Тихая поступь

      Вернувшись домой, Гарретт смог наконец-то побыть в одиночестве – это было для него жизненно необходимо, тем более сейчас, когда он получил серьезную, хоть и не смертельную травму. Отчасти вор был разочарован тем, что не смог сполна «поживиться» ценностями – он успел ухватить лишь несколько безделушек, выручки с продажи которых не хватило бы даже на тарелку пресной каши, содержащей хоть что-то, кроме мутной воды; однако он не унывал, ведь шанс обокрасть Генерала еще наверняка представится, да и женское украшение, которое обещала Уна, сполна окупит все его старания. Гарретт уже несколько раз пожалел, что не взял медальон, когда девушка предлагала – ведь забрав его, он мог бы уже не возвращаться. Как бы то ни было, Гарретт следующей ночью направился в тот же самый особняк.       Леди Морриган готовилась к этой прогулке, как к чему-то волшебному и неповторимому, совершенно игнорируя здравые мысли о том, что Город – место далеко недружелюбное, и что ее спутник, в случае опасности, без всяческих сомнений скроется, оставив девушку на неминуемую гибель. Женская глупость всецело зависела от окружающего социума – проще говоря, дойдёт только тогда, когда почувствуешь горечь обиды, утраты, расставания, предательства на собственной шкуре; казалось, что у мужчин с этим немного проще.       Этой ночью почти вся охрана сосредоточилась в самом особняке, по всей видимости до сих пор разыскивая удачливого вора в здании, поэтому Гарретт проник в сад без приключений. Из-за не очень хорошей физической развитости Уны вору пришлось еще и помочь ей спуститься с окна, которое было расположено невысоко лишь для него. Заодно он вспомнил, как, будучи пятнадцатилетним мальчишкой, подглядывал в окно на втором этаже за миленькой девочкой его возраста, и что история эта закончилась ничем. Увидев радостный и одновременно благодарный взгляд Уны, устремившейся на него, он мгновенно вернулся из мира воспоминаний с какой-то внутренней улыбкой, которую способны увидеть в глазах лишь тонко чувствующие люди. По крайней мере, общение с этой девушкой не доставляло Гарретту явного дискомфорта, чему он был несказанно рад.       Два охранника, оставшиеся на службе в саду этой ночью, отсыпались на рабочем месте и, казалось, их не разбудит даже пушечный выстрел, не то что практически бесшумное перемещение Гарретта и попытки Уны ничего не задеть.       Выйдя на безопасную территорию, Гарретт предоставил девушке возможность выбирать, в какую часть Города они направятся, прекрасно понимая, что никаких положительных эмоций от прогулки она не получит, куда бы они ни пошли.       - Покажи мне твоё любимое место, - твердо сказала девушка, стоявшая перед выбором.       Гарретт усмехнулся, потому что любое место, где долгое время или вообще не было людей, моментально становилось его любимым. И дело далеко не в том, что вор не любил людское общество, скорее он хорошо понимал, что его самый страшный враг не призраки или «создания Примали», а человек. Не существует в мире ничего более безжалостного, отвратительного и страшного, чем человек–разрушитель чужих судеб, наделивший себя правом лишать жизни других. Однако он не хотел более тянуть время и решил покончить с этим делом побыстрее – совершенно наугад выбрал направление и повел девушку по более-менее безлюдному маршруту. Не сказать, что Уна была поражена масштабами трагедии, творившейся на улицах, однако некоторые сцены и виды вызывали лишь рвотный рефлекс, ничего более.       - Не многие сейчас способны на сострадание, - констатировал факт Гарретт, прервав длительную тишину. Казалось, таким образом вор хотел высказать девушке свою благодарность, но никак по-другому не мог сказать об этом.       - Судя по всему, она и не нужна людям, - ответила Уна. Ничего не ответив, Гарретт задумался о правдивости высказывания девушки, представив «сострадание» в виде рыночного товара, который из-за недостаточного количества желающих его купить всё больше и больше изымается, убирается с лавок.       