитывать на твою помощь?  Под взглядом Юмико чувствую себя неловко. Все сказанное ею — правда. Однажды моему младшему брату придется взвалить на себя довольно тяжелый груз. И, может быть, подставив свое плечо, я смогу немного облегчить эту ношу?  — Хорошо, — уверенно киваю. — Я согласен.  Широко распахнув глаза, мачеха недоверчиво переспрашивает: — Согласен? Правда? — Да. Только давайте обсудим детали завтра? Мне действительно пора. Моргнув несколько раз, она торопливо отпирает входную дверь.  — О, конечно-конечно. Тогда до завтра. Я выхожу в просторный холл элитного дома.  — До свидания.  — Харуоки, — окликает Юмико, когда нажимаю на кнопку вызова лифта, — может, что-нибудь передать твоему отцу?  — Нет, — отвечаю без задержки, — ничего.  С коротким звуковым сигналом двери лифта плавно разъезжаются, и я захожу в просторную кабину.  Log 18.2:  Так проходит еще один день. Быстро и легко.  Как оказалось, вся проблема состояла в том, что у меня было слишком много свободного времени. Свободного от всего, кроме мыслей. И, погружаясь в размышления, заостряясь на чувствах и переживаниях, я просто сводил с ума сам себя. Мне действительно пора перестать думать о том, какой ты эгоист, и какой я…  Наору был прав. В жизни слишком много всего интересного. Как и с тобой, с ним я больше никогда не встречусь. Мне от него ничего не осталось, кроме воспоминаний, а вот он все-таки забрал мою зажигалку. Должно быть, в качестве сувенира. Перевожу взгляд на пару серебряных резных колечек лежащих передо мной на столе. Твои сережки… Я обнаружил их полчаса назад здесь, в углу узкого подоконника. Обычно ты оставлял их на письменном столе…  Накрываю пальцем маленькое украшение и с силой придавливаю к столу. Выдохнув дым, делаю новую затяжку и рассматриваю оставшийся на подушечке пальца круглый отпечаток.  Рин, я пойду в Itsuban, буду проводить больше времени с братом — ходить с ним в детские парки и кафе-мороженое, встречаться с друзьями и сидеть над учебниками вместе с Кё, помогая разбираться в самых трудных темах. Я буду делать все, чтобы не оставалось ни минуты свободного времени, которые можно было бы потратить на мысли о тебе…  Добраться до кровати оказывается легко. Лечь и завернуться в одеяло — тоже. Сложно уснуть после того, как понимаю, что лежу на твоей подушке. Наволочку я менял уже раз пять, но избавиться от навязчивого запаха твоего шампуня, кажется, невозможно. Словно он впитался в мягкий наполнитель…  Подушка летит на пол, но и это не помогает. Спустя минут пятнадцать мне приходится встать, чтобы пойти на кухню и понюхать растворимый кофе в жестяной банке. Сережки так и лежат на столе. Я не знаю, что с ними делать. Выбросить? Оставить?  Так и не приняв решение, снова возвращаюсь в постель. Долго лежу, глядя в потолок. Бесполезные попытки побороть себя заканчиваются тем, что, вскочив с кровати, я хватаю с пола чертову подушку и швыряю на кровать. Забравшись под одеяло, подтаскиваю к себе и, уткнувшись носом, делаю глубокий вдох. Плюшевый кот сидит в углу изголовья кровати. Он смотрит на меня с осуждением. Ну и пусть. Ведь только так я смогу заснуть…  Log 18.3:  — Черт… да где же он?  В поисках конспекта выдвигаю самый нижний ящик стола. Я смотрю в него, чувствуя, как накатывает странное оцепенение. С трудом заставив себя протянуть руку, сдвигаю в сторону тетрадь. Два месяца назад здесь, с краю, лежало то, что следовало выбросить, но о чем я старательно не хотел вспоминать.  Жетоны из игровых автоматов, билеты из кино и сахар из кофейни. Все это было спрятано в самом нижнем ящике письменного стола среди старых тетрадей и исписанных блокнотов. Было, но исчезло. Неужели… Ты забрал?.. Не могу сдержать кривую усмешку от собственных мыслей и качаю головой. Прошло два месяца, как ты ушел из этой квартиры, а я то и дело натыкаюсь на твои «следы». Сначала забытые сережки, потом исчезнувшая из кухонного шкафа кружка, которой ты всегда отдавал предпочтение, а теперь это…  Мой сотовый, лежащий в кармане, с тихим гудением привлекает внимание. Должно быть, Ичива. Он собирался зайти сегодня.  