Ох уж эта безумная Адриана. Она охотно знакомила меня с мрачными подробностями своей безрадостной жизни, но предпочитала хранить издевательское молчание, когда следовало бы внести некоторую ясность в тот вихрь событий, в какой я был стремительно втянут.
Тех ничтожных, ускользавших минут, отделявших нас от настойчивых ищеек Ариса, оказалось достаточно, чтобы покинуть отель незамеченными и продолжить играть в прятки. Побег ещё раз убедил в том, что Адриана тщательно спланировала расследование до мельчайших деталей, пользуясь надменной, излишней и ослепляющей самоуверенностью отца и теми ресурсами, что помогли осуществить каждый задуманный шаг. Когда мы выскочили в тускло освещённый коридор, Адриана бросилась к номеру, расположенному вблизи лестницы. Постучала в дверь пять раз, и нам незамедлительно открыл некий высокий молодой человек, очень встревоженный:
– Джерри! – воскликнул он как можно тише, и, резко схватив её за руку, затащил в номер и обнял с такой беспощадной силой, будто и вовсе не собирался впредь выпускать из цепких железных объятий. Я же молча прошёл внутрь, осторожно закрыв за собой дверь, чтобы щелчок замка не прозвучал слишком громко. Этот парень, что сдавливал Адриану в страстном порыве, очевидно, примерно одного с ней возраста, был ей довольно близок. А что вероятней всего, играл почётную, но бессмысленную и смешную социальную роль её возлюбленного. В мрачном сумраке комнаты его черты казались размытыми, но в целом неясный облик вполне соответствовал примитивным вкусам юных дев, терявших голову при виде гармонично сложенного тела. – Честно говоря, я до последнего надеялся, что ты решила неудачно пошутить, а не всерьёз развернуть целый заговор против своего отца! Сумасшедшая, – незнакомец потянулся к губам Адрианы с явным намерением запечатлеть откровенный поцелуй – до ужаса нелепый символ любви, но она, не разделяя его встревоженных чувств с тем же безумным трепетом, отвернулась и тревожно взглянула на меня. И я едва сдержал нервный смех: вопреки темноте, разрезанной застывшими отсветами улицы, в её чуть испуганных, неуместно виноватых глазах читалось с возмутительной ясностью: «Это совсем не то, что вы успели предположить».
Я встал, опершись спиной о стену, и скрестил руки на груди, словно защищаясь от столь невероятно глупой мысли, что меня хотя бы секунду могло волновать растерзанное скорбью сердце Адрианы и тот, кому принадлежало право быть его владельцем.
– Я поначалу не поверил, что твой отец попадёт в хрупкую ловушку и станет искать тебя именно в отелях Эксетера, – продолжал он.
– Нужно отдать должное моей сестре Бекки. Она приняла на себя роль двойного агента и сообщила отцу, будто незадолго до моего исчезновения слышала, как я бронировала номер в отеле, – услышав эту нераскрытую мне прежде деталь, я заподозрил, что Адриана то ли нарочно, с неведомой целью или совершенно случайно не доверила нанятому детективу всей правды. – Познакомься, Йен, – вырвавшись из кольца стеснявших её рук, она отступила в сторону, заняв положение на равном расстоянии от нас обоих, – это мистер Шерлок Холмс, он поможет отыскать убийцу бабушки.
– Если, конечно, действительно появится необходимость искать, – усмехнулся я, не испытывая удовольствия от неожиданного знакомства.
– Никогда бы не подумал, что ты станешь водиться со взрослыми мужчинами, – отметил Йен вызывающе и с хмурой усмешкой какого-то странного превосходства, наделявшего его особой, бесполезной привилегией. Так он ограждал меня строгими рамками скромной роли помощника в поиске истины. Прямое указание на значительную разницу в возрасте и недовольное выражение лица Йена содержало в себе больше занимательной информации, чем надменный тон и сквозящая в каждом произносимом звуке смехотворная ревность. Он с недовольством размышлял о моих преимуществах, какие превосходили набор его притягательных качеств. Предугадывал коварную угрозу, источником которой я мог стать в качестве серьёзного соперника, внезапной помехи на пути к желанной взаимности. Должно быть, стойки ум этого ревнивца безнадёжно капитулировал перед властью нелепых догадок. Йен решил, что меня волнует Адриана, и она, по его же смешным предположениям, могла питать ко мне опасную симпатию. Какие немыслимые глупости…
Вероятно, он сказал бы что-нибудь ещё, но топот шагов, прогремевший в коридоре, будто обрезал ему язык. Йен настороженно замолк. Как только шаги начали стихать в другом конце коридора, откуда мы перебрались в его номер, Адриана приблизилась к дверям с явным намерением осмотреться, но я преградил ей дорогу, вслушиваясь в затихающие звуки:
– Боюсь, в ловушке на некоторое время оказались мы. Желающих схватить нас и доставить Арису не более пяти, но они поступили разумно, решив разделиться, – я заметил растерянность в задумчивых глазах Адрианы. – Если мы сейчас попытаемся покинуть отель, то есть большая вероятность столкнуться с одним из людей твоего отца. Из окон этого номера невозможно отследить, когда их автомобиль тронется с места, поэтому остаётся только ждать, – я взглянул на Адриану так, словно бросал вызов её смелости и врождённому безрассудству, – или в одну секунду рискнуть всем.
