Тихая поступь

      Уна не торопилась переходить к делу, всё наблюдая за чем-то вдали: то ли шумное, беспокойное море привлекло её внимание, то ли привлекли чайки, которые стаей кружили в тёмно-синем небе. Как только Гарретт поравнялся с ней, пытаясь выловить взглядом то, на что там так пристально она смотрела, девушка сложила руки на груди и, окончательно замкнувшись, ощутила ещё и холодный морской ветер.       - И как люди там живут, - сказала она, указав рукой на дома на скале. – Холод собачий.       Будучи одетым плотнее, чем Уна, Гарретт не ощутил ни сильного ветра, ни жуткого холода. Он жаждал начать выполнять то, о чём просил его Граф, а от Уны он как раз и должен был узнать о месте нахождения медальона. Однако ему очень не нравилась идея взять с собой девчонку. Видя нежелание Гарретта разговаривать попусту, Уна достала из небольшой сумки, которую прихватила с собой из дома, несколько бумаг. Просматривая их, некоторые она клала назад, другие же протягивала Гарретту, в надежде, что тот ознакомится хотя бы с планом здания, которое собирается обворовывать.       - А что это, собственно, за место? Не припомню, чтобы я там когда-нибудь бывал, - сказал Гарретт, рассматривая чертежи, пытаясь удержать легкую бумагу, которая так и стремилась улететь из-за морского ветра.       - Детская больница.       - Больных детишек обворовывать собралась? – спросил Гарретт с презрением.       - А интересовался ли ты когда-нибудь о человеке, дом которого ты обчищаешь? Важно ли тебе знать, что ты, возможно, забираешь у него последнее, оставляя умирать голодной смертью? – Уна жестоко игралась с его совестью, которая, на удивление, несмотря на все испытания, дарованные судьбой, была ещё при нём. Гарретт решил проигнорировать её, лихорадочно пытаясь найти в чертежах того, чего не было, главное, оттянуть время, чтобы не начинать выяснять отношения заново. По крайней мере, теперь он знал о ней более чем достаточно. Она – мерзкая, мелочная, как и все женщины, попадавшиеся ему на пути; он не удивлялся женской жестокости, жадности, но ему действительно не нравилась идея идти в детскую больницу.       - Не волнуйся, детей там практически нет. Остались лишь тяжелобольные, которым совсем чуть-чуть до полёта ввысь, прямиком в небеса.       - А как я найду тот самый медальон? По интуиции, что ли? – Гарретт свернул чертеж и протянул Уне, которая сложила его в сумку.       - Для этого есть я. Придётся пойти со мной, иначе попросту не найдешь. Не будешь же ты срывать со всех полуживых детишек побрякушки, подаренные заботливыми родителями?       Гарретт не слушал, он спешно направлялся прочь от неё, только бы подальше и больше не видеть. Уна не отставала, хоть и не окликала его, не хотела привлечь лишнего внимания, да и понимала, что немного переборщила, наговорив всякой несуразной ерунды. Она старалась не попадаться на глаза, лишь изредка опережала вора, показывая более короткую и безопасную дорогу. Гарретт не злился на неё, совсем, он лишь понял, что представляет из себя девушка, поэтому стал бы общаться с ней как прежде, но не подпуская к себе близко, а потом попросту уйти и забыть её, спасительницу, как ещё один неприятный момент из жизни.       Дойдя до больницы, вор ощутил примерно то же, что чувствовал, когда приближался к психиатрической больнице на острове; отличие лишь в том, что теперь он вместе с девчонкой, а детская больница вряд ли могла быть обителью призраков и существ Примали, да и дурной славы у этого места никогда не было. Уна, опередив Гарретта, решила самостоятельно открыть дверь, зная, что в таких учреждениях она никогда не бывает заперта. На главном посте сидел лишь один человек, видимо дежурный врач, и, судя по записям в журнале, в больнице в данный момент находился лишь он, да и то спал так крепко, что его не разбудил даже скрип входной двери. Пока Гарретт осматривал помещение на наличие всякой утерянной