***
Дэхён лениво поднимается с насиженного места на мягком диванчике и с отвращением морщит нос, когда приходится ещё и подпирать стену в прихожей и ждать, пока все остальные наконец-таки соберутся и уйдут. Он весьма открыто показывает, что мол, ребята, чешите уже и дайте нормально отдохнуть, но видимо Химчана это мало заботит, если заботит вообще, а посему он ещё пару минут стоит у зеркала и поправляет выбившиеся пряди каштановых волос из-под черной шапки с надписью «BADMAN». Чон уже пинает ногой зазевавшегося Джэ, который бурчит ему, удивленно вытаращив свои глаза на друга: - Подождёшь, никуда твой рис с овощами и чай с печеньками не убегут, - на это Дэхён лишь театрально закатывает глаза и, сказав свое громкое «наконец-то», готовится закрыть дверь за этими двумя неразлучниками. - Значит так, Чон Дэхён, вы с Чонопом остаетесь одни. Не шуметь, не копаться у меня в шкафу в поисках носков и не кидаться этими самыми носками с окна в прохожих, а то менеджер не одобрил твоей шутки в прошлый раз, не превращать общагу в логово первобытных людей на пару с гоблинами и лепреконами. Муна по мелочам не трогать, а то знаю я твою натуру пусанскую. Если что, поможешь ему, всё, мы побежали, вернемся... кхем, не знаю, когда, - Химчан игриво подмигивает смущённому Ю и они быстро ретируются из квартиры. Чон же, наконец ощутив этот запах свободы с ароматом свежей выпечки, довольный, с радостной улыбкой уматывает на кухню опустошать забитый холодильник – Ким предусмотрел чересчур прожорливую натуру Дэхёна и забил его доверху всякой вкуснятиной. Чон содрогаясь то ли от желания, то ли от того, что у него сейчас контейнеры с едой повываливаются из рук на пол, тянется к самой дальней тарелочке с пирожными. Он с набитым ртом пытается ругаться, не стыдясь этого, и без угрызений совести говорит слова похлеще безобидного «дерьмо», потому что один контейнер всё-таки падает, несчастная тарелка оказывается почти у самой стенки холодильника, а ему с занятыми руками до нее не дотянуться. - Вот же дерьмо, - громко выдает Чон, вздрагивая, когда перед глазами выплывает возможная реакция Бана на его каверзные словечки, а наказание однозначно будет куда жестче, чем сидеть одному в аэропорту и обдумывать свое поведение. Но Гука не наблюдается на территории общежития, поэтому вокалист начинает танцевать что-то похожее на отрывок танца 1004, где они взмахивают руками и, оставив всё на обеденном столе, парит к холодильнику за теми самыми пирожными. Потому что они ему давно глаза мусолят, соблазнительно маня своим белковым кремом с кокосовой стружкой, а пара аппетитных, как задница Чонопа, вишенок так и просят, умоляют Дэхёна, чтобы он их съел. И Чон победно, словно он сражался с миллионной армией пришельцев и победил зеленоголовых лупоглазых противных монстров, улыбается, с неописуемым восторгом принимаясь за уничтожения отведенных только ему запасов еды. То, что этими самыми запасами спокойно можно кормиться в течение недели, Дэхёну было плевать с высокой колокольни. Дело бы точно выгорело, если бы он не был вечно-жрущей-пусанской-мордой. Когда последняя красная вишенка пропадает во рту вокалиста, он с разочарованием понимает, что впереди ещё гора посуды, а мыть её ой как неохота. Поэтому, нашедший альтернативный и безотказный выход из этой ситуации, Дехён уносится в сторону комнаты, где сладко посапывает ещё ничего не подозревающий Чоноп. Дэхён аккуратно открывает дверь, на цыпочках подкрадывается к кровати и, подхватив пальцами теплое одеяло, рывком стягивает его с тушки Муна. Долго ждать не приходится, вот только Чоноп смотрит на довольного собой вокалиста, как на законченного идиота, и садясь удобней на кровати, вопросительно выгибает бровь, спрашивая: - И тебе доброе утро, хён. Чем я заслужил такое варварское приветствие? – танцор