Забравшись на высокую крышу через чью-то квартиру, Гарретт остановился и невольно засмотрелся на полную луну. Уна, остановившаяся рядом, поняла, что её недавнее сравнение с «шакалами» здесь никак не подходит. Она стала постепенно проникаться, однако не к настоящему Гарретту, лишь потому, что совершенно его не знала и не могла знать из-за совсем недолгого общения, а к иллюзии, образу, придуманному в голове, под который именно он подходил более всего. Уна не замечала ничего, кроме полуоткрытого лица Гарретта; её совершенно не волновала ни красота луны, ни необычайной чистоты воздух, ни полное отсутствие живой души рядом с ними, даже какая-то невообразимо мрачная тишина не сбивала её с наблюдения за человеком, согласившимся сопроводить. Гарретт заметил взгляд девушки, однако поначалу не подал виду.       - Чувствую себя каменной статуей из-за твоего пронзительного взгляда.       Из-за замечания Гарретта Уна вмиг перевела взор на что-то совершенно постороннее, пытаясь побороть в себе стыд из-за неловкой ситуации и промолвить хоть что-нибудь, чтобы ситуация из неприятной перевернулась в обыденную.       Мысли девушки сбила стрела, совершенно не задевшая Гарретта, но пролетевшая так, что наконечником оцарапала Уну, отчего та мгновенно почувствовала себя плохо и упала бы с крыши, если бы не вор, вовремя схвативший её за руку. Держа девушку, он обернулся и, увидев за ними «хвост» в виде Генерала со стражей, почему-то не сильно удивился.       - Ты, грязная крыса, живо отдай девчонку! – взревел Генерал, указывая тростью на Гарретта. – Моя дочь стоит дороже десятерых тебя!       - Когда я говорил, что с девушками надо быть нежнее, я не имел в виду бросать их без сознания с крыши, - сказав это, Гарретт с обузой на руках спрыгнул вниз. «То, что девушка временно в моих руках, может стать козырем: наверняка Генерал уже распорядился её судьбой, договорившись о продаже кому-то более влиятельному, чем он сам, и кто как не он понимает, что власть над людьми важнее денег», - рассудил Гарретт, поняв, что если получит за девушку даже десятую часть её стоимости, то будет жить безбедно длительное время. Скрывшись в тени домов от всевидящей стражи, он понимал, что только что украл самое дорогое, что было у Генерала – его будущий материальный достаток и власть над Городом, посредством влияния на «удачную партию» дочери.       Понимая, что было бы совсем глупо оставлять девчонку у себя дома, Гарретт принес Уну в давно заброшенный дом, находившийся сравнительно недалеко от его жилища, и неаккуратно уложил ее на кровать, оставив на некоторое время одну.       Очнувшись, Уна не понимала, где находится – комната, в которой она чудесным образом очутилась, была грязная и темная, окна плотно закрыты, а дверь не поддалась, когда девушка попыталась ее открыть. Сначала Уна запаниковала, но, поняв всю бесполезность напрасной растраты нервов, успокоилась и присела на кровать, пытаясь понять, что же делать дальше. Гарретт хоть и находился во время пробуждения девушки в комнате, но совершенно не хотел себя выдавать, надеясь немного понаблюдать за моментом, когда девушка обнаружит пропажу своего драгоценного медальона, который уже давно находился в его руках. Однако миг обнаружения пропажи так и не наступал, а тянуть время Гарретт очень не любил. Сделав шаг из темноты, вор надеялся, что Уна его обнаружит, но девушка была слишком погружена в свои мысли, чтобы обратить внимание на кого-то присутствующего в комнате.       - Куда ты меня привел? – задала вопрос девушка, не поднимая глаза на вора. От неожиданности он опешил и хотел было ответить ей грубо, объяснив, куда она попала из-за своей доверчивости, но не стал – Уна встала с кровати и, подойдя вплотную, побеспокоилась о его повязке на руке.       