мелочевки, Уна, умело и бесшумно обойдя стойку, за которой и сидел дежурный, отыскала в одном из ящиков стола ключ, словно зная, что он там находится, и положила его в карман, скрыв находку от вора. Девушка не хотела медлить, да и обстановка в помещении, даже при наличии живых людей, казалась ей гнетущей и немного жуткой: широкие, открытые окна, хоть и освещали помещение более чем хорошо, однако скрипели ставнями и ржавыми креплениями, заставляя от каждого случайного звука чуть вздрагивать; серебряные шприцы, валяющиеся по всем углам, длинных коридоров, небольшие бумажные салфетки, пропитанные грязной и уже тёмно-коричневой кровью, придавали этому месту ещё более жуткую атмосферу – нынешним врачам, вероятно, было безразлично, в каком состоянии находится больница и сами детки, они ведь всё равно скоро умрут, находятся в коме или в состоянии летаргического сна, просто по непонятным причинам до сих пор лежат здесь, вместо того, чтобы питать плодородную почву своей плотью; одинокие деревянные инвалидные коляски, стоящие рядом с дверьми в палаты, создавали какую-то мизерную надежду на то, что детки когда-нибудь очнутся, встанут, смогут хотя бы сесть и неокрепшими ручками покрутить колеса кресла, с искренней улыбкой на лице радуясь солнечному свету, одновременно с этим всё это угнетало Уну, она невольно представляла, сколько детей успело в них посидеть. Гарретт был менее сентиментален и чувствителен, словно пропуская через себя жуткую атмосферу этого места. Однако, когда Уна ушла чуть вперёд, с помощью магического глаза он заметил, что рядом с ней бродит маленькая девочка, грустная; она пыталась схватить девушку за руку, но не удавалось из-за того, что была невидима и не ощутима для всех, кроме вора; мотаясь вокруг Уны, она кричала, слёзно умоляя отвести её к свету; глаза девочки были целиком чёрными, бездонными. Уна, заметив взгляд Гарретта, уставившийся куда-то рядом с ней, однако не на неё, забеспокоилась и начала осматривать сама себя.       - Не пугай меня. Это не смешно.       - Да, скорее грустно, - вздохнул Гарретт, переведя взгляд на девушку.       Уна, подумав, что это он так глумится над ней и её страхами, решила пренебречь желанием Гарретта поднять с пола всё, что плохо лежит и, направилась к нужной комнате. Дойдя до нужной двери, Уна, к удивлению вора, не позволила ему взломать замок, а, достав ключ из кармана, открыла дверь им. В комнате, хорошо освещенной из-за широкого окна, незакрытого тряпками, находилась лишь одна кровать, рядом с ней какое-то подобие тумбочки. На самой кровати лежала девушка, глаза её были закрыты, а волосы уж очень напоминали волосы Уны. Девушка сделала шаг вперед и, подойдя вплотную к телу, сдвинула одеяло, которым та была укрыта, открыв взору медальон. Серебряный, сверкающий. Гарретт, увидев его, вспомнил, что забрал у Уны точно такой же. Чтобы убедиться в этом, он достал украденный, который из-за многочисленных событий не успел продать, и, присмотревшись, понял, что они аналогичны. Желая развеять последние сомнения, Гарретт показал его Уне, которая лишь кивнула и отвернулась. Невольно переводя взгляд на девушку, он заметил её несомненное сходство с Уной. К тому же девушка, наплевав на грязь повсюду, уселась на колени перед кроватью и стала убирать волосы с её лица. Было не совсем понятно, в каком состоянии находится лежачая девушка: если спит, то почему её не будят прикосновения Уны, а если в коме или в состоянии летаргического сна, то почему её тут держат, а не убивают, как делали обычно в таких случаях?       - Кто эта девушка? – Гарретт, прежде чем забрать у неё медальон, решил поинтересоваться.       - Это я, Гарретт. – Собеседники и не заметили, как за окнами сгустились тучи и небо вот-вот готовилось выплеснуть на грязный город живительной летней влаги. Уна опустила глаза, отвернувшись от Гарретта, она почувствовала, что по щеке течёт предательски слеза, не собираясь прекращать этот концерт с чувствами. Сильно прикусив губу и зажав рукой рот, она надеялась, что это пройдет. Вор не совсем понял, о чём она, однако не стал переспрашивать, заметив, как отреагировала на него собеседница. Небеса, как всегда, были жестоки – вдали прогремела молния и, как по заказу, на землю снизошёл сильный дождь, громко барабаня по крыше здания. Уна провела полминуты в попытках заглушить в себе всплеск эмоций и, справившись с этим, стоя на коленях, повернулась лицом к вору. – Твой магический глаз, Гарретт, даёт тебе возможность видеть невидимое – это детище Примали. Она же поддерживает и меня при помощи медальона. То, что лежит на кровати – тело, бездушное, пустое. Меньше десяти лет назад, будучи ребенком, из-за простого приступа истерии, я впала в летаргический сон. Медальон… Он отделил меня от тела, дав возможность пожить ещё. Всё это время мы обе жили, росли… На этом теле даже появлялись точно такие же шрамы, которые получала и я. – Девушка открыла руку и показала большой шрам, полученный ею когда-то из-за неудачного падения. - Мы проделали такой путь… Ты, Гарретт, с помощью глаза сможешь соединить меня. Ты обязан мне помочь. – Девушка открылась ему. Еще никогда и ни с кем она не была так откровенна; Граф знал обо всем, однажды выследив её во время посещения больницы, он и предложил прибегнуть к помощи всем известного Мастер-вора, который мог бы помочь воссоединить два тела, не без выгоды для себя, конечно.       - Нет. – Гарретт, казалось, не чувствовал сострадания или ещё какой-нибудь глупости человеческой природы; он, посмотрев сначала на лежащую девушку, а затем на вконец разревевшуюся Уну, не испытал ничего, кроме желания оставить её одну. – После всего, что случилось… Я тебе не верю.       Спешно выйдя из комнаты и закрыв за собой дверь, Гарретт тяжело вздохнул, отчасти всё-таки понимая её. Уна, оставшаяся наедине с собой, понимала, что теперь не осталось ни единого шанса на благополучный исход. Достав острый нож, она трясущейся рукой поднесла его к горлу лежащей девушки, омывая слезами, словно дождевыми каплями, лицо. Дождь, как очиститель Города, его санитар, априори любил смывать кровь с рук убийц и её же с бездыханных мертвых тел, привнося в затхлый, тяжелый воздух нотку свежести. Жаль, он никогда не сможет смыть ту кровь, что пролилась в стенах этого неуютного больничного помещения.       Зажмурив глаза, а затем резко открыв их, Гарретт увидел перед собой ту самую девочку, которая всё кружилась вокруг Уны в коридоре больницы.       - Не заходи туда, я хочу себе новую подружку, - радостно хихикнула девочка и исчезла, пролетев сквозь стену в палату Уны. Её жуткий смех прозвенел у него в голове и он мгновенно пришёл в себя. Громко открыв дверь, Гарретт заметил в палате Уну, которая теперь лежала на груди бездыханного тела с перерезанным горлом – из горла Уны также текла кровь, но без наличия на нём раны. Сомненья больше нет – она не врала. Девочка с чёрными глазами стояла рядом с ними и радостно ждала момента, когда душа наконец-то соизволит выйти из тела. Гарретт, желая нарушить идиллию этого маленького чудовища, сорвал медальон с тела и, преподнеся его ближе к глазу, увидел, как серебряная побрякушка засветилась ярким светло-синим светом, озаряя комнату и пугая маленькую девочку – она забилась в угол и судорожно тряслась, прижав к себе худенькими ручонками ножки - не такого света она просила и желала видеть. Несмотря на всё, лежащее тело истекало кровью, и даже когда яркий свет пронесся сквозь комнату и коснулся его, ничего не изменилось. Когда сияние погасло, ночное создание - маленькая девочка - исчезло, подчинившись свету, а рана Уны так и не затянулась. Приблизившись, он проверил пульс на шее окровавленного тела, так как Уна говорила, что настоящее – именно оно. Поняв, что для неё всё кончено, Гарретт поначалу без сожаления положил медальон на грудь хозяйки