Узы

      Страсть нужно чем-то подкупать, недаром она — искра отношений.       Суйгецу и Карин во многом ссорились и в столь редком сходились, что увидеть мазнувшую по глазам маслом теплоту удивительно.       Карин всякий раз одолевало недюжее удивление, когда Хозуки подбирался бочком по кровати, прислонял голову к ее груди и умитворенно глядел на ее укусы. Узумаки и не припоминала больше моментов, чтобы он был настолько смирным. Благоговение сочилось в каждом его едва слышном выдохе. Куноичи и не признавала во взгляде привычные и — не хотелось признавать — полюбившиеся придирки. Не было их. Всю фиолетовую радужку заполнила до края непередаваемая нежность.       Сухие пальцы перебирали зажившую кожу ее синюшних шрамов.       Только что под этим крылось, куда глубже стоило копнуть?       Карин помнила, как зубы Суйгецу ножом вонзались в тело. Суставы и сухожилия еще свежо в памяти хрустели под натиском челюстей. И заученный до последнего тембра голос стучал по разуму:       — Ну вот я и выбрался из стекла. Пришел черед менять экспериментатора с предметом исследований?       Карин вбирала в пучки нервов каждое обгладывание своих костей чужими зубами сквозь натянутую кожу.       Он тянул на себя ее запястья, все норовил прокусить руку так, чтобы задеть и магистрали вен, но бешеный взгляд лихорадочно блуждал по Узумаки: чем бы навредить максимально сильно. Не желал пропускать ток сквозь бело-молочное тело, как делала она. Кусал, почти отрывал куски мяса и давился кровью.       Карин сжимала губы до бела, не говорила ни слова. В память вонзился кусок прошлой недели, где она запустила иглы в аквариум. Вопреки догадкам — а, может, и воле подопытного, — Суйгецу не растворился водой, а принял все удары на голое тело. А после все эксперименты выбрались на волю. Конечно, и мальчик-акула не остался взаперти. Теперь же желал сполна ответить. Карин понимала ситуацию и не спешила забыть хоть что-то.       Суйгецу заводил ей руки до ломоты, вгрызался в данное в полное распоряжение тело, не пекся о каком-либо наказании. Ведь надзирательница уже была под ним.       Узумаки вбирала по крупице каждое движение крови по собственной груди, все его измывания, собирала в ком и не отпускала.       Она делала все это, чтобы сейчас видеть перед собой безграничную ласку отомщенного человека. И вовсе не того, что ответил за клан. Другого. Что воздал ей за все муки, проводимые с его телом.       Суйгецу гладил куски плоти, зажившие после терзания. Целовал шрамы губами, по которым стекала ее кровь. Чувствовал восхищение в девушке, способной простить и почувствовать вину за свои прошедшие через время ошибки. Он огибал пальцами и те шрамы, что блестели белым, и нанесенные не им — красные, огненные, через которые проходил ток чакры, и не мог усмирить теплого наплыва в груди. Поток чувств переполнял Хозуки, рвался наружу, терзая разум. А он все жадно трогал тело Карин.       Сейчас они были как никогда равны друг перед другом. В этом и заключалось их умиротворение.