Гарретта искренне удивляли наивность и детская доброта Уны, надо признать, таких людей он не встречал ранее; появилось мимолетное желание вытянуть её на улицу и, найдя растерзанный человеческий труп на пути, сказать что-то вроде: «Увидь же ты этот хаос, кошмар, эти зверства», потому что, как ему казалось, она не замечала этого в упор или просто не хотела. Девушка пристально смотрела на раненое плечо, повязки на котором она развязывала, иногда поглядывая на его лицо, наблюдая за реакцией. Она попросила вора присесть, чтобы ей удобнее было еще раз обработать рану. Он не сопротивлялся, словно под гипнозом делая всё, что просила девушка, задумавшись о чём-то своём. Он не чувствовал вины за похищение, скорее наоборот, считал её очень ценным приобретением, которое придётся вернуть за деньги прежнему владельцу. Своё теперешнее положение Уна поняла и без лишних расспросов и особо не переживала по этому поводу – всё лучше, чем томиться в тёмной каморке, да и Гарретт ей был не противен.       - Через пару дней вернёшься домой.       Девушка, словно не слыша то, что сказал Гарретт, продолжила работу. Поняв, что обрабатывать рану далее бессмысленно, Уна предложила вору крепко зашить ранение, и вместе с ним порванную в районе плеча одежду. Чисто в медицинских целях, чтобы куски ткани не зашились вместе с кожей, девушка попросила его снять верхнюю часть одеяния. Гарретт, понимая, что самостоятельно одной рукой зашить мясо не сможет, позволил девушке сделать так, как она хотела: развязав на груди треугольник верёвок, Уна убрала в сторону его плащ с наплечником и, сняв с мужчины жилет и кожаную водолазку, аккуратно стянула кожу на плече, начав медленно и осторожно сшивать ткани. Гарретт держался стойко – во время всего процесса Уна не заметила даже болезненного дерганья мышц лица, не то что всхлипов или криков боли и неудобства.       Ждать возмущений или хотя бы какого-либо отпора от человека, воспитанного смиренно принимать свою судьбу, все равно, что ждать у моря погоды.       Вскоре Гарретт ушел, оставив девушку в одиночестве. Пропажу медальона Уна заметила, но совершенно не переживала по этому поводу – ведь в любом случае она должна была с ним расстаться, когда пообещала его Гарретту в обмен на прогулку. Оставшуюся часть ночи Уна провела в полном одиночестве: поговорить было не с кем, даже почитать нечего, да и ещё и эта постоянная бессонница… Девушка смогла уснуть лишь днём, но ненадолго – разбудил её громкий стук в закрытую входную дверь.       Следующим вечером, закончив с делами, Гарретт решил навестить девушку. Зайдя в заброшенный дом через окно и закрыв его за собой, вор отметил, что в помещении слишком тихо – не к добру это. Однако, считая, что с девчонкой ничего не могло случиться, Гарретт решил проверить другие комнаты. Лишь только он сделал несколько шагов по направлению к двери, ведущей в следующую комнату, как в помещении последовательно зажглись два факела, и Гарретт заметил, что в дальнем углу комнаты, в полутьме, рядом с пыльным письменным столом, сидел на стуле доселе незнакомый мужчина средних лет.       - Ну здравствуй, вор, - произнёс спокойным тоном мужчина, вставая со своего места. В момент в комнату вбежало несколько стражников, готовых казнить Гарретта на месте, но мужчина жестом приказал им стоять на месте. Вор понял, что попал в очень непростую ситуацию, хотя для него она была не новой – однажды на него уже устраивали «охоту», результатом которой стало его недолговременное пребывание в тюрьме. Сказать честно, Гарретт и не подозревал, что кто-то мог его выследить, и уж тем более – что в доме, где он спрятал девушку, на него устроят «облаву». Однако Гарретт достаточно быстро нашёл, как ему показалось, единственно верный выход из сложившейся ситуации – сбежать из дома по тому пути, по которому он сюда и забрался – через окно. Сделав шаг назад, вор понял, что его план с треском провалился: за окном уже стояла парочка вооружённых людей, готовых разрубить любого желающего сбежать. Спустя несколько секунд они уже были в помещении, вдвоём схватили вора и, заломив его руки за спину, пресекли все попытки вырваться.       - Я вижу ты не очень разговорчивый. – Мужчина вышел на свет таким образом, что стало возможно заметить жуткий шрам, расположенный на лице и целиком рассекающий левую бровь, доходивший аж до нижнего века. – Ну ничего, у меня всё равно с арестованными разговор недолгий. – На его лице появилась добродушная улыбка, которая в этом контексте казалась проявлением по меньшей мере безумия. В этот момент с грохотом в комнату не по своей воле ввалилась Уна, обратив на себя всеобщее внимание. По всей видимости, девушка сопротивлялась изо всех сил, из-за чего грубый охранник буквально вытолкнул её. Уна, полуголая и слегка избитая, упала на пол рядом с мужчиной. Некоторое время она пыталась встать, и вскоре её старания увенчались успехом. Однако, лишь только встав на ноги, девушка почувствовала, что мужчина схватил её за распущенные волосы и, как только она уставила на него озлобленный взгляд, отвесил ей сильную пощечину, от которой Уна упала на пол. С Гарреттом тоже не стали особо церемониться – один из охранников ударил его чем-то тяжелым по голове, от чего тот также быстро рухнул на пол.       Одиночная камера, в которой очнулся Гарретт, веяла сыростью и каким-то жутковатым мраком. Осмотревшись, он понял, что крепко прикован к стулу, сделанному из очень крепкого материала, такого, что обычный человек сломать или перевернуть под тяжестью своего тела не может. Голова раскалывалась, не давая первое время мыслить трезво, раненое плечо теперь не ныло, как это обычно бывало, а достаточно сильно болело, словно кто-то разорвал недавно сшитую кожу. Гарретт почувствовал себя на месте Эрин, когда ту «лечили» в психиатрической больнице, для полной схожести событий не хватало лишь парочки медиков рядом. Не оставалось ничего, кроме как сидеть и ждать своей участи. По правде говоря, ожидать пришлось сравнительно недолго – через несколько десятков минут в камеру шумно вошли два человека в форме охраны. Один, бывший, по всей видимости, старше второго по званию, шепнул что-то другому и спешно удалился. Оставшийся же, без особых церемоний, снял шлем и мешавший ему меч, отложил всё это в сторону и начал нещадно избивать вора, уделяя особое внимание раненому плечу.       Уна предчувствовала, что если еще когда-нибудь окажется в отцовском доме, то именно в такой вот неприятной ситуации. Мужчина со шрамом на лице, грубо схватив девушку за руку, буквально тащил её в комнату, в которой Генерал проводил практически всё своё рабочее время. Без стука распахнув дверь свободной рукой, мужчина застал на месте Генерала, наблюдавшего за огнём в камине.       - Ты привёл его? – рявкнул Генерал.       - Вор сидит в тюрьме, а вот девчонка, - сказав это, мужчина кинул Уну на пол, словно бесполезный мусор.       - Я же приказал привести ко мне эту крысу, - крикнул Генерал и, даже не обернувшись в сторону дочери, добавил: - А девчонку можешь оставить себе. Она теперь не нужна. После тех слухов о её похищении, что какие-то дворовые крысы распространили среди всего города, за неё вряд ли дадут денег даже в публичном доме, учитывая то, что с ней могли делать. Ну а тебе она как раз сгодится, мой дорогой Граф.       После этой фразы Генерал ещё долго матерился в сторону Гарретта и пытался найти более выгодный для него выход из сложившейся ситуации, то обдумывая, а возможно ли вообще каким-либо образом опровергнуть слухи, то разглагольствуя о том, что он целых два десятилетия растил, не покладая рук, девчонку, за что она, как последняя мразь, подставила его.       