Бриг «Багровый фламинго»

Амелия сидела и читала книгу – Иззи одолжила, уверяя, что это очень приятное чтение и совершенно не скажется на нервах беременной женщины. Последнее было верным – Амелию книжка не то что не нервировала, а скорее усыпляла: она прочитала пока только сто страниц из девятисот и чувствовала себя почти как после прохождения Каришского пролива. Не бросала она чтение в основном из уважения к гостеприимной миссис Эрнскотт. Кроме того, ей было совестно перед неизвестным ей автором – писал-писал, старался, а над его романом засыпают! Но, как она ни старалась, всерьёз заинтересоваться «Захватывающей и поучительной историей жизни молодой мисс Мартины Эмметт» она не могла в упор. Причём сначала она была заинтригована, увидев сходство жизни героини с её собственной – Мартине было шестнадцать, у неё давно умер отец и тяжело болела мать, и в первой главе подробно описывались непогашенные семейные долги. Но молодая мисс Эмметт вместо того, чтобы действительно что-то делать со своими бедствиями, вела душещипательные беседы с подругой и плакала. Потом её мать, оказавшаяся ещё очень красивой, вышла замуж за богатого лорда. Хрупкая и нежная Мартина непонятно почему вбила себе в голову, что её отчим страшно жесток, и она принялась плакать ещё усерднее и изводить себя голодовкой. – Ну как тебе «Мартина», Энни? – спросила Иззи, заглянув в комнату. Разрываясь между нежеланием обидеть приятельницу и стремлением поделиться своим настоящим впечатлением, Амелия очень осторожно сказала: – Пока не знаю. Я же только начала. – Ах, мистер Луэллин пишет такие чудесные романы! В пансионе я их просто обожала. – Иззи... – Амелия решилась дать ей совет. – Может, перечитаешь их заново? Мне они как-то не очень, если честно. Эта Мартина уже сто страниц жалуется на жизнь и ничего не делает, только вмешивается в дела матери и отчима. Ну как такой можно сочувствовать? Иззи задумалась: – Правда? Может, и действительно надо почитать снова. Я давно не открывала Луэллина, а у меня полное ведь собрание его сочинений. Мистер Эрнскотт советует мне читать других авторов, – и молодая женщина выдала целый свод фамилий, ничего не говоривших Амелии. Но, зная мистера Эрнскотта, можно было надеяться, что подобной слащавой чепухи он жене не посоветует. Тут в гостиной заплакала Мелли, и Иззи, наскоро извинившись, стремглав бросилась туда. Амелия листала страницы уже из чистого любопытства – сколько тут ещё слезливых подробностей мистер Луэллин напридумывает, прежде чем приведёт всё к концу? На сто пятидесятой странице дела сдвинулись: жестокий отчим отослал Мартину в пансион (если честно, Амелия на его месте тоже не хотела бы оставлять дома такую ленивую плаксу). Ещё двести страниц было посвящено нравоучительным (по мнению Луэллина) беседам Мартины с новой подругой, на этот раз по школе. Где-то на этих беседах Амелию начало по-настоящему клонить в сон, но её разбудил болезненный пинок в ребро. – Чтоб оно всё к дрейкам... – простонала Амелия. Утешение было у неё одно: терпеть оставалось совсем немного. Уже начинался март, а живот у неё стал просто огромным. Ей казалось, ни у кого она не видела таких гигантских животов. И выросший ребёнок там вовсю дрыгался и ворочался. Может, если бы рядом был Уолтер, который бы ласково поглаживал её живот и шептал слова любви, или мама, которая бы ободряюще взяла за руку и, сделав усилие, выговорила несколько простых утешительных фраз, простых, но таких, после которых сразу пропали бы усталость и раздражение... Может, тогда бы эти пинки Амелию умиляли. А так она чувствовала лишь