Бриг «Багровый фламинго»

Анна приехала с утра: Кантер расщедрился на неплохую повозку, запряжённую двумя приличного вида лошадьми – не то что те клячи, которых видела Мейбл у почтальонов и извозчиков. Выглядела Анна странно – не такой разъярённой, как до отъезда, не затюканной и ошеломлённой, как можно было ожидать, если Кантер пригрозил бы и ей, скорее какой-то печальной и растерянной. – Энни! Душенька! – радостно защебетала Иззи, не успела бывшая капитанша спуститься. – Ой, как же ты нас напугала! Больше не уезжай, ладно? Мы ж тебе разрешаем у нас жить... правда, мистер Эрнскотт? К великому облегчению Мейбл, банкир утвердительно кивнул. Мейбл-то не удивилась бы, если бы он выставил Анну за дверь. И он был бы абсолютно вправе это сделать. – Пошли, Анна, в мою комнату, я тебе завтрак оставила, – предложила Мейбл. Уже в комнате молодая женщина сказала: – На самом деле меня до отъезда Флора покормила. Это повариха Лазоревого дворца, славная такая, как наша Джесси. Но я с тобой сейчас пошла, потому что... ох, Мейбл, такие новости... – Что такое? – встревожилась Мейбл. – Неужели ты успела накуролесить? Ой, Энни, ты же не знаешь этого гадкого Кантера... Он же может... – Всё я знаю. У него под башмаком его бедняжка-экономка, она мне всё рассказала. – Всё – это ещё что? – выходит, у Кантера на счету ещё какие-то преступления? – Она взяла с меня слово никому этого не выбалтывать. Неважно. Если Кантер помрёт, Альбертина найдёт в себе отваги объявить всё сама. – Помрёт? – ох, вот ведь... Анна! Слишком долго мужиком притворялась, а иначе отчего бы её тянуло на безрассудства? А то, что она что-то выкинула, было очевидно. Впрочем, особого торжества в её лице не было. – Пользуясь тем, что он уехал к вам, я пошла к Альбертине, рассказала ей мой план и попросила купить мне мужской одежды... такой, чтоб была похожа на камзол Крошки Билли. И дать денег лавочнику, чтобы об этом не болтал. Я взяла свой ножик... Возвращался Кантер по темноте. Дорога в Бэрреллплэйн отвратительнейшая, до галопа не разгонишься. Я вышла, выследила его повозку и прикинулась Билли. – Но он же считает Билли мёртвым! – Именно. Был, конечно, риск, что до него дойдёт и он сообразит, что это одна и та же я, просто выжившая. Но я надеялась на темноту и на то, что всё-таки платье и камзол – две большие разницы. Ты же тоже меня в платье и шали не узнала в первый наш день здесь. – То есть ты... – Мейбл ошеломлённо захлопала глазами. – Ты притворилась привидением? – Им самым. Я ещё на Лас-Эстрельяс заметила, какой суеверный люд на этих тропических островах, где у каждого второго туземная кровь и туземные же поверья в голове. Кантер, конечно, родом из Горма, но он слоняется здесь давно. Я под фонтаном в парке постояла, чтобы промокнуть, на камзол и себе в волосы для правдоподобия рыбёшек и водорослей накидала, благо этого добра на кухне хоть отбавляй. Спряталась я на обочине дороги за каким-то кустиком, а как Кантер подъехал близко, вышла (и луна, кстати, удачно из-за облака показалась). Вышла и закричала, как можно резче, чтобы звучало по-мальчишески: – Саймон Кантер, выходи на честный бой! Кучер сначала не знаю, испугался или нет. По крайней мере, голос у него не дрожал, когда он спросил: – Ты кто такой? С другой стороны, он не рявкнул на меня, чтобы я катилась и не загораживала путь благородному господину – значит, что-то потустороннее он уже заподозрил. – Я Уильям Гаттерн, сын барона Юстейса и леди Марины Гаттерн, – тут я сообразила, что неплохо бы ещё и подвывать. – Ни мне, ни Саймону Кантеру не будет покоя, пока мы не сразимся друг с другом честно. Из кареты донеслось: – Гони этого шута горохового ко всем кракенам! Так я ему и поверил! Да кто в наши дни, кроме барышень в пансионах, верит в эти мистические бредни? Но кучер уже мне поверил – глаза как блюдца, вжался в свои козлы... Саймон Кантер сам выпрыгнул – и тоже у него челюсть отвисла. Ну понятно – он узнал самого настоящего Билли, да ещё и прямо из моря вышедшего! Я вынула нож. – Выходи на честный бой! – повторила я. – Иначе не видать нашим душам покоя! – Я тебя пристрелю как борова, сам... мо... званец, – выдавил из себя Кантер, но я видела, что самоуверенность прежнюю он растерял. У меня на самом деле сердце в пятки ушло – он это мог! – но я сказала, хочется верить, что твёрдо и очень грустно: – Пристрели. Я вернусь следующей ночью. Я шёл из моря, пока не нашёл тебя, и мне нужно сразиться с тобой честно, а не так, как это предпочитал ты. Кантер колебался, и тут я... – на этом