Уна не слушала, она, терпя демонстративные удары ногой от Графа, пыталась встать. Неловкое карабканье по полу вызывало лишь насмешку, и мужчина, дабы прекратить тратить время попусту, поднял Уну, еле держащуюся на ногах, и вынес из комнаты.       Прошло больше получаса с того момента, как Гарретт очнулся, и его навестили местные охранники. Серая повязка, которой раненое плечо было крепко стянуто, окрасилась в кроваво-красный; сам Гарретт находился в состоянии, назвать которое я могу только «пограничным» - ему хотелось спать, или хотя бы просто закрыть глаза и на некоторое время отключиться, однако постоянные непрекращающиеся удары не давали этого сделать.       Сквозь полуживое состояние Гарретт ощутил, что под кожу при помощи шприца в его больную руку ввели какую-то жидкость, после которой боль усилилась настолько, что стало невозможно сдерживать эмоции, до такой степени, что «укола» в другую руку он, признаться честно, не почувствовал вообще. Спустя минуту мучений разрывающая изнутри боль просто… исчезла, пропала. Вместе с ней пропали и вообще какие-либо ощущения того, что у него есть руки. Гарретт, поначалу не понимая, в чем дело, судорожно пытался пошевелить хотя бы пальцами, но всё тщетно – они совершенно не слушались. В то время как вор старался подвигать руками, в камеру, громко хлопнув дверью, вошел человек в форме. С первого взгляда было достаточно трудно определить его пол из-за достаточно бесформенного одеяния и плотной ткани, закрывающей половину лица, однако, при близком рассмотрении стало ясно, что это женщина. Она приблизилась к вору и он, взглянув исподлобья, узнал в ней свою недавнюю знакомую. Гарретт присматривался – он никак не мог понять, кажется ли ему, что это та самая беззащитная и безвольная девушка, или это очередной всплеск его воображения.       - Он говорить-то может? – спросила женщина, осмотрев вора.       - Должен, - протянул избивавший его охранник. Многочисленные раны, в числе которых рассеченная бровь, запекшаяся кровь из носа и огромный синяк под шеей, в области грудной клетки, свидетельствовали об обратном – вряд ли он мог спокойно дышать, не то что говорить. Ненароком женщина бросила взгляд на пустой шприц, валяющийся рядом со стулом, после чего осмотрела его руки.       - Ему что-то кололи в вену? – равнодушным тоном задала она ещё один вопрос.       - Да, санитарка приходила, пробубнила что-то про особое распоряжение и вколола. Ну а я что? Мне насрать, что и когда ему колоть будут, мое дело его до кондиции довести.       - Всё понятно, - женщина нагнулась для того, чтобы поднять шприц, после чего завернула в прочную ткань иглу, и положила его в карман. – Ну и чего встал, солдатик, как статуя? Живо беги за ключом, его я забираю по приказу Генерала.       Когда охранник вышел, женщина опустила ткань на лице, чтобы Гарретт смог узнать в ней Уну. Она достала из кармана платок и аккуратно вытерла кровь на его лице, совершенно никак не комментируя произошедшее только что. Через мгновение в камеру вернулся охранник с ключом, и Уна мигом скрыла лицо, отстранившись от вора. Признаться честно, Гарретт совершенно не понимал, как вести себя в этой ситуации – будь его воля, он бы сбежал, однако не мог, практически не чувствуя собственного тела. Уна перекинула его руку через свое плечо, и они потихонечку направились к выходу из тюрьмы, не встречая препятствий в виде охраны на своём пути. Выйдя за ворота, они услышали стук копыт и колес – Уна сразу поняла, что нужно как можно быстрее спрятаться. Из-за тяжести тела Гарретта, который хоть и был в сознании, но без помощи Уны передвигаться не мог, они успели дойти лишь до неосвещенного переулка, ведущего неизвестно куда, и надеяться, что их не заметят.       Граф, прибывший в тот момент в тюрьму, спешно ступил на её территорию и также суетливо ворвался в здание. Однако спросив работника тюрьмы о воре, которого он привез прошлой ночью, Граф был жутко озлоблен тем, что его увели у него из под носа буквально пару минут назад.