и, развернувшись, внутренне разрывал себя по поводу того, забирать его или нет: с одной стороны, совесть не позволяла, но с другой - он всё равно ей больше не пригодится… Да и весь компромат, который Граф накопал на него, находился у неё в сумке, было бы очень плохо, если бы кто-нибудь ещё о нём узнал. Вор не смог пересилить себя и, вмиг достав "подделку", которую когда-то забрал у Уны, положил её на тело, взяв настоящий медальон себе. Решив прихватить ещё и бумаги, Гарретт снял с Уны сумку и, разобрав всё внутри, не нашел их. Внезапно для него девушка вздохнула и, откашлявшись и выплюнув сгусток крови, с трудом открыла глаза, увидев, что Гарретт копается в её сумке.       - Не там ищешь, гений, – разозлившись, сказала девушка поначалу охрипшим голосом. – Компромат на тебя я спрятала под одежду, чтоб наверняка не украл, домушник чёртов, - добавила девушка, откашлявшись еще раз. – Ты б не побрезгал даже меня мертвую обобрать.       - Все покойники как покойники, одна ты даже после смерти ругаться продолжаешь. – Кровь на её теле исчезла, словно её и не бывало. Выглядела она как и раньше, словно ничего не произошло, но тело, лежащее на кровати, не исчезло… оно просто умерло – пульса не было, сердце остановилось. Девушка проверила всё это ещё раз и, убедившись в смерти тела, обратила взор на Гарретта. – Ну, и что ты, оракул суицидальный, дальше предлагаешь делать?       - Что делать, что делать, - ответила Уна, усмехнувшись. – Хоронить.       Гарретт не стал спорить – собственно, её тело же. Вынести труп через окно, которое, к счастью, находилось на первом этаже, девушке помог вор, когда как Уна, найдя в сарайчике рядом с детским кладбищем лопату, решила раскопать для себя могилу на окраине, не мешая другим, так сказать. Справившись и с этим, она попросила Гарретта донести тело и положить в выкопанную яму. Без раздумий присыпав могилу сырой землей, она отбросила лопату и, отыскав на территории кладбища две длинных крепких палки, с помощью чистых белых тряпок перевязала их в форме креста и воткнула в свежую могилу. Гарретт не хотел вмешиваться в процесс, по правде говоря, он впервые столкнулся с такой ситуацией, когда приходилось хоронить человека, который лихорадочно бродит по территории кладбища, ища чем ещё украсить могилу. Закончив со всем, Уна вернулась к Гарретту и протянула настоящий, как она думала, медальон ему. Девушка не показалась ему расстроенной или хотя бы подавленной, словно она хоронила саму себя ежедневно, и это казалось ему довольно-таки странным. Хотя… откуда он мог знать о её истинной сущности и намерениях?       - Неужели тебе совсем не хочется забрать его себе?       - Нет. Я свою часть договора выполнил, - ответил Гарретт. – Единственное, что я должен у тебя забрать – чёртовы бумаги.       - А если я их не отдам? – ухмыльнувшись, спросила Уна, сложив руки на груди.       - Ну ладно, твой поддельный медальон тоже сойдет, - Гарретт ухмыльнулся и, развернувшись, быстро зашагал по направлению к выходу из территории детской больницы. Уна стояла и непонимающе смотрела ему вслед, размышляя над тем, что этот человек либо безнадежно глуп, ибо весь компромат у неё, либо опять что-то задумал. Выйдя за ворота, Гарретт словно растворился в тумане, созданном то ли прошедшим дождём, то ли мрачной атмосферой этого места. Девушка, покопавшись под одеждой в поисках бумаг, к удивлению их попросту не обнаружила. Решив, что, возможно, просто что-то пропустила, она поискала ещё раз. Не найдя и второй раз, она словно взорвалась от злости.       - Домушник хренов! – крикнула она в пустоту, даже не догадываясь, что ради такого момента Гарретт, выйдя через ворота, чего он обычно не делал, встал за каменную колонну, из которых и был сделан забор, и с удовольствием наблюдал за реакцией девушки, надеясь, что она ещё больше разозлится, когда узнает истинную ценность медальона, который она должна была принести Графу.