месте Анна сглотнула и опустила голову. – Тут я поняла, что медлить нельзя. Если он согласится на этот растреклятый честный бой, он меня одолеет в момент. Я же ещё очень слабо умею обращаться с этими клинками... Я просто бросилась на него и резанула по груди. Он рухнул, кучер кинулся к нему, а я накинула спрятанную в кустах шаль и пулей ринулась прочь. Не помню, как добежала до Бэрреллплэйна... Альбертина меня встречала, мы заранее условились. Одежду Билли она бросила в печь, ножик мой вымыла до блеска, я нырнула в постель. Ох, счастье, что Кантер так ничего и не заподозрил по поводу меня самой... И счастье, что местные женские наряды так полнят, а волосы под шаль спрятаны. Я дополнительно ещё и пищала по-девчачьи, и щёки надула. А Кантеру врача позвали, его собственного, и Альбертина мне успела рассказать: сердце и лёгкие, мол, не задеты, но рана успела воспалиться. Закончив рассказ, Анна глубоко вздохнула. – Ну ты и проныра, Энни! – восхищённо воскликнула Мейбл. – Ну и проныра! Как ты ловко управилась! И впрямь я на месте Кантера тоже бы ничего не поняла... – А мне вот что-то тяжко на сердце, – призналась девушка. – Ведь как я ни кричала о честности, я же тоже, выходит, поступила как Кантер. Он притворился миридийцем, а я притворилась покойным Билли. – Ну ты же притворялась Билли на «Фламинго», – не поняла Мейбл. – Тут другое... Если бы вот я закричала, что Билли выжил – это одно. Но тогда Кантер бы ничуть не испугался – меня, Билли то бишь, уже один раз считали утонувшей, когда нас догнала ваша «Розамунда». А я специально хотела его напугать... вот и подстроила подлянку... совсем как он поднял чужой флаг, чтобы нас запутать... – и она расплакалась. Тут Мейбл вспомнила собственные размышления и сообразила, что мучает Анну. Обняв девушку за плечи, она сказала: – Я, знаешь, сама об этом думала... Кантер, когда к нам якобы за рекомендациями приезжал, на самом деле хотел запугать меня, пригрозив убить Мелли. – Вот мерзавец! – И не говори. Но мистер Эрнскотт, как я уже потом узнала, его раскусил. И потом по секрету от Иззи (девочке-то точно незачем волноваться!) сказал, что, дескать, до него доберётся. Тоже ведь вряд ли дуэль по правилам устроят... – Понимаешь, – забормотала Анна, – я с детства привыкла, что в мире много несправедливости, но сама до низости старалась не опускаться! Да, корабли я грабила, но только курбартские, и то я убивать не любила и пассажирок всегда от наших громил защищала! А вот такие приёмы, чтобы на человека так давить... я всегда считала, что их только подобные Кантеру и используют! Вроде бы и за Уолтера я ударила... если Кантер умрёт, так и вовсе месть полноценная получится... но так противно... Понимаешь, когда я живым Билли притворялась – я это только ради мамы! Я же ни наследства этого, чтоб им акулы подавились, не требовала, ни титулов-чинов не прошу – я же даже не знала, кто такой этот Билли, когда я его убийство подглядела! А теперь... Что, если я превращусь в Кантера в юбке? Она утирала слёзы рукавом, а Мейбл погладила её по голове: – Брось, Анна. Эту твою выходку я честно не знаю, как судить по совести да по закону, но Кантер её заслужил. Больше, понятно, постарайся таких подстав из-за угла не устраивать – но ведь ты же сама не станешь! – теперь она чувствовала себя, как мать, журящая дочку. – У Кантера все эти притворства да подлости – образ жизни, а у тебя... У тебя совесть есть, Энни, которой у него нет и не было никогда. Эрнскотты обо всей истории будто не вспоминали вообще. Дни потекли спокойно: снова приходил доктор Мэдоуз, порывавшийся выложить пациентам очередную порцию потрясающих случаев, порой являлись мистер Коул и другие деловые партнёры мистера Эрнскотта, раз в месяц проводилась инспекция отделений банка. Доктор Мэдоуз после долгих уговоров разрешил Анне снова рыбачить – но только через день и на дневном рынке. Гордая капитанша с облегчением взялась, несмотря на любую дурноту, «отрабатывать проживание» – хотя Иззи, разумеется, заверяла её, что это чепуха. Несколько раз на остров обрушивались шторма, и все пережидали их, наглухо запираясь в доме – но, к счастью, до поисков укрытия в подвале пока не дошло. Через месяц с небольшим после бэрреллплэйнских приключений Анны последней пришло письмо от Альбертины Киттл, а Анна показала его Мейбл. Дорогая Анна, – значилось там, – Саймон сегодня впервые вышел на улицу: всё это время он лежал в лихорадке, и мы уже почти потеряли надежду. Представляешь, где-то пару недель назад он позвал нотариуса и составил