"Игра судьбы"

До места доехали быстро. По дороге к подъезду, в подъезде, на лестнице, на площадке и в прихожей, на ходу сбрасывая обувь и куртки - ни на секунду не могли оторваться друг от друга. Едва щелкнув выключателем, Томми прижал Адама к стене в коридоре - и вдруг, замерев на секунду, сжал в кулаках рубашку на его груди и быстро-быстро зашептал: - Останови меня… - горячее дыхание на коже заставляло волосы приподниматься. – Я понимаю, что все это неправильно, но сам я уже не смогу остановиться. Чувство было необычное, странное волнение поднялось из глубины души. Адам перехватил его запястья и развернул, прижимая к стене, как он его всего секунду назад. - И не надо, - губы медленно стали спускаться по длинной шее к ключицам, но рубашка… руки сами потянулись к пуговицам, быстро справляясь с ними. Томми закусил губу, чувствуя, как Адам, скользя губами по его груди, добрался до соска, втягивая его и легонько прикусывая зубами, руки легли на бедра, сжимая их. Пальцы впились Адаму в плечи. Он продолжал гладить ладонями бока Томми, легонько сжимая. Затем Адам развернул его лицом к стене, прижимая своим телом, видимо, чтобы в самый ответственный момент Томми не сполз вниз. Адам, одним пальцем оттянул резинку, а ладонь шустро шмыгнула в штаны. О… Там ей были рады!.. Горячая ладонь Адама накрыла уже заметное оживление. Начала мять его, поглаживать, вызывая эйфорию и полную боевую готовность. Зубы, для завершения, а может и поддержания эффекта, покусывали кожу на шее и спине Томми. Он судорожно выдохнул через нос, когда ладонь юркнула за яички. Легкими нажатиями она уже поглаживала там. Колечко мышц испуганно сжалось, но пальцы не спешили нарушать его спокойствие. Они просто поглаживали, заставляли расслабиться. Томми от неожиданности охнул, когда юркий палец нырнул внутрь. - Тшш, - успокаивающе прошептал Адам. Затем зубами легонько оттянул мочку уха. Пальцы Адама гладили Томми изнутри, неспешно растягивая. Один, самый ловкий, дотянулся до той особой точки. Двумя нажатиями на нее, вызвав у Томми беспомощные стоны. Веки плавно прикрылись... Сразу три пальца резко вошли до упора. Адам, успокаивающе целовал позвонки, лопатки. Затем Адам своей горячей ладонью с влажными пальцами потянул штаны вниз: сначала с одной стороны, затем с другой. Опустившись на маленькие упругие ягодицы, сжал их поочередно, немного оттягивая. Затем, нырнув между ног, погладил мошонку. Томми нетерпеливо потерся об нее. Легким звоном пряжка ремня ударилась о пол. Судорожно втянув воздух открытым ртом, Томми лбом прислонился к прохладной стене. Смоченные слюной пальцы, уже смазывали растянутый проход. Легкий холодок прошелся по пустому, в нетерпении сжимающемуся проходу. Горячая, влажная головка коснулась его. - Готов? – шёпотом . - Угу… И тихий стон от ощущения вторжения. Зажмурив глаза, Томми с силой подался назад. А дальше… Широкая грудь, прижимающаяся к спине, и не дающая упасть. Губы, засасывающие кожу на шее. Руки, сжимающие бедро и оттягивающие ягодицы. И мощные толчки. Сначала медленные, затем резкие, быстрые, глубокие. Томми задыхался, не смея дышать. Голова кружилась, и ему казалось, что он сейчас умрёт, лопнет от напряжения. Крепкая ладонь Адама накрыла прижавшуюся к животу плоть, что уже нетерпеливо сочилась. Томми потребовалось всего лишь несколько движений рукой, чтобы взорваться внутри многотысячными иголками и яркими, ослепляющими вспышками. Часто и сильно сжимая мышцы, Томми почувствовал горячую волну, разливающуюся в нём. Адам беспомощно хрипел, прижав мокрый лоб к плечу Томми… Томми с Адамом встречались в чужой квартире уже несколько недель. После того как Адам обрёл возможность хоть что-то различать, он осмотрел квартиру. Вряд ли здесь кто-то жил. Квартира скорее напоминала