ежится от прохлады и поправляет задравшуюся майку, которая открывает великолепный вид на сногсшибательный пресс Чонопа. Чон теряется и начинает что-то невнятно мямлить, не отрывая взгляда от соблазнительных кубиков, но, когда они скрываются под белой тканью, разочаровано дует губы и голосом обиженного пятилетнего ребенка тихо бормочет: - Мне нужна твоя помощь. Только ты можешь решить эту проблему, я не знаю, как мне быть! Это очень сложно, я совершенно не умею это делать, я раньше с этим не сталкивался, а тут оно… это вопрос жизни и смерти – ты поможешь своему любимому хёну? – Дэхён строит умоляющие, полные надежды глазки и дергает за ногу Муна, отчего тот тихо шипит на старшего: - Моешь посуду сам, хён. Там и мочалочка, и моющее есть, и не дергай мою больную ногу, - танцор укладывает перебинтованную ногу на подушку, намереваясь поспать еще немного. Он дико злится за свою неосторожность и на чересчур громкого макнэ, очень шумно и эпично появившегося в танцзале, напугав Муна, когда он делал кувырок вперед, отчего тот умудрился вывихнуть лодыжку, чем поверг всех в глубокий шок, кошмар и ужас. Ему выписали больничный, на месяц-два отрезая от работы группы, и теперь он сильно обижается, дуя губы, когда отправляет ребят на выступления. - Ну, Чоноп-а, - сладко тянет вокалист, начиная хныкать от отказа, и недовольно бурчит себе под нос, что Мун не вовремя травмировал себя, ой как не вовремя. - Сам, хён, я не могу, - Оп кивает головой на лежащие на полу одеяло, и молча просит вернуть его на законное место, что, хоть без энтузиазма и с лицом великого мученика, быстро выполняет вокалист. - Там мочалочка, там моющее, я не могу, сам, хён, вот же дерьмо-то, а, - Дэхён злобно бурчит себе под нос, и с опущенной головой плетется к выходу из комнаты танцора, который уже укрылся одеялом и, удобно устроившись на мягкой подушке, с хихиканьем наблюдает за вокалистом, который больше похож на разозленного и крайне возмущенного лемура. Чон поджимает губы и натягивает резиновые желтые перчатки, хватая с величайшим отвращением губку, и выдавливает пару капель моющего средства для мытья посуды, а потом и вовсе психует, когда слышит: - Хён, помоги! «Вот же зараза, мне не помогает, а как я ему нужен - так с разбегу», - Дэхён швыряет перчатки в мойку и тяжелыми шагами идет в комнату Чонопа, но теряет весь свой запал, когда видит надутые щёки Муна и его обиженный взгляд, направленный на свою туго забинтованную ногу, из-за которой он, собственно говоря, и не может нормально передвигаться. Чон улыбается уголками губ и подходит к младшему, протягивая тому руку, и слегка вздрагивает, когда его обнимают ладошкой за шею, чтобы было удобнее. Вокалист крепко обхватывает рукой талию танцора и прижимает к себе, чтобы тому было легче и менее болезненно идти. И потому что хочется. Дэхён слегка опускает голову и пытается идти как можно аккуратней, поддерживая младшего и краем глаза улавливает его взгляд, заинтересовано скользящий по его лицу. Чоноп улыбается уголками губ, всматриваясь в красивые и столь полюбившиеся черты, этот изящный носик, эти кругловатые щёчки и забавные пухлые губы, которые будут мягкими и нежными, Мун в этом уверен на все сто процентов. - Дальше я сам, - танцор пытается отправить вокалиста обратно на кухню, но тот хмурит брови и поджимает губы – уж раз если он его попросил, то пусть будет так добр терпеть его помощь и присутствие до конца. - Я помогу, - настаивает Дэхён и, прижав крепче тельце сопротивляющегося Муна, уверенным шагом заходит в ванную. - Не подсматривай, - Оп хочет засмеяться от полученной реакции старшего – по-детски выпученные большие глаза и брови, что, кажется, поползли на лоб. Но танцор лишь пихает локтем Чона в ребра, прося отвернуться, что тот с неохотой, но выполняет, давая возможность Чонопу