Охотники за плотью 1-5

***

В стену полетело что-то тяжелое, а затем раздался звук разбитого стекла. Следом за этим в щепки разлетелся стол, сокрушенный ударом мощной руки Мэла, бешенство которого бурлило через край, как лава огромного беспокойного вулкана. Сейчас Марлоу утратил все, включая большую часть человеческого подобия. Он ощущал жуткую слабость, смятение, головокружение, а вспышки темной магии полыхали в его венах, превращая их в сеть сухих и горячих проводов и обращая самого колдуна в человекообразное чудовище. Подпитываемый неистовой яростью темноволосый ворлок метался по дому молнией, бросал на пол то, что попадалось под руку, проклинал всех вокруг: себя, всю эту тесную ворлочью Деревню. Но больше всего он проклинал Скайлер, а вместе с ней и всплывшие со дна души воспоминания о том, с чего это началось много сотен лет назад. Ненависть переполнила душу Мэла, и, казалось, прежняя неприязнь к охотникам была лишь капелькой воды в этом бурном, пенящемся океане. Множество раз за прошедшие столетия Мэл сожалел о том, что он не находил времени убить их всех, вырвать их глаза и сердца и втоптать в грязь. Он сожалел, что вместо этого он ускользал. Он ускользал от них, считая себя слишком свободным и гордым, чтобы обращать внимания на эту мразь. И вот к чему это привело! Запах гари и запустения витал по всему дому теперь, когда Мэл сжигал все, что было дорого ему. Запах гари, запустения и тьмы. Как и пятьсот лет назад. Тот самый день — день, который оставил его тело в постоянной раздвоенности, — застыл в памяти Мэла мертвым пятном. Уже и не человек, еще и не покойник. Долгие пятьсот лет Скайлер ждала, чтобы сказать то, что держала за своей поганой, насквозь прогнившей душой: «У нас твой отец». От мысли о том, что они делали с ним все эти столетия, Марлоу начинало трясти. Кошачий ворлок стиснул зубы, едва не искрошив их. Он знал, что тварь не могла врать. На отрубленном пальце, который Торквемада швырнула на лужайку, Мэл рассмотрел перстень, точно такой же, как у него, — с фамильным гербом рода Марлоу. Он изо всех сил хотел избавиться от образа лежащего на траве кусочка плоти, но кошмар преследовал его, как заноза под кожей, мешая размышлять трезво. Марлоу не думал, что на самом деле когда-нибудь сможет выкинуть эту картину из головы. С диким ревом ворлок опрокинул стол и несколько стульев и метнулся в соседнюю комнату, которой еще не коснулась его непримиримая ярость. Он вспоминал годы боли и злости, что он пережил благодаря Торквемаде. Сколько зла она причинила его семье. Сколько зла она причинила лично ему. А ведь у Скайлер действительно было достаточно времени, чтобы спланировать все до самого конца, Мэл осознал это сейчас. Что она сделала? В день сожжения сняла все превратившиеся в обгорелую плоть тела до того, как очнулся ее враг? Навечно заточила их в клетки, чтобы глумиться над ними и держать за душой мысль, что у нее в рукаве навсегда останется старший козырь? Мэл мог только гадать, возвращаясь в памяти к событиям тех дней. Когда он впервые попытался приоткрыть свои обожженные и полопавшиеся глаза, сквозь пелену тумана он слабо различил три кучки, сложенные для костров. И три пустых палки, с которых сняли его родных. Он ведь так и не увидел их останков… Он всю жизнь полагал, что его семья мертва, но никогда не подозревал, что может настолько глубоко заблуждаться. В голове ворлока с ужасающей четкостью складывались недостающие частицы головоломки. Вот почему иногда он чувствовал, что его создатель все еще жив. Когда колдун разлучался со своим наставником или апрентисом, жизнь обоих начинала напоминать сущий ад. Мэл знал, что не должен был есть и спать, не должен был жить, должен был потерять всякий вкус к существованию, если бы его создатель умер. Но вспоминая себя, даже самые худшие периоды своей бессмертной жизни, он осознавал, что никогда не чувствовал себя как мертвое тело или растение, лишенное влаги. Нет, он никогда не умирал до самого конца… Его отец был жив. И в этом была причина. Почему охотники выбрали именно семью Марлоу, чтобы продолжать преследовать их через столетия? Чертовы твари. Мэл искал их так долго, но мысль о таком обороте событий ни разу не посетила его голову. Выживать, питаясь кровью своего врага. Было ли на этом свете что-то более циничное? Марлоу снова вынырнул из черных воспоминаний о тех далеких днях. Он сосредоточился и дыхнул огнем на ближайший к нему портрет ведьмы, который таращился на него из темноты масляными глазками. Огонь. Вечный огонь, который стал его сущностью, лизал краску, заставляя ее источать противный, едкий запах. Портрет съеживался, покрываясь сеточкой глубоких морщин. Если бы только это помогало снять боль и раздражение. Обманутый. Истлевший. Вечный и никому не нужный. Скитающийся по задворкам мира в поисках того, чего никогда не отыскать. Вот каким ощущал себя Мэл. Огромный каменный камин разлетелся на куски под воздействием мощнейшего заклинания. Марлоу упал на колени, обессиленный после сегодняшней вылазки и от собственных безумных мыслей. Он опустил лицо в ладони. Тихий всхлип нарушил тишину комнаты. Один, за ним другой. Марлоу едва дышал. Как бы он желал именно сейчас вернуть того человека, который так легко снимал его боль. Почему это было невозможно? Мэл жалел. Обо всем, что он сделал. О своей вечности, лишенной права на окончание. О том, что он никогда не рассказывал Данте все до самого конца. И о том, что все это обернулось так… Плечи ворлока содрогнулись несколько раз. Камни развороченной каминной кладки под его пальцами покраснели, как недра готового рвануть вулкана. Марлоу отшвырнул их от себя, и те, попав в стол, подожгли предмет мебели, словно тот состоял из бумаги. Пламя моментально охватывало помещение. Все это место напоминало центр ада, в котором остался всего один грешник. Мэл некоторое время не двигался, сгорбившись, как старая, побитая временем статуя. Он уже принял решение. По правде, оно созревало давным-давно, но в свете последних событий Мэл понял, что у него попросту нет иного пути. Он был достаточно сильным, чтобы принять вызов, который бросила ему Скайлер. Торквемада так хотела этой войны? Она должна получить то, чего просила…