двухкомнатный гостиничный номер. В ней было все, что необходимо человеку для непродолжительного проживания, но не было книг, картин, тех мелких вещей, украшений, милых безделиц, которые делают квартиру жилищем. Однако Адам не стал ломать себе голову над тем, кому могла принадлежать квартира и для каких целей она предназначена. Ему было все равно. Он находился в состоянии прострации, из которого его мог вывести только Томми. Ни о чем другом, кроме него, Адам думать не мог. Даже о Гейле. Их с Томми любовь больше походила на ненависть. Стоило им остаться наедине, и они набрасывались друг на друга, как враги. Адам ласкал его тяжело и исступленно, иногда грубо, и Томми это нравилось. Он не уступала Адаму в силе страсти. Его спина была исполосована ногтями, а на плечах алели следы ее острых зубов. Часто, отрезвев после ласк, Томми злился и говорил, что любит Гейла, а к Адаму его влечет низменное, плотское и постыдное. Адам слушал ее равнодушно, без малейшего сочувствия. - Ты зверь, - говорила он, - ты сам еще не знаешь, но ты настоящий зверь, умный и жестокий. - Благодарю за лестную характеристику, - сухо отвечал Адам. - Забудь все, что я сказал, - просила Томми через мгновение, осыпая его бесчисленными поцелуями. - Я люблю тебя больше жизни. Я пытаюсь обмануть и тебя и себя. Я умру, если не буду с тобой. В такие минуты приступы агрессии сменялись наплывами взаимной нежности. Случалось, Адам подолгу замирал, погружаясь в созерцание красоты Томми, которую нельзя было постичь разумом, можно было только впитать сердцем и хранить в себе, как святыню. Он брал его руку или ступню, разглядывал и поражался могуществу природы, способной создать такое совершенство. Он смотрел на него, и на ум ему приходили слова «чело», «ланиты» - и стихи Уильяма Вордсворта. Томми, царственно раскинувшись в дремотной истоме, ощущал на себе его взгляд как живое теплое прикосновение. Тело его отливало золотом, каждый волосок лучился и создавал игру света на белоснежной коже. Одурманенные, в чувственном угаре, они не замечали, как летит время. Близилась летняя сессия, а от Гейла по-прежнему не было никаких известий. В один из последних дней мая Адам очнулся в объятиях Томми, когда он невзначай упомянул, что через несколько дней экзамены, и сообразил, что Гела нет уже почти целый месяц. Предчувствие беды сдавило ему грудь. Он решил выждать еще два дня и ехать на ранчо. Дрейк продолжал бегать к нему на факультет. Он видела, что с Адамом творится что-то неладное, но не понимал, что именно. Того, что здесь замешан другой парень, заподозрить он не мог, — слишком уж у Адама был несчастливый вид. - Может, ты поссорился с Гейлом? Он тоже был в последний раз какой-то странный, - сказал он, совершая с Адамом обычный променад по коридору, в чем Адам ему не отказывал, дабы избежать утомительных объяснений. - Он узнал, что заболела его бабушка. Тогда ты его и видел. - Да нет же, - возразил Дрейк, — это было давно, а я видел его совсем недавно, недели не прошло. Адам остановился, будто ударился о стену. - Ты видел Гейла неделю назад? Где? - Здесь, в университете. Он очень плохо выглядел, серый, изнуренный, я с ним поздоровался, а он меня как будто и не узнал. Адам схватил его за плечи. - Ты уверен, что это был он? Ты не обознался? - Да что я - Гейла не знаю? Пусти, Адам, ты делаешь мне больно. Адам пошел на биологический факультет. Ощущение беды нарастало, и у него невольно подкашивались ноги. Была перемена. Он зашел в аудиторию, где занимался курс Гейла. Несколько студентов, зажав уши руками, зубрили конспекты, готовились к опросу, но, увидев Адама, все как один повернули к нему головы. - Где Гейл? Харольд? — спросил он. Они продолжали на него пялиться, отчего он начал свирепеть. Он сгреб ближайшего