развязать шнурки на пижамных штанах и сделать всё по зову природы. - Хён, - танцор скептично смотрит на лицо старшего, что магическим образом высунулось из-за его плеча и увлеченно наблюдает за руками младшего, вопросительно изогнув бровь, - у тебя такой же. - Нет, у меня поменьше будет, - как-то отрешенно и тихо шепчет Чон, поджимая губы, а потом перепугано смотрит на хихикающего Чонопа, который делает жест «рукалицо». И Дэхён крайне недоволен ситуацией, что с него смеются, а причина веселья до него не доходит, и когда его все-таки осеняет, что он мыслит вслух, дает себе увесистый подзатыльник, чтобы думал, прежде чем что-то ляпнуть языком.***
Чоноп со скучающим видом сидит на диване, поправляя теплый плед и, сжимая в руке пульт от телевизора, переключает каналы. Новости, мультики, сопливая дорама и ещё какая-то ерунда, которой он не придает особого значения. Вновь переключая канал спустя пару минут, он тяжело вздыхает, когда понимает, что и это он тоже видел. Но свет в комнате резко гаснет, точно так же, как и экран телевизора, отчего в комнате воцаряется непроглядная темень, а с кухни слышится грохот и душераздирающий крик Дэхёна. - Мой тортик! Вот же дерьмо полное! Танцор вздрагивает на месте и, представив масштабы развернувшейся на кухне катастрофы, желает Химчану больше терпения и времени, пока нерадивый пусановец уберет последствия его криворукости. Но спустя пару секунд шорохи на кухне стихают, а Мун начинает волноваться за это дитё двадцатиоднолетние, и спрашивает пустоту: - Хён? – танцора настораживает вдруг образовавшаяся тишина, и он уже готовится увидеть картину мертвого Дэхёна с ножом в районе живота, который угодил туда, когда вокалист поскальзывался и падал на пол, попутно смахивая со стола подставку с ножами, которые на славу поточил Ким. - Хён, мне страшно! – выкрикивает Оп и облегченно вздыхает, когда шум вновь восстанавливается в плотной темноте, а спустя пару тяжелых шагов кто-то врезается в журнальный столик у дивана, на котором спокойно лежал танцор, как на него падает Чон, который от неосторожности проходит губами по губам Чонопа. Дэхён думает, что это жестокая подстава – столкнуть с тем, кто мешает ему спать, есть, думать, дышать, и вот он - полный финал, потому что губы Чонопа поистине нежные и мягкие, а ещё со вкусом карамели, которую Чон так любит есть килограммами. С минуту они лежат неподвижно, даже и вовсе не дыша, но Дэхён всё-таки осмысливает всю жопу ситуации и, осознав, что его не отталкивают, не лупят и не сбрасывают с дивана, сползает с танцора, но потом снова возвращается к губам Чонопа. Рука медленно скользит к талии, а потом и вовсе тянет на себя, отчего Оп сдавленно ойкает, потому что Чон, словно медведь, прижимает со всех дури, совершенно забывая о больной ноге танцора. И он решает мстить по-черному – кусает вокалиста за нижнюю губу, а после, пройдясь кончиком языка по ряду белоснежных зубов, с громким чмоком отстраняется и уползает обратно на подушку, удобно устраивая на ней свою голову, а ноги складывает на колени обалдевшему Дэхёну, который улыбается, словно все кондитерские испекли ему тонны тортов и пирожных, и он их удачно съел, принимается аккуратно массажировать танцору его больную ножку.***
- Тише, пожалуйста! - Не ори на меня, электрик хренов! - Да я им помочь хочу! - Так помогай, что встал и орешь на меня! Вон, проводки перерезай и быстрее, тут люди и камеры, - Химчан злобно шипит на Ю, который копается в щитке и, подцепив ножничками нужный проводок, довольно улыбается, когда во всем здании гаснет свет. - А теперь, Ю Ёнджэ, у нас есть как минимум час, чтобы ты мне рассказал, как устроено электроснабжение нашего общежития, - Ким обнимает вокалиста за талию, целуя в шею и уволакивает в сторону двери, что ведет на крышу. У них есть время для обучения.