завещание, где – ты только подумай! – отписал мне тысячу гиней! Разумеется, потом он сказал, что, раз у него нет наследника, деньги всё равно куда-то бы уплыли – не хоронить же его с ними! – а я их, мол, хотя бы заслуживаю. Мне так стыдно было, что согласилась помочь тебе с этой авантюрой! Если бы он умер, никогда бы себе не простила, что сама эту смерть ради тысячи гиней и подстроила. Но, к счастью, кризис миновал, и сегодня Саймон час погулял в парке. О призраке Билли он в сознании не вспоминает, но, когда бредил, я столько всего наслушалась!.. Видно, крепко ты его напугала. Завтра Саймон отплывает в Вальзию сватать леди Йоланду, и на хозяйстве остаюсь я – так приятно! Так люблю я Лазоревый дворец! Пригласила бы тебя погостить, да помню о твоём положении, так что просто шлю привет. Только больше не надо этих фокусов с призраками, ладно? Боюсь я очень, что это боком может выйти. Альбертина. – Стыдно ей, – недовольно протянула Анна. – Я помню, я тогда её с величайшим трудом уговорила на выходку с призраком – и то не упоминала до последнего, что собираюсь драться! Нет, мне тоже стыдно – но ей-то стыдно не за то, за что надо бы! Ей в кои-то веки деньги отписали вместо угроз... Ох, нет, она очень слабая, бедняжка, то-то Кантер ею вертит как хочет. Одна надежда: что леди Йоланда его и вправду, как Альбертина надеется, исправит. – Леди Йоланда? – с сомнением протянула Мейбл. – Если она похожа на свою матушку, то вряд ли. – А ты их знаешь? – изумилась Анна. – А то нет. У того же барона Лойстера, папеньки нашей Иззи, постоянно светские сплетни вертелись. Принцесса Кэтрин, говорят, просто паршивая овца среди детей старого Питера. Сестра её, Амалия, в матушку пошла: все лорды твердили, дескать, красавица – глаз не отвести, даже сейчас, когда ей пятый (то есть теперь уже шестой, это ж десять лет назад было...) десяток пошёл, многих молодых перещеголяет. А Кэтрин и дурнушкой уродилась, и не шибко умной, замуж неудачно вышла (больше, как баронесса Лойстер язвила, никто не сватался). Лорд Йорик Фиц-Герберт вообще мелкая какая-то сошка, приданое жены взял, нос задрал и лет через восемь после женитьбы окончательно с Кэтрин разъехался. Она за городом во дворце живёт и жалуется на жизнь, а он в Эйбоне при дворе развлекается. Мейбл вошла во вкус: конечно, заядлой сплетницей она никогда не была, но в болтовне о королевской семье имелось какое-то особое очарование. – Вот дочки этой Кэтрин, когда я у Лойстеров служила, маленькими ещё были, но все в один голос говорили – просто двойники мамашины. Сидят, сложив ручки, и ноют. Страдать леди Йоланда в замужестве шибко не будет – она и так страдает, это уклад у них такой – но исправить точно никого не исправит. – Ладно, – махнула рукой Анна, – не хочу я с их семейкой больше связываться. По крайней мере, потрепала я Кантера знатно... Но, конечно, если сама судьба столкнёт меня с кораблём этого негодяя – тут я ему покажу! – С кораблём? – переспросила она. – Но «Багровый фламинго» же затонул. Анна сперва сникла, но тут же подняла глаза: – Мне моряки рассказывали... Это только слухи, но... Будто бы видели его в Морентском океане. В её взгляде светилась надежда, и Мейбл решила не разочаровывать бедняжку – и так у неё столько переживаний было, а она ведь беременна! Но сама-то Мейбл знала, сколько раз какие-то знаменитые корабли видели уже после их потопления. О «Красном селезне» вон тоже слухи ходили лет пять после того, как он сгорел. Поэтому она ограничилась тем, что спросила: – А ты уверена, что вернёшься на него? И ребёнок у тебя, и неизвестно, примут ли тебя назад... – Ребёнок... – Анна посмотрела на свой живот, словно впервые его видела. К тайному огорчению что Мейбл, что Иззи, никакой нежности к будущему дитяти у Анны не появлялось, хоть ты как. Если она и вспоминала о беременности, то лишь как о досадной помехе, а, заведи с ней разговор о ребёнке, она отвечала таким тоном, будто считала его рождение и воспитание своим долгом по отношению к Уолтеру. Но не более того. Мейбл это ужасно не нравилось, и она утешалась, наблюдая за тем, как воркует над своей дочерью Иззи. Обязанности няни уменьшались прямо-таки с каждой неделей – Иззи постепенно обучалась самостоятельному уходу за ребёнком. А Анна будто и не думала о собственном материнстве, если ей о нём не напоминали. Любимым её занятием оставалась рыбалка, и Мейбл, натыкаясь на неё во время прогулок с Иззи и Мелли, замечала, как капитанша тоскливо смотрит в морскую даль, словно высматривает там «Багрового фламинго».