Узы

Тонкие нити, точно гирлянды, тянутся вдоль торговых рядов. Лавочки скрыты яркими козырьками, сейчас мало освещённые фонарями и устроенной продавцами подсветкой. А на полках и этой самой висящей леске чего только нет. Карин вот видит полоумно несущегося напропалую в толпу Суйгецу. Разодетые, что рябит, жители Конохи выходят ради долгожданного отдыха. Живя здесь, так просто и не скажешь, что селение густо населено. Лишь в дни празднества, когда шиноби освождены от миссий, а гражданские получают законные выходные, остро чувствуется, что трудно назвать деревней. Ко всему прочему в глазах Узумаки рябит и от очков, огни и множество деталей аляписто светят, брызгами искр марают обзор. Куноичи тягостно вздыхает. Ничто из этого в действительности не помешает увидеть выбеленную макушку. Хочется огрызнуться и направиться в иную сторону, но в голове насмешливо тянется ожидаемая реакция: «Не, ну, ладно, зенки ты пялить не можешь — черт с тобой, но ты ещё и способности сенсора профукала? Куда тебя такую немощную, только пожалеть». Карин повторно чертыхнулась, словила недовольствующие взгляды солидных дам в богатых одеяниях. Мысленно приняв их ложь, что они не ругаются, Узумаки усиленно зашагала следом за виляющим мечом, не хуже хвоста, парнем. — Хэээээй, — заголосил он издалека. Знай его Карин чуточку хуже, могла принять это за зов, что вот нужно ему что-то. А так стало ясно, что праздник заскоблил его нечеловеческое (трёхкамерное, верно) сердце, привлёк какой безделушкой — вот он и разинул пасть пошире. Сделав ещё с десяток шагов, Узумаки усмехнулась. Была права. Скаля острые зубы, чем ошарашил мужчину за прилавком, Хозуки водил пальцами по подвешенным маскам. — Не, ну погляди, до чего они обожают пялить на себя всякую дрянь! — тем не менее, голос его полнится восторгом. — Чудовища там всякие… — Твоей же физиономии нет, — деловито отфыркивается она. Суйгецу гогочет: — А вот твою не забыли повесить. Карин даже снисходит до того, чтобы обратить взгляд, ну что там полоумный выцепил свои ручонками, снеся почти козырёк Обезглавливателем. Под веселое требыхание бесконечно разочарованного в покупателях престарелого мужчины и слетающие куски яркого металла — этот был синим вот — Суйгецу сиял клыкастой улыбкой, выставив маски вперёд. Продавец стих, сочтя лицо паренька угрожающим. Узумаки упрямо заставляла себя не беситься и не избивать идиота. Держал белесый кусок пластика с красными кругами под глазами, ещё целую кипу, не забывая трясти ещё и фальшивыми челюстями. — Вот на что тебе зубы? Своих ковырялок не хватает? — Карин уже совсем обессиленно выдохнула, намереваясь развернуться в другую сторону и всё-таки затеряться в толпе. — Речи не было, что они мне сдались. Этой побрякушке и не светит сравниться с моими зубками. Тебе вот сойдёт. Куноичи зарычала до того правдоподобно, что челюсть понадобилась бы ей ради изображения оборотня. Хозуки от этого нисколько не теряет энтузиазма, наоборот, распаляется сильнее. Кидая необходимую для оплаты сумму едва живому дядечке, он воодушевлённо шагает, переминаясь с каждой ноги как на пружине. Девушке просто необходимо спрятаться, слинять куда подальше, пока из неё не то что цепь не вырвалась — она сама не загрызла этого идиота. Насвистывающего, подымающего выше носа ноги, крутящего на пальце маски массивом. — Ни в одной деревне такого нет, только это дурачьё рядится, праздники закатывает. Карин усиленно схлопывает представший образ. Перед ней не куролесящий дурак, кажущий беззаботность. Девушка слышит особенно ясно: «Нам такого было не видать». Суйгецу хочется всего этого, проникнуться от силы в то, чтобы переодеться тем же самым вампиром. Этому идиоту нужны сказки, оттого веселится со всей дури. Карин не хочется признаваться. До чего же ей всего этого хотелось, но было не видать ни в детстве, ни в юношестве. Всеми силами отодвигаемый дальше кузен, не оглашённая вслух привязанность к Суйгецу, с которым все выглядит только сожительством. — Я не понял, ты чего ещё не сияешь улыбкой? С моими клыками тебе не сравниться, это есессна… Хозуки этого не признает, потому что не осознает. Он радуется жизни, тому, что видит. Леска протянута вдоль торговых рядов, и все плотно подвешено. Дуралей тянет носки, оттоптывая тончайший слой снега. Ему попросту спокойно, ничто не гложет. Карин даже едва завидно. Потому охотно натягивает маску, вырывая из его пальцев. Суйгецу ширит рот, открыто усмехаясь.