Бриг «Багровый фламинго»

– Держите меня, ребята! Ой, держите меня! – хохотал Джерри, цепляясь за мачту. Даже брызги, то и дело летевшие ему в лицо без единого дуновения ветерка, не ухудшали его настроения. Куница стоял у бортика, сжав губы и глядя куда-то в пустоту. Его недавние пламенные сторонники умирали со смеху, держась кто за мачты, кто за бортики, кто за штурвал, чтобы не соскользнуть вниз по мокрой палубе. А Джозеф, уже отсмеявшись и успокоившись, думал. Конечно, он обещал выбросить Куницу за борт, если что-то пойдёт не так. Но, с другой стороны, ветер всё же действительно исчез, пусть и таким нелепейшим образом, и хуже кораблю не стало. Выкидывать же в море опытных матросов, да ещё и имеющих поддержку в команде – пусть сейчас эта самая поддержка и катается с хохотом по палубе, потом-то, выпустив пар, они вернутся к прежним убеждениям – не самый лучший выход. Особенно когда «Багровый фламинго» и так потерял столько народу. – Хватит! – наконец гаркнул он. – Садимся все на вёсла и пытаемся грести. – По такой волне? – удивился Долан. – Волна и без гребли никуда не денется. Раз уж от ветра мы всё же избавились, нам надо двинутся по возможности туда, куда мы собирались – к Аракесте. Или ты предпочитаешься до скончания дней бултыхаться в архипелаге? Команда уже бросилась вниз, к вёслам. Куница долго не двигался с места – на этот раз явно не от бараньего упрямства, а от стыда; пришлось дать ему хорошего тычка. Они не поэты в чердачной каморке, чтобы часами смотреть в небо и жалеть себя. Что бы ты ни натворил раньше, море всегда требует действий. Долан, разумеется, был прав – грести под непрекращающимся солёным душем из пены и дождя было просто отвратительно. Счастье ещё, что без ветра «Фламинго» не швыряло из стороны в сторону – его поднимало только на ближайшие к нему валы. Когда бриг скатывался с гребня по мутно-зелёной, точно запотевшее стекло, волне, у корсаров сосало под ложечкой. Питер, Дик и Джеймс, само собой, после двух-трёх таких катаний так к ним привыкли, что вообразили, будто они на детской горке, и махали вёслами на пенном гребне едва ли не энергичнее всех, чтобы потом радостно визжать, когда «Фламинго» скользил вниз. Джозефу было не до развлечений. Эта гребля против, если так можно выразиться, течения (а как назвать штормовое море, в котором нет ветра?), отнимала очень много сил. Он-то ещё держался, как и Куница, и Долан, и ещё парочка самых крепких матросов. А остальные, даже неутомимые юнги, уже отчётливо пыхтели. Были бы они в открытом море – да в жизни бы Джозеф такую гонку не устроил! Но оставлять бриг на волю волн, когда рядом острова и мелководья – чистое самоубийство. ...А на палубе что творилось? Треска дерева вроде бы не слыхать, да и паруса вряд ли порвутся... именно, что вряд ли. Иногда ему мерещилось, что они, несмотря на все усилия, не движутся вообще или что их вовсе несёт назад и вот-вот швырнёт о камни и песчаные косы Лабиринта. И останется гордый корсарский бриг гнить в воде рядом с ничтожной «Маргарет»... На этом месте Джозеф себя одёрнул: что за сентиментальное нытьё! У «Маргарет» был такой капитанишка, что, кроме Зелёной отмели, его скорлупка ничего не заслуживала, а на «Фламинго»-то уже почти неделю как принял командование он сам. И его, Джозефа Авери, на Зелёную отмель никаким штормом не забросит. Это попросту невозможно. Само море этого не сделает, если у него есть хоть капля уважения к тем, кто столько лет бороздил его просторы под началом Старика Арни. Корсары потеряли счёт времени. Сколько они потратили на сумасшедшую греблю через буруны – часы, дни? Порой вообще казалось, что безветренный шторм не кончится никогда, и у Джозефа, а наверняка и у остальных, всплывали в памяти истории о кораблях-призраках, которые вечно кружат вокруг одного и того же мыса или без конца рыщут в заливе, разыскивая свою давно превратившуюся в руины гавань. Но вот сначала волны поуменьшились, потом поубавилось пены – и вот Джозеф с облегчением убедился, что «Фламинго» хоть и снесло сильно в сторону, но зато они вышли из-под основного удара бури и заодно из своего собственного искусственного штиля. Лил дождь, дул крепкий бриз, но главная опасность миновала. Пришлось ещё некоторое время идти на вёслах, конечно, гребя уже не всей командой, а посменно. Через три дня погода совсем улучшилась, а ветер переменился – теперь, при помощи умелого рулевого, до Аракесты оставалось меньше недели пути. После своего опыта с чародейством Куница больше не бунтовал. Ну то есть как не бунтовал – речей против Джозефа больше не сочинял и своих сторонников вербовать не