Бриг «Багровый фламинго»

«Мотылёк» оказался зауряднейшей пассажирской бригантиной, даже, мягко говоря, не из самых роскошных. Да и то, Республиканскому Собранию Курбарта сейчас было не до роскоши – с одной стороны на них наседали сторонники монархии, с другой миридийцы, так что выбрасывать деньги на простых пассажиров они не могли никак. Просто Энтони, привыкший к жизни во «Флоре», немного расстроился, увидев нищенскую каюту третьего класса, которую им с Лидией предстояло делить до Курбарта. Лидия была одета под стать каюте – в скромное платье из белого льна. – Мы с вами – супруги Антонио и Люси Мартинес, не самые успешные плантаторы с Лас-Эстрельяс, – сообщила она, когда они сложили в каюте свои немногочисленные пожитки. – Плывём в Курбарт к моей сестре. – Понимаю, – кивнул Энтони. – А внешность менять не надо? Лидия одобрительно хмыкнула: – Можно было бы, но сейчас это не стоит свеч. Поддерживать грим летом хлопотно. Эта бригантина забирает только бедняков-курбартан, которые просто не могли бы себе позволить – хм! – знать меня в лицо. Вы и вовсе на острове чужак. Имя среди корсаров вы ещё сделать себе не успели, поэтому риск, что вас кто-то узнает, крошечный. – Постойте, а что, если наткнёмся на «Фламинго»? – Ну, во-первых, мистер Джамбл, «Фламинго» последний раз, когда мы его видели, довольно уверенно двигался на юг, а мы идём назад, к Эвеннорту. Во-вторых, с «Мотылька» взять нечего, на такую развалюшку ни один здравомыслящий корсар не позарится. Зная вас, я бы на месте вашего Билли стала бы разыскивать вас на самых богатых кораблях и в центре внимания, а не на какой-то третьесортной скорлупке, в тесной каюте, где воняет рыбой и дует из-под двери. Они оба весело рассмеялись. – Ладно, – переведя дух, сказала Лидия. – С этой минуты общаемся только по-амлонийски; а мне ещё нужен курбартский акцент. Говорим о плохой почве нашего поля и о растреклятых штормах. Я постоянно рассказываю о своей сестре, что тебя неимоверно раздражает. Так у них и повелось. Ни команда, ни пассажиры не обращали особого внимания на вздорную супружескую пару. Каждое утро сеньора Мартинес за завтраком громко сетовала на жару, на испорченную еду, на нужду, которая заставила их с мужем бросить плантацию и лезть в этот Курбарт. Сеньор Мартинес ворчал, что, если бы Люси была чуть более умелой хозяйкой, их плантация была бы не хуже других – но чего от неё ждать, от изнеженной горожанки! Тогда Люси начинала голосить, что она отдала этой плантации, чтоб ей провалиться, всю свою молодость, и где же хоть какая-то благодарность? Где-то через четыре дня хорошенькую Люси сумел утешить один из пассажиров, кудрявый курбартский ополченец. Антонио Мартинес устраивал жене в каюте шумные сцены ревности, обещая «вывести её с её идиотом гранданским на чистую воду», но не было секретом, что лично он не брезговал обществом симпатичной племянницы капитана. – Вот к Жанне-то приедем, жизнь получше станет, – охала Люси, всем своим видом показывая, что она в этом сильно сомневается. Энтони не уставал поражаться её таланту – куда делась богатая содержанка наместника, властная, уверенная в себе насмешница? Перед ним была визгливая дурочка-провинциалка, сломленная неудачами, обиженная на весь белый свет и находившая утешение лишь в скандалах. Сам он гнул свою линию – он-то не неудачник, он бы себя показал, да вот сглупил, женился на этой Люси и теперь не знает, как от неё отвязаться. Клодетта, капитанова племянница, купилась на это точно. Энтони то и дело рассказывал ей о своих грандиозных планах, связанных с драгоценной