парня за одежду и вытащил из-за стола. - Где Харольд? Я тебя спрашиваю! - Слушай, брось задавать дурацкие вопросы, — испуганно сказал парень. — Небось, лучше нас знаешь, что он давно здесь не учится. - Как - не учится? - от неожиданности Адам выпустил студента. - Вот так! Забрал документы и ушел из университета. - Куда ушел? - Спроси что-нибудь полегче. Мы думали, ты знаешь. - Почему он это сделал? Он что-нибудь говорил? - У него бабушка умерла. Больше ничего не знаем. Все его отговаривали, и мы, и педагоги. Только он ни с кем даже не разговаривал. Адам, задыхаясь от страха, помчался в общежитие в надежде разузнать что-нибудь у Айзека. Но тот знал не больше, чем однокурсники Гейла. - Могу сказать только, что ему было очень хреново. Он прямо с лица спал. Как приехал с похорон, так сразу за документами и пошел. Я спрашиваю: «Адам хоть знает?». «Знает, знает», — говорит, и ушел. На следующий день прихожу с занятий, а в комнате пусто — ни его, ни вещей. Вот так. Даже не попрощался. «Бабушка умерла, а он не сообщил ни мне, ни Томми. Значит, уже тогда что-то знал. Но как? Как он мог узнать, находясь на ранчо? Томми! Больше некому. Может, Гейл ему звонил, и он во всем ему признался?». Он кинулся к Томми. Он клялся и божился, что Гейл ему не звонил, и он ни с кем не разговаривал. Он задрожал и побледнел, когда Адам рассказал ему о Гейле. - Почему никто из наших не сообщил мне, что его бабушка умерла? Хотя, тетя говорила, что мама звонила несколько раз, но меня никогда не бывает дома. Адам, Гейл что-то узнал о нас с тобой. Но как, господи, как? Для всех это было тайной. Я бы ему все сам рассказал, объяснил, и он бы понял, он всегда все понимает. Где он, Адам? Мне страшно. Ты должен его найти. Адам поехал на ранчо. На ферме о Гейле никто ничего не знал. Дом его стоял пустой и запертый. Адам сел на крыльцо и долго не двигался. Из сарая вышел кот Дим и стал тереться о его колени. Адам погладил кота и пошел вдоль канала туда, где стоял бывший дом его бабушки. Дим, подняв хвост, шел за ним. Адам постоял у родной ограды, где часто ждал его Гейл, посмотрел на дом, на окна — занавески в них были чужие. Он дошел до монумента, пошел обратно и увидел, что навстречу ему движется Мэт. Они обнялись…. Мэт стал высоким, дюжим парнем, ростом почти с Адама. Пока Адам с Гейлом учились в университете, он успел отслужить в армии, избавился от расхлябанной походки и белых, светлее, чем у Томми, торчащих вихров. - Звонил сейчас Томми. Он сказал, что ты здесь. Не пойму, что за история с Гейлом. И Томми чего-то не договаривает. Не иначе, очередной фортель выкинул, уж я-то своего братца знаю. - Мэт, вспомни все, что сможешь. Все, что он говорил, с кем встречался. Дай мне хоть какую-нибудь зацепку. - Да знаешь, вертелся тут один хлыщ. В аккурат за три дня до бабушкиной смерти. Подхожу я утром к дому Гейла и вижу издали, что Гейл сидит на скамье, а рядом с ним мужик какой-то, лет тридцати, не из нашенских, прилизанный такой и с кейсом. Сидели они, что-то разглядывали, разговаривали, этот приезжий все пальцем тыкал в какие-то бумаги, потом все в кейс сложил, встал и пошел. Мимо меня прошел, сам весь чистенький, а глазенки липкие, верткие, так ими и шмыгает, как вор какой-то. Я к Гейлу подхожу и спрашиваю, кто это, и зачем приходил. Смотрю, а он белый весь, словно молоко, и губы синие. Посмотрел на меня, как пьяный, и в дом пошел. Только не дошел, на середине двора упал – как будто, кто-то его в грудь ударил. Я к нему, помог ему на ноги встать и в дом отвел. Не знаю, то ли за ним ухаживать, то ли за бабушкой. «Измотал ты себя совсем, - говорю, - надо бы тебе поспать немного. Я пока маму пришлю, а сам Томми позвоню. Пускай хоть на два дня приезжает». «Не надо Томми, - говорит, - никого не