– Вам лучше переждать здесь, – вмешался Йен, не обрадованный тем, что его уединение с Адрианой, и без того нарушенное моим присутствием, обрывалось так скоро. Но и голос разума звучал в его настойчивом совете, поскольку я предлагал практически броситься в огонь.
– Нет, Йен, – строго произнесла Адриана, будто одним коротким, суровым словом «нет» отказываясь от всего, что он воздвиг в своих мечтах, опьянённый любовным ядом. – Я благодарна тебе за помощь, но я чувствую – сегодня нас не поймают.
– Раньше ты не была такой безрассудной, но, надеюсь, Вселенная на твоей стороне. Будь осторожна, Джерри, – напоследок предостерёг он, в действительности же желая сказать нечто иное, исполненное тошнотворной нежности и трепета. Но не сказал ни слова, угрожая мне одним только многозначительным молчанием.
Я приоткрыл дверь и всматривался в крохотную щель и, убедившись, что прислужник дартмурского тирана направился в конец коридора, выскочил из номера, а Адриана покорно двинулась следом. Нагнав меня бесшумным шагом, она схватилась за мою ладонь и крепко сжала. Я бы не взялся спорить, тщетно пытаясь отстоять своё хладнокровие и спокойствие бьющегося сердца. Тревожные мысли звенели в голове. Прожигая сосредоточенным взглядом спину рослого мужчины в чёрном, я осторожно вёл Адриану к освещённой жёлтым светом лестнице, по ступеням которой в любой момент могла спускаться разозлённая неудачей ищейка Ариса. Добравшись на одном дыхании до холла, с опаской поглядывая на кроваво-красные стены, мы прошли мимо стойки портье, как бестелесные призраки. К счастью, он был занят каким-то чрезвычайно нервным разговором и не обратил на нас ни малейшего внимания. Неведомое прежде везение вывело нас из самого ядра опасности.
Спустя мгновения мы ступили на крыльцо и вдохнули ледяной ночной воздух. Внутри нас сработал какой-то спусковой механизм, и едва наши скользящие по мокрому асфальту тени поспевали за нашим безумным бегом прочь от отеля. Оставляя позади пустоту петляющей улицы и не оборачиваясь, чтобы убедиться в отсутствии преследования, мы скрывались за поворотами. Выскакивали на проезжую часть, прячась во мраке, которого не касались белый свет сгорбленных фонарей и свечение вывесок.
Сбавили темп мы лишь под сводами моста Айрон, раскинувшегося над Нижней Северной улицей. Адриана требовательно потянула меня за руку, призывая остановиться.
– Мистер Холмс, – её дыхание сбилось, и голос звучал тихо и чуть хрипло, – постойте. Я больше не могу бежать.
Я послушно замер, обернулся и, заметив, как задрожали колени Адрианы, подхватил её и удержал на ногах:
– Не представилось минуты спросить, почему ты отважилась пойти на провокацию и дерзко дразнить удачу.
– Судя по вместительности автомобиля, людей моего отца не могло быть больше пяти, – объяснялась она, крепко вцепившись в мои локти, – но я видела, как из салона вышли трое, и вполне предсказуемо, что они примут решение рассредоточиться: по одному на каждый этаж, и так идеально совпало количество этажей с численностью их бравой команды. А когда вы предложили рискнуть, я поняла, что вы тоже допустили крохотную возможность проскочить в тот единственный промежуток времени, отмеренный ищейками на осмотр этажей, когда по милости Вселенной заметить нас смогут только их спины. Невероятный, сумасшедший риск, но мы сумели сбежать и обдурить моего отца. Пока он станет в отчаянии обыскивать отели и патрулировать город, мы укроемся в маленькой квартирке, а затем…
– Джеральдин, – жёстко проговорил я, – тебе не кажется, что пора наконец раскрыть мне весь план до мельчайших деталей, без обмана и утайки?