плантацией. – Я бы возами шафран в Пуэрто-Эсплендидо поставлял, – гордо говорил он. – Так Люси, видишь ли, устала и захотела с сестрой повидаться. Я её, может, там и оставлю, а сам обратно поплыву. Эх, видела б ты мою плантацию! Он так увлёкся их с Лидией выдумкой, что сам почти поверил в существование плантации и порой, когда не удавалось заснуть, представлял себе аккуратные ряды нежно-лиловых крокусов и считал цветки. Тем временем «Мотылёк» медленно, но верно плыл на север. К сквозняку и рыбному запаху (из камбуза) добавились корабельные крысы, вечно шнырявшие по каютам третьего класса. У Энтони и Лидии их ещё было не очень много – в соседней каюте жила старушка с котом-крысоловом. Как потешался Энтони, этот кот – облезлое, странного пепельного цвета существо по имени Бегун – был единственным пассажиром, которого всё более чем устраивало. Кроме крыс, Бегун с удовольствием кормился рыбными очистками, теми же самыми, чью вонь с трудом переносила Лидия. Сам Энтони к обстановке привык быстро. Нет, конечно, ему, как и любому нормальному человеку, очень нравились богатство и сытая жизнь, но лезть в опасности ему нравилось намного больше. А он ни на секунду не забывал, что «Мотылёк» везёт их с Лидией в Пор-де-ла-Рень. Даже если хитрая Лидия так и не собирается посвящать его в дела своей секретной службы, Пор-де-ла-Рень, зажатый в тиски между гражданской войной и атаками миридийцев – место, где без хорошей головокружительной опасности долго не останешься. А крысы и сквозняки – подумаешь! Энтони и в худших условиях бывал. Зато тут были одновременно Лидия и Клодетта, а на палубе можно было после десяти дней жизни в духоте вволю подышать морским бризом. И опасность. Приближающаяся опасность. Не было ощущения восхитительнее. Ещё Энтони мечтал напороться на вальзийских корсаров – а лучше всего на «Фламинго», пусть это и было бы вопреки всякой логике. Но, увы, Лидия была права – на «Мотылёк» никто так и не напал. Даже вальзийские корабли, встретившись с бригантиной, лишь обменивались с ней приветственным салютом и парочкой дежурных вежливых фраз. Ужас! Позор! Хотя, впрочем, в беседах с земляками Энтони был свой плюс – можно было узнать последние новости. Нет, новости сообщали и с курбартских, и с амлонийских судов, просто чаще всего вахтенные общались между собой на совершенно диких наречиях с такими акцентами, что Энтони было сложно что-то разобрать. Ну а родной язык – это родной язык, тут в любом виде хоть что-нибудь, а поймёшь. И вот однажды, увидев, что «Мотылёк» вот-вот обгонит вальзийская гоночная яхта, Энтони тут же вышел на палубу и подошёл как можно ближе к вахтенному, делая вид, что любуется морскими просторами. Вахтенные прокричали друг другу названия кораблей, сказали, откуда и куда следуют, сравнили показания своих барометров – всё как положено. Наконец, курбартанин спросил: – Есть какие новости? – Не такие, чтоб вам, салакам, радоваться! – разумеется, даже вежливый разговор между вальзийцами и курбартанами не мог вестись без подколов. – За пару дней до того, как отплыли мы из Джарисон-Хэйвена, пристрелили там одного нашего хиляка-корсаришку, который капитаном себя вообразил. – У вас только такие корсары и бывают! – Во-первых, чушь, во-вторых, даже такие хлюпики топят больше ваших кораблей, чем волн в океане! Ну и в-третьих, теперь заместо него на их бриге капитаном заделался сам Денди Джо, правая рука Старика Арни, если вы, с вашей короткой памятью, его ещё не забыли! Так что не расслабляйтесь, курбартанчики! Бриг Денди Джо тогда же и вышел в плавание! Не пропускавший