***
Старый домик, почерневший от угольной пыли, одиноко стоит чуть дальше таких же домов в Шлаке. Разворачиваюсь и вижу Луговину, застеленную зелёным покрывалом. Не спеша иду в дом, нервно заламывая пальцы. На деревьях сидят сойки-пересмешницы, но они не поют, а с ужасом смотрят на меня. Нехорошее предчувствие скручивает желудок, а ладошки слегка вспотели. Что же там такое, что они так испугались? Может, кого-то? Подхожу к двери, слегка приоткрытой, и слышу грохот. Захожу в дом и вижу Прим, испуганно озирающуюся по сторонам. — Прим? — удивлённо, даже немного нервно спрашиваю я. Странно, я вижу Прим почти каждый раз, стоит мне провалиться в сон, а я до сих пор не привыкла. — Китнисс? — в голосе сестры страх, самый настоящий и неподдельный. — Тебе нельзя здесь находиться! Рано, ещё слишком рано! — Прим почти кричит, нервно сглатывая. — Что с тобой, утёнок? — Китнисс, это не шутки. Всё очень серьёзно. Не сопротивляйся, когда приедет врач. Делай всё, что он тебе скажет! — Почему ты думаешь, что я буду сопротивляться? — вообще, да, я бы сопротивлялась, но сейчас что-то мне подсказывает, что это не такая уж и хорошая идея. — Я же знаю тебя, Китнисс, — Прим отвлекается от полочек, где что-то искала. — Тебе рано сюда. Рано к нам. Ко мне подкрадывается страх, вселяя в меня нерешительность. Сцепляю пальцы в замок, внимательно следя за Прим. — Тебе помочь? Ты что-то потеряла? — не успеваю сделать и шага вперёд, как рука Прим останавливает меня. — Не подходи! — ужас захватывает её голубые глаза. — Уходи отсюда! — Да что с тобой, Примроуз? — я вообще ничего не понимаю. Почему я не могу остаться в собственном доме, пусть и бывшем? — Обещай мне, — сестрёнка смотрит серьёзно, говоря это с лёгкой улыбкой. — Обещай мне, что будешь счастливой. Ради меня, ради всех нас, — в голове проносятся мысли о прошлом сне, где я тоже обещала самым родным и близким быть счастливой. — Обещаю, — горький комок застревает в горле, а всхлип рвётся наружу. Чувствую солёные дорожки на своих щеках, стираю их рукавом кофты. Прим улыбается и подходит ко мне, заглядывая прямо в глаза. Я хочу её обнять, но резкая боль прожигает моё предплечье, и я падаю. — Тебе рано умирать, — шепчет она, опуская пустой шприц рядом со мной. Перед глазами всё расплывается, и я просыпаюсь.***
Я просыпаюсь от того, что кто-то разговаривает на повышенных тонах. Пытаюсь пошевелиться, но всё тело ломит от боли. — Какого чёрта ты вообще припёрся в такую рань?! — гневный голос Хеймитча отдаётся пульсирующей болью в голове, но я молчу. — Я просто принёс хлеб! Увидел Китнисс на кухне, подумал, что пора бы с ней уже заговорить. А когда я увидел таблетки у неё в руке, то подумал, что она хочет съесть морник! Они были очень похоже, я не тупой и всё ещё помню, как выглядит эта ягода. Подошёл к ней и выхватил таблетки, отшвырнув их куда-то в угол. А Китнисс упала. Я ей ничего не сделал! — слова Пита пропитаны болью и сожалением, но его голос приносит столько же головной боли, что и голос Хеймитча. Интересно, что же его так разозлило? Пит всегда был спокойным, никогда так не кричал. — Зачем нужно было приходить так рано? — Не поверишь, но мне приснился кошмар. Уснуть я больше не мог, решил испечь хлеба и отнести его Китнисс, чтобы потом отправиться в город, — Пит вздыхает, присаживаясь на кровать. — Сначала мне снились переродки. А потом, уже ближе к утру, как я понял, мне снилась Китнисс. Точнее, что она ест какие-то таблетки, подозрительно похожие на морник, — Пит берёт меня за руку, слегка поглаживая ладонь. Молчание, повисшее в комнате, давит на меня, хоть я и не участвовала в этой маленькой баталии. Продолжаю делать вид, что всё ещё сплю. Я очень хочу поговорить с Питом, но один на один. Нужно немного подождать ухода Хеймитча. — Хеймитч? Как думаешь, она всё ещё боится меня? — родной голос звучит тихо и грустно. Мне хочет вскочить с постели и крикнуть «Нет!», но я продолжаю лежать, внимательно прислушиваясь к словам своего бывшего ментора. — Я не знаю, Пит. Китнисс очень трудный человек, не любит показывать на публику своих эмоций. Да ты и сам это знаешь, — Эбернети устало вздыхает. — Вопрос в другом — боишься ли ты её. Пит молчит, Хеймитч молчит, я молчу. Все ждут ответа, даже сам Пит, который лишь крепче сжал мою руку. — Нет, — тихо, на выдохе. — Я не знаю, кому могу доверять, а кому нет. Могу я верить ей? — Когда она придёт в себя, поговори с ней на эту тему. Сыграй в игру, если хочешь, — от слова «игра» в горле встаёт ком, а Хеймитча хочется ударить. — О чём ты? — О том, как понять её. Узнать, можешь ли ты ей доверять. Правда или ложь, — мне хочется разрыдаться от слов Хеймитча, ведь мы играли в эту игру в Капитолии, когда наш отряд находился на окраине города. По телу пробегают мурашки, а я слегка приоткрываю глаза, из-под опущенных ресниц смотря на Пита. — Я попробую. Могу я остаться здесь? — Как хочешь, — Хеймитч встаёт, отодвигая кресло. Когда его шаги стихают, я открываю глаза. — Ты совершенно не умеешь притворяться, Китнисс. Я ещё давно понял, что ты не спишь, — ласково говорит Пит, когда я присаживаюсь на кровати. — Как ты себя чувствуешь? — Хорошо. Спасибо, что помог, — опускаю глаза, теребя в руках краешек одеяла. Пит молчит, задумчиво водит пальцем по узору, что вышит на покрывале. Глубоко вздыхает, проводя рукой по волосам. Он нервничает, да и я тоже. — Китнисс, — замолкает, пересаживаясь с кровати на кресло, кладя руки на колени. — Я хотел кое-что спросить у тебя. Можно? — Конечно! — быстро выпаливаю я, поднимая взгляд. Его небесно-голубые глаза светятся нежностью и заботой, от чего моё сердце начинает нервно стучать. — Мы… мы с тобой всегда пытались защитить друг друга. Правда или ложь? — Правда, — честно отвечаю я. — Я любил тебя. Правда или ложь? — от этого упоминания в прошедшем времени сердце обливается кровью, а в глазах собираются слёзы. Сглатываю, расправляя помятый краешек одеяла. — Правда.