– Квартира – это запасной вариант, использовать который я хотела в том случае, если беготня по отелям загонит нас в капкан, а теперь я думаю, что настал тот самый случай, – возразила Адриана, – я не предполагала, что им действительно удастся подобраться так близко.
– Быть может, стоило прежде обратиться ко мне с просьбой о помощи и предоставить более способному уму разработку последовательных действий? – мне нравились отчаянные вспышки негодования в её грозном взгляде. Адриану злило сомнение в совершенстве придуманного плана, хоть и явные его изъяны несправедливо было отрицать. – Когда я прошу быть откровенной, то не следует упускать значимые детали.
– Хорошо, я отвечу на все вопросы, но только после хоть какого-нибудь ужина, – она указала на небольшой ресторан, влекущий к себе приглушённым переливом разноцветных огней. В ночной тени вырисовывалось название «Булл энд Ласт»*. – Я слишком голодна.
Я не стал спорить и пытать её обострившимся упрямством, потому как силы Адрианы были заметно истощены.
До закрытия ресторана оставалось два часа, но практически все столики оказались заняты. И мы устроились в углу, где звучания голосов многочисленных посетителей превращались в едва заметное гудение, не тревожащее нервы и смешанное со спокойной, ненавязчивой музыкой. Я не помню, что заказала Адриана и на каком незамысловатом блюде заострила моё внимание, чтобы заставить его непременно попробовать.
– Откуда у тебя взялось столько денег? – спросил я, когда официант принял наш заказ и с усталой улыбкой отправился на кухню, петляя меж столов. – Ты заселилась одновременно в несколько гостиниц, сняла квартиру, приехала в Лондон… Не думаю, что Арис принялся бы оплачивать все твои хитрости.
– Отец никогда не давал нам с Бекки ни пенни на карманные расходы и запрещал матери баловать нас деньгами. Мы с сестрой подрабатывали на фермах и конюшнях в Баклэнде и других деревушках, брались за любое дело, пока до отца не доходили слухи, что наследницы дома Фицуильям выскребают хлева до белых досок… Я берегла все заработанные деньги, но этих запасов не хватило бы для осуществления задуманного, – говорила Адриана, не поднимая глаз. – Но несколько лет назад мама призналась в том, о чём отец даже не догадывался: бабушка продала некоторые фамильные драгоценности и перечислила на наши с Бекки банковские счета огромную сумму, что свела бы отца с ума. Он бы захлебнулся от жадности и зависти.
В те мгновения я перестал сопротивляться мысли, упрямо твердившей, что убийство Джессалин, дело, столь удивительно привлёкшее и раздирающее скуку, обернулось чем-то большим, чем запутанное расследование, чем-то более опасным… Я предсказал подобный вздорный вывод, безумный исход, когда невольно обнаружил в Адриане тот едва уловимый, неповторимый, вымирающий оттенок красоты изящного, неугнетённого ума, которому я не мог позволить разлагаться в отвратительных условиях.
И тогда я решился дать волю ожившему сердцу.
– Если бы после выяснения последнего, решающего обстоятельства, тебе понадобилось бы безопасное место, надёжное укрытие, скажи, Джеральдин, – я замолк, дожидаясь, пока она взглянет на меня, изумлённо, в жгучем нетерпении, – ты бы осталась со мной?
– С вами, мистер Холмс? – она, должно быть, подумала, что непременно ослышалась.
И я сам не сразу осознал, что за странная, немыслимая сила схватилась за мой язык и заставила произносить невероятные слова.
– Понимаю, что, возможно, деньги на волшебном счету и за всю жизнь не истратить, но я бы не оставлял без должного контроля твои траты, имея в виду, что их соблазн велик, и ты можешь оскорбить жертву бабушки бездумным расточительством, – я говорил отрывисто и быстро, уверенно и серьёзно, будто уже получил согласие. – Ты бы поступила в Кембридж, обязательно, дала бы всем своим загубленным талантам вновь расцвести назло бездушной диктатуре Ариса и воимя науки, свержения несовершенных теорий и воцарения теории Джеральдин Фицуильям. Я бы увёз тебя подальше от этого кошмара.
– Мы знакомы несколько часов, – Адриана высказывала разумные аргументы против такого сумасбродного решения, но её неловкая, смущённая улыбка противоречила предостережениям разума. Обличала гонимое прочь желание в тот же миг сорваться и уехать со мной хоть в самый глухой и дикий край, – а вы уже расписываете мне прелести жизни, какую я могу обрести рядом с вами. Насколько вы старше меня, мистер Холмс?