ни единого слова Энтони присвистнул. Вот оно, значит, как! Билли пришибли, и понятно, что после него сразу заступил на место капитана Джозеф. Вахтенный, конечно, не сказал, в каком направлении поплыл «Багровый фламинго», чтобы как следует запугать курбартан. Но вряд ли Джозеф стал бы так скоро поворачивать назад. Эх, а как было бы здорово сцепиться с ними... Тут Энтони опять вспомнил, что его плавучую богадельню с «Фламинго» бы даже не заметили, и повеселел. Ничего! Пускай они плывут на юг. Вот побудет он в гуще событий в Курбарте, но бои там рано или поздно притихнут. И тогда-то он захватит лучший корабль их флотилии, поднимет пиратский флаг и сам отправится в Морентский океан! И если встретится ему знакомый кораллово-красный бриг, тут-то уж Джозеф сполна заплатит за то, что швырнул Энтони в воду! А там, глядишь, можно будет и «Фламинго» захватить... Энтони представил себя капитаном целой пиратской флотилии, которая будет держать в страхе всю Сауданию и все острова. – Вот он где, стоит, ворон считает! – закудахтала прямо над ухом Лидия. – Как дело делать, так это нет, а как болтаться, неведомо чем заниматься, это он да! Пошли в каюту, поможешь мне чемодан починить. На самом деле, как Энтони сразу сообразил, ему предстоял секретный разговор. Чемодан-то у них был только один и в починке не нуждался, потому что всё, что могло в нём сломаться, сломалось давно и безнадёжно. В каюте, плотно закрыв дверь, Лидия сразу сбросила маску Люси и молча пододвинула Энтони листок бумаги. На листке было нацарапано: Надо поговорить Опасность Опасность миновала Следи за этим человеком Бойся этого человека Надо бежать Надо спрятаться Можно выйти из укрытия Я понял – Нужно придумать наш с вами шифр, – шёпотом сказала Лидия. – Придумать и выучить. – А разве у вас нет единого, общепринятого языка? – так же шёпотом полюбопытствовал Энтони. – Слишком рискованно. Если бы был один шифр на всех, провал одной группы мог бы подставить под удар остальных. – Лидия, а подробнее не объясните, чем мы с вами, собственно, будем заниматься? – От любопытства кошка сдохла, – прошипела девушка. – Давайте, думайте лучше. Где-то через полчаса на оборотной стороне листка красовались в столбик совершенно невинные фразы: Как на плантации Вы видели крокусы? Морем пахнет Мы с ним поболтали о шафране Он ничего не понимает в крокусах У меня с собой пара крокусов Скучаю по нашей плантации На плантации мы пили вино Жёлтый шафран Сперва Лидия была против крокусно-плантаторского кода – считала его слишком замысловатым и подозрительным – но Энтони её переубедил. Они уже все уши прожужжали пассажирам и команде бригантины об их плантации. Почему бы не поддерживать маскировку и дальше? Помимо этих установленных фраз, они уговорились и об общих словах для шифра. «Крокусы» должны были обозначать опасность, «плантация» – укрытие. Войдя во вкус, Лидия добавила, что обнаруженное укрытие они будут величать «засухой», помощь – «лейкой», а чужого шпиона «шмелём». В том же духе они за пару дней разработали и другие добавления к шифру. Попутчики супругов Мартинес ничего не заметили. Парочка неудавшихся плантаторов продолжала свои вечные склоки. Никто не обращал внимания, когда за завтраком Антонио Мартинес, глотнув пива, провозглашал: – Эх, солнце печёт, как на плантации! Вот вы, друзья, вы видели крокусы когда-нибудь? У нас ведь такие шикарные когда-то росли! Вальзийские корабли приходили, клянчили у нас хоть корзину – да я не отдавал! Ох, скучаю по нашей плантации! – Да заткнись ты. Ври, да не завирайся, – сердито говорила