безумную усталость и противную пустоту в душе при мысли о предстоящем материнстве. Мартина Эмметт, повторила она себе. Сосредоточься на Мартине Эмметт. Отвлекись. Она героически пробилась через новую сотню страниц. Мать и отчим организовали брак Мартины, но та была яростно против, потому что жених был ужасно стар. Не поленившись найти описание счастливца, которому собирались сплавить это ходячее наказание, Амелия хихикнула: в тексте прямо значилось, что ему было сорок пять. «Да, Иззи, надо это тебе перечитать. Тебе, которая сейчас не отходит от мистера Эрнскотта, а ведь он и постарше суженого Мартины!» На шестисотой странице появился юный герой по имени Этельред, который завладел сердцем страдалицы, потому что писал ей ярды писем. В стихах. В очень плохих стихах. Веки начали опускаться, но тут в низ живота изнутри упёрся маленький локоток. – Ты, очевидно, не успокоишься, пока не узнаешь, чем это кончилось, – закатила глаза Амелия. – Ох, мне бы проблемы этой Мартины!.. На странице семьсот восемнадцать законный жених героини умер от неназванной тяжёлой болезни – как подозревала Амелия, он на самом деле покончил с собой, лишь бы Мартину за него и впрямь не выдали. Несостоявшаяся новобрачная писала длинные и скучные письма родителям, сообщая в каждом, что любит Этельреда и просит маменьку и папеньку дать согласие на это замужество (судя по одинаково сюсюкающему тону писем и к маменьке, и к папеньке, Луэллин сам успел забыть, что в начале романа оделил Мартину жестокосердным отчимом). Незадолго до конца вредный младенец опять метким пинком не дал Амелии задремать, и ей поневоле пришлось дочитывать всё. Двадцать последних страниц описывали свадьбу Мартины и Этельреда, а мать девушки целыми абзацами восхваляла её (девушки) добродетель и смирение. Едва Амелия со вздохом облегчения закрыла книгу, как дитя в животе снова зашевелилось – судя по ощущениям, оно дрыгало ногами. Неожиданно сама для себя Амелия рассмеялась в голос: – Однако мы с тобой одолели этот ужас, – и она постучала по обложке романа. – Никакие курбартские корсары не устрашат меня после Мартины Эмметт! Ребёнок задрыгался вновь, и вдруг привставшая было Амелия опустилась в кресло, схватившись за спину, которую прорезала боль. – Мейбл! – забыв о Мартине, закричала она. – Мейбл, скорее! Но к тому времени, когда из людской прибежала Мейбл, сжимая в одной руке горячий чайник, в другой полотенце, боль совершенно отошла. – Прости, – растерянно сказала Амелия. – У меня что-то спину проняло, а сейчас прошло, и следа не осталось. – А, ну ничего, это частенько бывает, – нисколько не обиделась няня. – Но это значит, что скоро тебя проймёт и по-настоящему! Смотри, не пустись тут ни в какие приключения! – Приключения? С вот этим вот? – Амелия, снова захихикав, обхватила руками живот. Ребёнок почти угомонился – только чуточку ворочался, но это уже было привычным. Мейбл уже не ушла в людскую, а села рядом с каким-то шитьём для Мелли – на случай, если вдруг начнутся настоящие схватки. А Амелия, откинувшись назад, задумалась, по-прежнему держа руки на животе. На самом деле хоть беременность и мучительна, а когда она кончится, всё будет ещё хуже. Как растить ребёнка? На этот вопрос вот уже больше полугода не было ответа. Конечно, останься она у Эрнскоттов на правах кого-то вроде компаньонки, ни ей, ни малышу нужда грозить не будет. Но неужели она может покинуть маму? Сама мысль об этом приводила Амелию не то что в ужас, а в полнейшее оцепенение. Даже здесь, вдалеке от родной деревни, мамины письма были той соломинкой, что поддерживала её в самые