надо. Мне бы только передохнуть немного, сил бы набраться, может, тогда и бабушку свою подниму». И дышит, как после марш-броска. Мэт внезапно умолк, пристально глядя на Адама, будто что-то вспомнил. - О-па! - сконфуженно сказал он и почесал в затылке. - Как я сразу не догадался? Ну, точно! Он в армию пошел. На все сто! - С чего ты взял? - Он все меня про армию расспрашивал, про службу, оружием интересовался. И это сразу после похорон, на поминках, когда видно было, что ему плохо до жути. Я тогда предположить не мог, что он институт бросит, а все ж странно показалось, что в такой день он мог думать о посторонних вещах. Адаму стало легче. Что-то начинало проясняться. По крайней мере, он знал теперь, что ему делать. Он откажется от Томми, найдет Гейла, будет рядом с ним, потом придется им вместе начинать все заново. - Спасибо, парень, - он снова обнял Мэта, - ты мне здорово помог. - Он посмотрел на кота. - Найди мне ящик. Заберу Дима с собой. Пусть поживет у нас, пока Гейл не вернется. - Так он не бездомный. Гейл его соседям отдал, только он все время к себе домой приходит. В сарае сидит. А ключи от дома у меня. Гейл сказал: «Живи здесь, если хочешь. Плохо, когда дом пустой стоит». Вот женюсь, может, и поживу у него, тогда и Дим домой вернется. Адамм первым делом отправился в военкомат. - Гейл Морган Харольд? Да, был у нас такой призывник, - сказала ему девушка за деревянной стойкой. - Пять дней, как отправили к месту прохождения службы. - Девушка, милая, прошу вас, дайте мне подробные координаты его воинской части. Мне надо его найти во что бы то ни стало. Девушка посмотрела на Адама и улыбнулась. - Это ваш родственник? - Брат. Понимаете, он ушел в армию и никому ничего не сказал. - Такое случается, - сказала она, - молодые люди переживают стрессы, ссорятся с родителями или с любимой девушкой и бегут в армию. Так поступают самые сильные. Сейчас я посмотрю, куда отправили вашего брата. Она вышла в другое помещение. Адам достал записную книжку и ручку и приготовился записывать. Через пять минут девушка вернулась. Лицо ее выражало растерянность. - Видите ли, - сказала она, с сожалением глядя на Адама, — плохо, что ваш брат вам ничего не сказал. Возможно, тогда бы вы его остановили. Дело в том, что его отправили в Ливию. Мне сказали, что он сам туда попросился. Адам смотрел на нее несколько секунд непонимающим взглядом. - Как – в Ливию? - сказал он и выронил ручку. Девушка охнула, засуетилась, торопливо вышла из-за стойки. - Садитесь, прошу вас. Вот сюда. Я сейчас принесу вам воды. - Как – в Ливию? - повторил он. Рядом отворилась дверь, и появился военком, тучный немолодой мужчина в военной форме, но невоенного вида. Выглядел он помятым и как-то по-домашнему. - Тильда, мне бы чайку, - просительно сказал он и развернулся, пробираясь боком обратно в дверь. Тильда, усадив Адама на стул, настойчиво предлагала ему воды. - Что это с молодым человеком? - спросил военком. - Ты что расклеился, парень? Такой орел и скис! - У него брат в Ливию уехал. Добровольно. А родным ничего не сказал. - Постой, постой, это который, Харольд, что ли? Других добровольцев у нас не было. - Я на него дышать боялся, а он — в Ливию?! — сказал Адам. - Эх, парень, утешил бы я тебя, да не знаю как. Бог даст — живым вернется. Ты раньше времени не переживай. Я его и то отговаривал. Куда ты, говорю, в пекло лезешь, дурья твоя башка? А он мне: хочу, говорит, исполнить свой интернациональный долг. Тьфу ты, едрить твою!.. Это ж как молодым мозги запудрили! Слова всякие громкие выдумали… Погоди-ка, у него родных вроде не было. Он так и сказал: «А если и убьют — плакать будет некому». Адам вскочил и выбежал на улицу. Военком, глядя ему вслед, покачал головой: — Устал я, Тильда, устал. В отставку пора.