Достав телефон, смотрю на незнакомый набор цифр. Ты больше не набирал мой номер после той ночи, что я провел с Наору. И хотя я обещал себе никогда больше не принимать звонки с незнакомых номеров, пальцы сами откидывают верхнюю панель. Просто это могут звонить по поводу работы, а сбросить входящий я могу в любой момент. Палец, скользнув по плоской панели, нажимает кнопку «принять вызов».  — Слушаю, — произношу спокойно.  — Здравствуйте, — незнакомый женский голос, звучащий в трубке, заставляет выдохнуть. — Йодзивара-сан?  — Да.  — Простите за поздний звонок, — на моих наручных часах половина десятого вечера. — Меня зовут Соно Изуми. Мы однажды встречались с вами…  На эти слова мое сердце отзывается слишком сильным ударом. Нет необходимости уточнять, где и когда мы виделись с твоей матерью.  — Чем могу помочь? — с трудом мне удается сохранить спокойствие. — Я бы хотела поговорить с вами. Лично. — К сожалению, у меня нет свободного времени.  Я действительно не хочу ворошить прошлое, которое едва начало отпускать. — Нет времени? — растеряно переспрашивает твоя мама и добавляет, не скрывая волнения: — Но это очень важно! Прошу вас! — Простите. Мне нечего вам сказать.  Отнимаю трубку от уха, отчетливо слыша ее отчаянный голос: — Умоляю! Если Рин хоть что-то значил для вас…  С характерным хлопком складываю телефон. Встав из-за стола, иду в кухню. Липовый чай мне необходим. И сигарета. В последнее время я заметил, что стал больше курить. Но какое это имеет значение?  Поставив чайник, подхожу к окну. Лето только началось, а днем уже стоит невыносимая жара. Вот и сегодня солнце весь день палило немилосердно, и только с наступлением вечера раскаленный воздух немного остыл.  Если Рин хоть что-то значил для вас…  Значил… Гораздо больше, чем мне того хотелось.  Когда подношу сигарету к губам, раздается звонок в дверь. Так и не прикурив, иду открывать. На этот раз действительно Ичива.  — Привет.  — Привет, — отзываюсь, пропуская его в квартиру. — Чай? Кофе? Правда только растворимый. Пиво не предлагаю, у тебя завтра дежурство. — Кофе.  Разувшись, он проходит в кухню.  — Ты задержался, — жду, пока закипит чайник. — Какие новости? — Никаких. Все без изменений, — хмурый взгляд Ичивы скользит по стенам. — Санае опять ревела. Я сказал, что больше не буду брать ее с собой.  Дважды в неделю они навещают Ватари, которая все еще находится в клинике. Только теперь уже в психиатрической. Я так и не видел ее после попытки самоубийства. Слишком тяжело.  — Что говорят врачи?  Разливаю кипяток по кружкам.  — Пока никаких прогнозов. Даже отдаленной перспективы, — Ичива задумчиво рассматривает пачку сигарет. — После второй попытки ее вряд ли скоро выпустят.  Это правда. Вторую попытку самоубийства Ватари предприняла сразу после выписки из клиники. Ее снова спасла Санае.  — Ёко что-нибудь говорила? — придвигаю кофе и сажусь напротив. — Нет. Сейчас она на сильнодействующих транквилизаторах, поэтому… Знаешь, я смотрю на нее и понимаю, что это уже не Ватари. Словно передо мной пустая мертвая оболочка. Не знаю, что произошло, но это слишком сильно ее травмировало. Что-то, с чем она не смогла справиться… Подношу кружку к губам и делаю маленький глоток.  — У Санае нет предположений, что могло случиться? Они же все-таки жили вместе. И подруги как-никак…  Ичива качает головой.  — Нет. Сначала мы подумали, что, может быть… Может быть, ее изнасиловали или что-то подобное, но в больнице это никак не смогли подтвердить. Единственное, — Ичива делает паузу, словно собираясь с мыслями, — Санае нашла записку. — Записку? — с глухим стуком опускаю кружку на стол.  — Да. Через пару дней после случившегося Санае убиралась в комнате Ёко и на письменном столе среди тетрадей нашла обрывок листа. Это не выглядело, как полноценная предсмертная записка. Но там было семь раз написано «Я хочу умереть», а в самом низу — «Ты больше не сможешь никому солгать». Полный бред, на мой взгляд. Даже сложно представить, что она имела в виду. Смотрю Ичиве в глаза и перевариваю, казалось бы, простую фразу. И откуда это ощущение, будто невидимые пальцы сдавливают мое горло?  — Вот как?.. — роняю рассеянно. — Да, — Ичива кивает с грустной полуулыбкой и напоминает: — Ты обещал мне справочник. — Точно. Сейчас принесу. Я выхожу в комнату, где на полке среди книг ищу глазами темно-коричневый корешок толстого медицинского справочника. Протянув руку, вытаскиваю увесистое издание из ровного ряда учебников и вспомогательной литературы. Именно его я купил в книжном магазине в одну из наших «телефонных прогулок». — Вот, держи, — протянув учебник другу, беру со стола сигарету, которую так и не закурил. — Надеюсь, поможет. — Спасибо, — он кивает, перелистывая страницы. — Предполагал, что в Itsuban сложно, но чтоб настолько… Хотя повезло, что меня туда направили. Есть шанс остаться.  Чиркнув зажигалкой, наконец-то с наслаждением затягиваюсь.  — Уверен, останешься.  Ичива не знает, что помимо стажировки от университета я прохожу там обучение в качестве управляющего. Поначалу было сложно. Токири-сан оказался суровым человеком не только внешне, но и по отношению ко всему, что касается его клиники. Любые мои малейшие ошибки и недопонимание некоторых вопросов встречались в штыки. И я даже начал подумывать, а не бросить ли это? Но месяц спустя все постепенно пришло в норму. И сейчас мне даже нравится заниматься вопросами управления клиникой.  — О, Йодзивара, это же, — удивленный голос Ичивы за спиной заставляет обернуться, — Рин?  Он кивает на раскрытую книгу, где между страниц лежит полоска из пяти снимков.  Сделав шаг, выхватываю фотографию.  Золотисто-карие глаза смотрят на меня из-под светло-каштановой челки. Рыжий мех воротника касается щек. Разомкнутые губы…  … Рин. Просто Рин… … Я позвоню тебе завтра… … Хару, у меня снег идет… … Это было здорово… … Хочу на тебя посмотреть…  … Я уже сказал, что не вернусь… … Побудь со мной… … Почему ты ни о чем не спрашиваешь?...  … Поговори со мной…  … Хару…  Если Рин хоть что-то значил для вас…  — Эй, что с тобой? — теплые пальцы, прикоснувшиеся к запястью, выдергивают в реальность. — «Значил»?.. — перевожу растерянный взгляд на друга.  — Что?  — Почему «значил»? Не значит, а значил?  Ичива смотрит на меня обеспокоенно, совершенно не понимая о чем речь. — О чем ты говоришь?  Чувствую между пальцев жар, исходящий от тлеющей сигареты. Затушив ее в пепельнице, кладу снимок на стол.  — Я забыл, что положил свою фотографию в эту книгу.  — Свою? — вздергивает бровь Ичива. — Но ведь это Рин. — Да, именно. Это — Рин, а должен быть я. Какого черта?.. Его сережки… Как он мог их забыть? И почему моя серьга пропала, когда он ушел? Хотя за шесть лет она сама даже не расстегнулась ни разу. Жетоны, сахар, старые билеты, кружка… Зачем он это забрал? — по мере озвучивания вопросов вслух во мне поднимается неясное беспокойство. — Зачем? Если все было ложью и просто игрой? И его мать хочет со мной встретиться… Почему сейчас? Прошло ведь два месяца… И почему «значил»?  Ичива, захлопнув книгу, качает головой.  — Если думаешь, что я тебе отвечу, то даже не надейся.  Конечно, не ответит. Снова перевожу взгляд на снимок и…  Внезапно предельно четко осознаю, что мне крайне необходимо увидеть тебя. Пусть буду идиотом, снова запью или перебью все в доме. Главное — убедиться, что…  — Гору, ты не подвезешь меня?