тяжёлые минуты. Но ведь и для мамы, наверное, единственным утешением и оставалась надежда о возвращении дочери... А может, перевезти маму сюда? Мистер Эрнскотт, с его-то деньгами, наверняка это организует... Но нет, мама чересчур больна. Лекари в один голос говорили – лучше её не тревожить. Тяжёлое путешествие её просто убьёт. Если же придётся вернуться с ребёнком домой, жить будет очень тяжело. Хижинка за время отсутствия Амелии хорошо, если не развалилась совсем. А даже если и не развалилась, там две комнатушки. Ребёнку будет тесно. К тому же мама, добрейшая душа в мире, конечно, начнёт отказываться от собственных лекарств, от еды, отдавая каждый лишний пенни внуку или внучке. А этого уже Амелия не перенесёт. Но самое ужасное было даже не это. Самое ужасное было то, что Амелия поняла: для неё самой прежняя жизнь на побережье будет мучительной. За те два месяца, что она была капитаном «Фламинго», она успела невыразимо полюбить его. И не только из-за Уолтера. Нет, даже теперь ей всё равно хотелось вернуться на корабль, увидеть надувшиеся паруса, волны, пенящиеся у бортов... Хотелось плавать. Хотелось снова быть Крошкой Билли. Она заставила себя представить, как будет вертеть одной рукой штурвал, другой держа младенца, и у неё невольно вырвался нервный смешок. Но желание вернуться в море, в бескрайние просторы, на борт дорогого брига никуда не делось. «Что за чушь! Женщины не могут быть капитанами! Ты сама в этом убедилась – помнишь же, как бесславно окончилось твоё путешествие на твоём драгоценном "Фламинго"!» За ужином в тот день мистер Эрнскотт объявил, что вскоре ждёт посетителя. – Не барона Кантера? – немедленно уточнила Амелия. – Нет, миссис Джонс. Гость либо был не очень важной особой, либо собирался прийти по не связанному с банком делу – по крайней мере, никаких бумаг или ассигнаций мистер Эрнскотт не подготовил, после обеда прошёл не в кабинет, а в гостиную и попросил Иззи что-нибудь сыграть. Играть миссис Эрнскотт просто обожала. Её маленькое пианино – называлось оно клавикордами – звучало совсем тихо и потому приятно, почти как птичье пение. Громкую музыку Амелия не любила, считая, что годится она только для солдат на парадах, а вот игра Иззи ей очень нравилась, и не ей одной. Мелли, сидя в своей люльке, частенько хлопала в ладошки в такт мелодии и радостно смеялась, едва только мать садилась за свои клавикорды. Мейбл слушала, прикрыв глаза, и порой даже смахивала слезу – Амелия до такой степени растроганности всё же не доходила; хотя, быть может, трогала Мейбл не сама игра, а гордость за питомицу. Мистер Эрнскотт не улыбался и не хлопал – он, как всегда, молча и серьёзно смотрел на жену, но что-то такое появлялось в его взгляде, что даже Амелия видела: он чувствует музыку гораздо сильнее, чем Мелли с её смехом и Мейбл с её слезами. После игры на клавикордах, иногда сопровождавшейся пением романсов, иногда, как в этот раз, приёмом какого-нибудь припозднившегося гостя, Иззи садилась у колен мужа, а Мейбл и Амелия тихонько покидали комнату. На вечернее уединение Эрнскоттов никто в здравом уме посягнуть не осмеливался – даже если весь день мистер Эрнскотт был завален делами одно другого срочнее и важнее, вечер он проводил с женой и дочкой. Иззи как раз завершила очередную пьеску, встала и шутливо склонилась в книксене, когда вошёл Уотлерс и провозгласил: – Мистер Милтер к мистеру Эрнскотту! Дождавшись кивка хозяина, он посторонился, величавым жестом приглашая посетителя пройти. Амелия уже пробиралась к выходу в коридор – зачем ей-то слушать очередные деловые переговоры? К