"Игра судьбы"

После расправы над одним из братьев Гаррисон к Адаму накрепко прилепилось прозвище Шатун. Было в нем что-то беспощадное, холодное и опасное, что заставляло даже серьёзных преступников сторониться его и не смотреть ему в глаза. Его стали бояться. Улик, указывающих на то, что убийство старшего брата было делом его рук, никаких не было, но в кругах близких к Питтману никто в этом не сомневался. Все произошло на удивление тихо, люди живущие в соседних с братьями домах, ничего не видели и не слышали. Утром полицию вызвала домработница, заподозрив неладное, после того как ей никто не открыл. Прибывшей на место происшествия следственной бригаде открылось кровавое зрелище. Четверо охранников были зарезаны ножами. Сам хозяин дома сидел на стуле, к которому был накрепко привязан. Во лбу у него зияло пулевое отверстие, а на лице застыло выражение ужаса. В подвале дома обнаружили жену убитого, двоих детей и горничную. Они были страшно напуганы, смогли только рассказать, что их внезапно схватили люди в черных масках, сколько их было — точно не знают, выстрелов не слышали. Младший брат, узнав о смерти своего старшего брата, в тот же день бежал из Лос-Анджелеса, бросив на произвол судьбы жену и ребенка. Начались приготовления к свадьбе. Линдси заказала сногсшибательное платье, Адам выбирал кольцо для невесты, как вдруг у Саймона случился инфаркт, и свадьбу пришлось отложить. Последнее время Саймон выглядел неважно, жаловался на бессонницу, тяжелые мысли стали одолевать его по ночам, особенно после дошедших до него слухов об убийстве Гаррисона. Адам пугал его. Он стал чаще задумываться над прожитой жизнью, вспоминал гибель Кейт и все то, что он сделал из любви к сыну, и понимал, что сам явился причиной происшедших в Адаме перемен. Прошло немало времени, прежде чем Саймона выписали из больницы и перевезли домой. Теперь в нем нельзя было узнать прежнего сильного и уверенного в себе мужчину. Он медленно ходил по своему богатому особняку, много времени проводил в саду, когда была хорошая погода. Адам занимался всеми делами, отца ничем не беспокоил и был к нему предельно внимателен. Саймон передал ему ключи от сейфа и ящиков письменного стола, с тем, чтобы Адам мог навести порядок в его запущенных бумагах. Сам он делать что-либо был не в состоянии. В выходной день Адам, вооружившись большой связкой ключей, уселся за письменный стол отца и стал по очереди отпирать тяжелые ящики. Папки, документы, еще документы. Тут придется порядочно повозиться, чтобы разобраться что к чему. В нижнем ящике обнаружилось кое-что интересное — старая переписка отца. Видно было, что в ящик давно не заглядывали. Конверты запылились и пожелтели, стопки были аккуратно перевязаны ленточками. Почерк на конвертах был явно женский. «Ишь ты, — добродушно усмехнулся Адам, — а папа-то, оказывается, сентиментален: хранит письма подружек своей юности». На самом дне лежал большой конверт с фотографиями. «Ага, вот и улики. Интересно, знала ли мама о содержимом этого тайного хранилища». Он вынул фотографии и присвистнул. Снимки были весьма откровенного характера. На них два молодых обнаженных тела сплетались в любовных объятиях. Адам, улыбаясь, стал разглядывать фотографии, но уже через секунду улыбка сползла с его лица, уступив место отчаянному, неприкрытому ужасу. На снимках был он сам — с Томми! Их сфотографировали в той безымянной квартире в Хьюстоне, когда они, ни о чем не подозревая, предавались страсти. Какое-то время он сидел в оцепенении, оглохший, с пламенем в мозгу, со спазмом в горле и смертным мраком в глазах. - За что, папа, за что? - простонал он наконец, с трудом поднялся и нетвердой походкой вышел из кабинета. Отца он нашел в саду. Был месяц май, светило солнце, в прогретых верхушках деревьев беззаботно щебетали птицы. Саймон, сидя в плетеном кресле на зазеленевшем газоне, наслаждался теплом, светом, волнующим дыханием весны, запахом травы, набухающих почек и чувствовал, что возвращается к жизни вместе с просыпающейся природой. Он услышал шаги Адама и открыл прижмуренные глаза, собираясь сказать сыну, как ему нынче хорошо, какое блаженство этот сад, как правильно он поступил, купив и отстроив этот дом, где будут потом резвиться его внуки, и, может быть, он все-таки не так уж плохо все делал в жизни. Когда-нибудь Адам оценит его старания и будет ему благодарен. Адам склонился к нему, и Саймон не узнал сына. - Ты показывал это Гейлу? - глухо спросил тот, держа у него перед лицом фотографии. Саймон содрогнулся и невольно ухватился за руку Адама, словно пытаясь отвести от лица не снимки, а дуло