его жена. – Только и слышу от тебя: ах, плантация, ах, крокусы, ах, мой жёлтый шафран! Внезапно начинавшийся шторм после этого заставал пассажиров врасплох. Мартинесы тоже поражались резкой перемене погоды, но так уж выходило, что они к началу бури оба сидели, плотно закрывшись в каюте. Всё было проще некуда: «вальзийские корабли» и означали сильную бурю, а «корзина» – барометр. «Ври, да не завирайся» значило, что говорящему придётся перенести какую-то встречу – то есть на «Мотыльке» Лидия имела в виду, что отменит назначенное на палубе свидание со своим ополченцем. В общем, передача шифрованных посланий работала на ура. Ясное дело, о надвигающейся буре можно было бы сообщить и без выкрутасов, но тут Энтони и Лидия были единодушны: к шифру надо привыкать как можно раньше, чтобы к тому моменту, когда они приступят к секретному заданию, кодовые слова отскакивали от зубов. До Пор-де-ла-Рень «Мотылёк» добрался за две недели. Путешествие вышло лишь на несколько дней дольше, чем плавание «Фламинго» от Мондж-Пойнта до Лас-Эстрельяс, хотя Мондж-Пойнт был почти точно напротив Пор-де-ла-Рень, по другую сторону Серого моря. Но ведь «Фламинго», хоть и двигался намного быстрее хлипкой бригантины, шёл не прямо к Златичным островам, а заворачивал к Гириэлесу и Моллисону, задерживался из-за штормов и боёв. «Мотыльку» же ничто не мешало, к тому же в Каришском проливе его ждал гораздо более тёплый приём, чем «Фламинго» двумя месяцами ранее. С бригантины просемафорили флагом ещё на подходе к проливу, и из Монблё выслали лоцмана. Разумеется, никакой въездной пошлины платить не пришлось, даже работу лоцмана оплачивал комендант форта. Труднее всего пришлось уже у самого Пор-де-ла-Рень – из-за миридийской разведки пограничники зверствовали как никогда. Но у Лидии были, как выяснилось, заготовлены фальшивые документы, да и голодранцев из кают третьего класса обыскивали чисто символически. – Сколько суеты, прям как на плантации, – недовольно заметила Лидия, когда они наконец сошли с корабля. Энтони улыбнулся грустно глядевшей им вслед Клодетте: – Ох, не трави душу, Люси. Если б не твоя дурость, я бы на жёлтом шафране давно богачом стал. – Ладно, пошли гостиницу искать, – потянула его за руку Лидия. Он пошёл за ней в предвкушении раскрытия грандиозных тайн: секретное задание, ради которого его сюда послали, становилось реальностью – и давно пора! – Как же здорово вновь идти по суше, – приговаривала Лидия, безошибочно ориентируясь в лабиринте узеньких, как везде в Курбарте, улиц. – Без штормов, без качки. Скоро к Жанне придём. «Идти по суше» означало действовать по плану, под «штормами» имелись в виду лишние уши, а «качкой» называлась ненадёжная маскировка. Вот что касается Жанны, Энтони по-прежнему ничего не знал. До этого момента он был уверен, что она – всего лишь выдуманная сестра Люси Мартинес. А выходит, действительно они к какой-то Жанне плыли. Лидия дёрнула его за собой в проулок, к невзрачному деревянному зданию, и Энтони очутился нос к носу со скособоченной вывеской: Свежие булки от Жанны Вержуа Чтобы пройти в совсем уж узенькую дверь, пришлось согнуться в три погибели. Внутри оказалась обыкновенная на вид пекарня – прилавок и витрина, уставленные караваями, пирогами и вазочками с печеньем, молоденькая продавщица в белом переднике (Энтони, не теряя времени, приосанился и очаровательно улыбнулся), даже два деревянных столика для гостей. – Чего изволите? – неотрывно глядя на Энтони, спросила девчушка. – Привет, Мари, – весело сказала Лидия. – Скажи мадам Вержуа, что приехала её сестра.