тому же далеко не все гости считали, что женщине в тягости прилично появляться при посторонних. Нет, в либеральном Джарисон-Хэйвене они не осуждали её прямо и вслух, но в глазах у некоторых читалось такое пренебрежение, которое вообще-то редко подававшая голос эти месяцы гордость Амелии никак не могла стерпеть. Но тут этот гость вошёл, и Амелия, уже взявшаяся за ручку двери, замерла. Нет. Этого не может быть. Здесь Джарисон-Хэйвен. Златичные острова далеко. Это просто её воображение: всё потому, что она так безудержно мечтала вернуться на бриг и воссоединиться с командой. – Грег! Тощий Грег! – позабыв обо всех приличиях и даже о собственном выпиравшем и мешавшем двигаться животе, Амелия рванулась к нему. – Какими судьбами? Как ты здесь оказался? Да, это действительно был Тощий Грег. Глядящий на удивление осмысленно, одетый как небедный горожанин, но Грег, вне всякого сомнения. Впрочем, сейчас осмысленное выражение лица сменилось чем-то вроде растерянно-виноватой улыбки Грега, знакомого ей по «Фламинго». – Мэм? – спросил он, даже слегка приподняв руку, словно защищаясь от сумасшедшей незнакомки. – Мы с вами виделись? – Грег, ты что, не узнаёшь меня? Своего собственного капитана? – вознегодовала Амелия и откинула с лица волосы. И лишь после этого вспомнила, где находится. Мейбл прижала руку ко рту, глаза Иззи были прямо квадратными. Даже невозмутимый мистер Эрнскотт слегка приподнял бровь и чуть приоткрыл и закрыл рот, что с его стороны значило громадное потрясение. – Крошка Билли? – ошарашенно воскликнул Грег. – Но ты не... ты не?.. – Вообще-то я тоже могу тебя кое о чём поспрашивать, – чуть приободрившись, быстро перехватила инициативу Амелия. – Ты тоже, знаешь, довольно-таки «не». Мы на бриге привыкли, что ты, уж не обессудь, чокнутый лунатик. И последний раз, между прочим, я тебя видела, когда ты сдавался в плен амлонийцам – мы тогда все облегчённо вздохнули, особенно после устроенного тобой водопада. Как же это так ты оказался тут, и с чего это вдруг ты стал как сыр в масле кататься? – Знаете, мистер Эрнскотт, – повернулся Грег к хозяину. – Мне кажется, этой даме стоит участвовать в нашей беседе. – Но как же?.. – будто прорвало Иззи. – Крошка Билли?! Это же тот Уильям Гаттерн, от которого так хотел избавиться Кантер! Он же вообще погиб, уже много месяцев назад! А наша Энни – она ведь женщина! – Иззи, – коротко сказал мистер Эрнскотт, и этого оказалось достаточно, чтобы бессвязный поток слов прекратился. Убедившись, что жена успокоилась, Эрнскотт подозвал Мейбл: – Посмотрите за Мелли. – Да, сэр, – поклонилась уже взмокшая Мейбл. – Простите, сэр, мы не хотели ничего дурного, мы, сэр, я... Ей мистер Эрнскотт даже говорить ничего не стал. Он просто сел в кресло, больше не обращая на бормотание няни внимания, и знаком пригласил Грега и Амелию тоже присесть. Изумление исчезло, и его лицо снова было спокойным и абсолютно непроницаемым. – Уотлерс, кофе, – сказал он, и дворецкий тут же испарился. Вот теперь мистер Эрнскотт, небрежно сцепив пальцы, вопросительно посмотрел на Амелию. Амелия, в свою очередь, покосилась на Грега, явно ожидая, что разговор начнёт он. – Миссис Джонс, вам следует рассказать о себе, – надежда, что первым к объяснениям приступит Грег, развеялась. Амелия глубоко вдохнула и положила ладонь на живот, словно ища поддержки у единственного человека, который, по крайней мере, ей доверял. Настолько доверял, что в ответ ткнулся со своей стороны сжатым кулачком, и Амелии тут же стало полегче. Мистер Эрнскотт – не барон Кантер и не Альфонс Каренья. Она как-нибудь выберется.