пистолета. - Сынок, сынок, - зашелестел он и судорожно потянулся к Адаму, - я виноват, виноват, я сам себя казню, но я люблю тебя, пойми, я испугался, да, ты не понимаешь, он хотел отнять тебя у меня, он все делал по-своему, а ты слушал только его… Он говорил и чувствовал, как ледяной озноб поднимается от ног к груди, потому что не Адама, своего дорогого мальчика, он видел сейчас. Первый и последний раз в жизни он видел Шатуна — детище, порожденное им самим, со взглядом убийцы, хищника, когда он холодно и внимательно стережет свою жертву. Он съежился в кресле и заплакал от горя и страха. Адам выпрямился и отвернулся от него. - Ты сломал мне всю жизнь, - потухшим голосом сказал он, - и мне, и матери. Не нас ты любил, а себя. Я не женюсь на Линдси Питтман. Тебе больше не удастся распоряжаться моей судьбой. - Нет! - закричал отец. - Ты не можешь отказаться! Он убьет тебя. Это страшный человек, поверь мне! Он ничего не прощает. Адам, прошу тебя, не наказывай меня так жестоко. Я не смогу жить в вечном страхе за тебя! Я болен и стар. Неужели ты хочешь моей смерти? Адам перевел на него тусклый взгляд: - Нет, папа. Я не желаю тебе смерти. Успокойся. Тебе нельзя волноваться. Мы оба виноваты и будем вместе жить с этим. Я пришлю к тебе доктора. Ссутулясь, он ушел в дом и сжег фотографии в камине. Саймона уложили в постель и напоили лекарствами. Вечером, засыпая, он думал, что может еще заслужить прощение Адама. Он наведет справки, и если выяснится, что Гейл жив, чувство вины перестанет мучить сына. Нельзя было признаваться прямо сейчас в том, что он показал Адаму поддельное извещение о смерти, чтобы удержать его от гибельного намерения ехать в Ливию. А вдруг Гейл действительно погиб. Тогда он только даст Адаму напрасную надежду, что может обернуться для него очередной душевной травмой. - Я виноват, - шептал он в ночи, терзаясь запоздалым раскаянием, - я искалечил тебя, из-за меня ты стал убийцей. Гейл возродит тебя, только он может сделать это. Почему я был так слеп, почему изгнал из твоей жизни все самое светлое? Себе в угоду?! Какой упрек, какой жестокий упрек! Нет, нет, неправда, я докажу, что действительно люблю тебя. И буду любить Гейла, как родного сына. Завтра, завтра же займусь розысками Гейла. Утром Саймона нашли в постели мертвым. У него случился второй инфаркт. Адам остался один на один со своим богатством. Когда положенный для траура срок миновал, Линдси требовательно напомнила ему, что пора бы уже идти под венец. Адам отправился к Питтману. Тот сидел в столовой, засучив рукава на руках, и, тяжело дыша, приканчивал гуся, фаршированного яблоками и черносливом. - А вот и ты, - протрубил он и отхлебнул вина из большого бокала. - Я уж грешным делом подумал, что ты от Линдси моей нос воротишь. Время, мой друг, время, девка извелась уже вся. Он сдернул с себя салфетку, вытер лоснящийся рот и поднял свое тело со стула. - Пошли, в гостиной потолкуем. - А ты все такой же мрачный, не отошел еще? - сказал он, опускаясь в кресло перед низким столом, где дымились маленькие чашки с кофе. - Пей, я знаю, ты любишь. Ну, говори, с чем пришел. Адам колебался, не зная, как начать. - Чего мнешься? - Питтман перевёл на Адама ставшие неожиданно злыми острые зрачки. - Может, ты жениться раздумал? - Раздумал, - кивнул Адам с тяжелым вздохом. Питтман, наклонив набок голову, молча и пристально его разглядывал. - А ты силен, - одобрительно сказал он, - другой бы не посмел. Чем же Линдси моя тебе не глянулась? - Мистер Питтман, посмотрите на меня, какой из меня жених? Дочь ваша достойна любви, а я любить не умею. Зачем ей такой муж? Будет потом мучиться. Питтман был человеком на редкость проницательным. - Верно, - проговорил он, точно в раздумье, - давно вижу, что ты какой-то мертвый. В жизни у тебя что-то не заладилось. Оттого и страха в тебе нет, а то не пришел бы ко мне сегодня с отказом. Мне, парень, не отказывают. Что ж тебе и жизни своей молодой не жаль? - Смогу - выживу, а нет так нет - холодно ответил Адам. - Ладно, - протяжно заключил Питтман. - За то, что честно мне все сказал, - хвалю. Ты мне всегда нравился. Убивать я тебя пока не стану. Неинтересно сейчас. Мы с тобой поиграем. Страсть как люблю азартные игры. По счетам с тебя спрошу, когда за жизнь зубами держаться будешь. Вот тогда попробуй выжить, и мне, опять же, развлечение. - Долго ждать придется, - сухо сказал Адам, чувствуя, как в нем нарастает ярость. Он не любил, когда ему угрожали, будь то хоть сам Питтман. - А я никуда не тороплюсь. Здоровье у меня крепкое, а тебя я уж точно переживу. Ну да иди пока. Позже увидимся.