пытался. Но пререкаться с капитаном он, естественно, перестать не мог и, как обычно, возражал ему по абсолютно любому поводу. Джозеф, которому хотелось наконец дойти до вожделенного острова, старался не допустить очередной стычки между корсарами и попросту избегал общения с боцманом, за исключением тех случаев, когда без помощи последнего было никак не обойтись. Виднеющееся вдали золотисто-зелёное марево аракестианских лесов и пляжей всё приближалось, а кораблей охраны не было видно. Лишь в подзорную трубу Джозеф через неделю после безветренной бури разглядел какие-то мелкие силуэты у самого берега Аракесты: как он и предвидел, усиленно остров не охраняли, просто некому было. Остальные пираты заметно взбодрились. Повсюду сверкали клинки, стучали патроны, Куница и Гэмб готовили свои стрелы и дротики. Уинтер, несмотря на увещевания доктора Лерби, хромал от пушки к пушке, любовно начищая каждую до блеска. Как с гордостью отметил Джозеф уже на самом подходе к Аракесте, нельзя было и сказать, что ещё недавно это была задёрганная и усталая команда, промокшая насквозь в этот странный шторм. Корсары выстроились на палубе в полной боевой готовности, а бриг, пусть немного потрёпанный, возвышался внушительной коралловой громадой. Не ожидавшие нападения шхуны пограничников спохватились поздно. По приказу Джозефа «Фламинго» налетел на одну из них, прежде чем её экипаж успел опомниться. Две других шхуны рванулись на помощь, но ещё до того, как их матросы подняли паруса, первая накренилась: сразу два ядра пробили ей днище. Вторую шхуну взяли на абордаж, и пятнадцать корсаров во главе с Куницей (здесь, как счёл Джозеф, боцмана можно было побаловать) ринулись на неё, без труда сметая отвыкших от боёв и разъевшихся на местных деликатесах офицеров. Третья сдалась, не сделав ни одного выстрела, и меньше чем через час после начала атаки бриг с триумфом вошёл в Вилль-Арженте, гавань Аракесты и единственное на ней место, которое очень условно называлось городом. Просто здесь было больше всего особняков и дворцов. Местные аристократы, привыкшие, что их остров защищён – ближайшей страной на материке был их родной Курбарт, вражья Миридия была далеко и сюда добиралась редко, а в Джарисон-Хэйвене отлично понимали, что с Аракестой выгоднее торговать, чем воевать, – были в полном ошеломлении, когда Джозеф с самого носа брига рявкнул: – Быстро выдавайте деньги и драгоценности, всё, что наберётся! Наши артиллеристы наготове, ваши пограничники сдались, и в случае чего вам очень сильно не поздоровится! Одним уголком рта он прошептал Гэмбу: – Возьми десятерых, иди вниз и собирай, что принесут. Ощетинившийся оружием бриг всех, безусловно, впечатлил. Не прошло и десяти минут, как на площади появились первые слуги, тащившие мешки. Джозефа, признаться, даже поразила такая лёгкая победа. Он даже заподозрил – нет ли где ловушки? – и приказал Гэмбу тщательнейше проверять, не подбросят ли им вместо сокровищ какую-нибудь дрянь. Однако курбартане, сбежавшие в этот мирный оазис, желали только одного: чтобы им дали и дальше спокойно жить в своём гнёздышке. Пускай даже без денег – всё равно в гражданскую войну с деньгами сумятица. – Что так мало? – покрикивал Гэмб, расхаживая взад-вперёд и вертя в руке дротик. – Ну-ка подносите ещё! А то пошлём людей по домам проверять, не осталось ли чего! Конечно, все богатства Аракесты бриг при всём желании не увезёт. Но лишнее можно подпалить, особенно всякие пряности и ассигнации – сгорят мигом. Вот будет удар по Курбарту! Король-то, наверное, на эти накопления своих трусишек-сторонников рассчитывает... Да и Собрание не прочь когда-нибудь прибрать это к рукам – не нужно быть его членом, чтобы сообразить: прогнав миридийцев и утихомирив монархистов, республиканцы начнут хватать оставшиеся после аристократии денежки. И вдруг в притихшей толпе слуг прозвенел голос: – Что вы делаете? И вы ещё зовётесь курбартанами! Ещё более перепугавшись, слуги почтительно расступились, и Джозеф в изумлении увидел в центре набережной детскую фигурку. Богато одетая девчонка лет восьми-девяти с длинными чёрными косичками возмущённо огляделась: – Вы что, разум потеряли? В медуз превратились в этих тропиках? Давать наши деньги, наши фамильные украшения каким-то грязным вальзийцам даже без боя? Вот я вас сама за это прибью! Подойдя к совершенно ошарашенному Гэмбу, она вырвала у него последний мешок – да ещё и шарахнула его этим мешком так, что первый помощник присел, а она выхватила у него ещё и дротик. – Мадемуазель! – выскочила из одного из особняков бледная горничная. – Вернитесь скорее! – Ах да, чтобы вы позволили себя обирать до нитки каким-то проходимцам? – топнула ножкой девчонка и кинула горничной мешок, а сама снова вышла в центр. – Я не разрешу нашим людям сдаться без боя! – Дочка, немедленно в дом, – теперь из особняка выплыла круглая расфуфыренная тётка. – И не подумаю! Всё это время ни один из корсаров не шевельнулся – слишком невероятным было происходящее. Джозефу бы ничего не стоило свернуть этой малявке шею в один присест, но он не двинулся с места, попросту не веря своим глазам. – Солдаты! – замахала тем временем юная богачка единственной уцелевшей шхуне. – Что с вами сталось, что вы испугались каких-то вальзийских голодранцев?! Вспомните, – с ещё большим жаром заговорила она, – вспомните отважного императора Александра, не дрогнувшего перед ядовитыми туземными стрелами! Вспомните великого Филиппа Лепланто, отряд которого обратил в бегство всю конницу короля Питера! Неужели наш родной Курбарт настолько выродился?! Если бы это были просто слова, Джозеф бы только посмеялся: звучали бы они как что-нибудь в духе Крошки Билли, только на курбартский манер. Но такая убеждённость, такая гордость и горячая любовь к родине сквозили в голосе девчонки, что он невольно проникся к ней уважением. А о курбартанах нечего и говорить. – Грандан и Арвелье! – завопили на пограничной шхуне. – Грандан и Арвелье! – подхватили, словно решившись, слуги. – Ронфуа! Ронфуа! – звонко закричала девочка, потрясая отобранным у Гэмба дротиком. – Вперёд! – Гэмб, идиот, на корабль! – завопил Джозеф, увидев, что первый помощник со своим отрядом всё ещё растерянно переминается внизу. А на бриг обрушился целый нестройный хор боевых кличей. Вялые медузы (точно малявка подметила) вдруг превратились в целую армию. Уже и сами богачи вышли из особняков с мушкетами наперевес. – Уинтер, Бленк, пли! – выкрикнул сориентировавшийся первым Куница... но ещё быстрее него сориентировались внизу. Ни один из артиллеристов не успел зажечь фитиль. – Дядя, стреляй, – дёрнула девчонка за рукав вышедшего к ней на подмогу высокого типа в камзоле. – Стреляй в вон тех, у пушек! Уинтер, не пожелавший прибавить к недолеченной ране новую, просто сбежал, а Бленк с криком схватился за плечо. С другой стороны на бриг обрушились пограничники, горланя своё «Грандан и Арвелье!..», и Джозеф и Маунт с трудом держали оборону. Оправилась и другая шхуна, та, на которой похозяйничал отряд Куницы. Выжившие пограничники подвели судно к берегу, и к ним на подмогу бросились вперемешку слуги и богачи с давешней девчонкой во главе. – Ронфуа! – кричала она (и как только голосишко не сорвался?). Когда шхуна подошла достаточно близко, она неожиданно метнула дротик – конечно, абсолютно неумело, но в парусе он таки застрял. – Убирайтесь отсюда, вальзийцы! – надменно заявила девчонка, сверкая глазами. – Не дастся вам, гадам, Курбарт, как бы вы ни изощрялись, хоть наизнанку вывернитесь! – Лучше убираться, – сказал Куница, стоявший рядом с Джозефом. – Мы не можем рисковать. Хоть какие-то мешки успели в трюм закинуть, и хорошо! Если такие речи заводил Куница, было ясно, что дело безнадёжно. А если Джозеф чувствовал, что соглашается с ним, было понятно, что любое промедление может обернуться чем-нибудь катастрофическим вплоть до потери корабля. – Поворачиваем! – хмуро бросил Джозеф, пихнув Долана к штурвалу. Ну и позорная же вышла история – потерпеть поражение не просто от каких-то недоучек, а из-за мелкой девчонки с косичками! И когда? В момент, когда Аракеста уже казалась полностью подчинившейся! – Ну что ж, мы квиты, – вздохнул Куница, видно, думавший примерно о том же. – Что тебе рейд не слишком удался, что я теперь понял – Виринорро заново создать было бы непросто. – Пошёл ты к лысым кракенам. Лучше проследи, чтобы Лерби всех раненых перевязал. Долан, курс прямо на юг! – А может, попробуем обойти Аракесту и ударить с другой стороны? – Куница, оправившись, завёл свою обычную песенку. – Ты что, ещё не понял, что это остров? Через полчаса уже все будут знать, что мы поблизости и что нас прогнали! Было бы нас побольше, ещё ничего, а зачем зря-то на корм акулам отправляться? Если все аристократы вытащат свои ружья, их раз в пять больше окажется, чем нас! Говорят тебе – всё, уходим. Раззадоренные вконец пограничники хотели даже погнаться за отступающим бригом, но тут уже кто-то из аристократов – Джозеф уже не смотрел, кто именно – сказал: – Нельзя перегибать палку. В море они нас добьют. У них пушки, не забудьте. Единственным утешением подавленным корсарам служили те полтора десятка мешков с рояльдорами, которые люди Гэмба успели приволочь в трюм.