– На девять лет, – с равнодушием к такой незначительной мелочи ответил я. – Ты совершеннолетняя, Джеральдин, и особо грязных вопросов не возникнет, если я, на удивление родителей и брата, имеющего привычку беспокоиться обо мне с изобретательностью, стану жить с девушкой под одной крышей, – я с подозрением глянул на Адриану: – Или здесь тебя что-то особенно сильно держит? Этот ревнивый парень, принявший мольбу о помощи за шанс завладеть тобой?
– Я многим обязана Йену, но не уверена, что правильно обманывать его чувства и разыгрывать взаимность, – сказала Адриана, то ли оправдываясь, то ли защищая Йена от незаслуженного презрения. – И он не сможет остановить меня, если я захочу покинуть Девон. С вами или без вас.
– Я не предлагаю тебе руку и сердце, – строго обозначил я, хоть и её сдержанное безразличие по отношению к Йену насторожило. – Я предлагаю защиту.
– А разве эти понятия нельзя считать синонимами?
– Не в нашем случае, Джеральдин…
Адриана задумчиво склонила голову и ласково улыбнулась:
– Но отсрочить ответ мне положено, как девушке.
Когда до прозрачных дверей с золотыми узорами осталось сделать несколько шагов, Адриана вдруг застыла в изумлении и восторге:
– Какая прекрасная песня! Слышите, сколько в ней тоски и надежды? Я не понимаю слов, но мотив так очарователен и грустен.
– Это итальянский язык, – вслушиваясь в тоскующий голос, заполнивший своей глубиной и сладкой скорбью тускло освещённый зал. – Мужчина убеждает женщину, что ещё не всё потеряно, не всё кончено, и грядут неминуемые перемены.
– Буду использовать это как девиз, – Адриана взяла меня за руку и потянула в прохладу осенней ночи. Потянула в пугающую неизвестность, а я несмело сжимал её тонкие пальцы.
И нам вслед доносились отголоски этой печальной песни, надрывы фортепьяно:
Я падаю духом, думая о тебе
и обо мне, потому что не могу дать тебе больше.
Увидишь, увидишь,
увидишь, что изменится.
Может, это случится не завтра,
но в один прекрасный день изменится.
Увидишь, увидишь,
что не все еще потеряно,
не могу сказать, как и когда,
но увидишь, что изменится.**
***
Ранним утром мы покинули квартиру на берегу реки Экс. После небольшого завтрака Адриана настояла на том, чтобы я купил сменную одежду, поскольку мне предстояло безрадостное купание в пруду в поисках таинственного дневника. Потом мы арендовали другой автомобиль и отправились в сторону Дартмура. На этот раз автомобиль пришлось оставить гораздо дальше, чтобы не навести людей Ариса на верный след. Мы пересекали пустошь заброшенными, болотистыми тропами, едва не утопая в грязи, и окончательно добить нас решило немилосердное небо устрашающего свинцового оттенка, что щедро обрушилось на косые равнины и тёмные взгорья чудовищным ливнем. Зонт Адрианы не выдержал удара ледяного ветра, и мы оказались беззащитны посреди голых холмов во власти непредсказуемой стихии.
Хижина старика Уилла, что отличался искренней любовью к сёстрам Фицуильям и той осенью уехал к сыну в Саутгемптон, показалась сквозь переплетение дождевых нитей. Мы безнадёжно вымокли и с трудом передвигались по разбухшей земле.
Выудив ключ из-под прохудившейся и надломанной доски низкого крыльца, Адриана онемевшими от холода пальцами вцепилась в него и, открыв дверь, с бессильным вздохом шагнула в чуть покосившийся деревянный дом. Я, в очередной раз проклиная неустанно бивший тяжёлыми каплями дождь, проследовал за ней и запер дверь на хрупкую задвижку, какую нащупал чуть выше дверной ручки.
В маленькой хижине было достаточно сухо, но темно: единственное крохотное окно, наглухо занавешенное плотной тканью, не пропускало серый свет с улицы. Адриана, прекрасно ориентируясь в темноте и имея представление об окружающих нас предметах, бросилась к противоположной стене. Уловив запах дыма, я понял, что она разжигала камин. Чуть забрезжил робкий огонёк, словно пробуя на вкус заранее приготовленные поленья. Адриана осветила скромное убранство хижины мерцающим сиянием четырёх свечей. Из мрака показалась низкая широкая кровать возле камина, крошечная кухня с натянутыми под самым потолком верёвками, пара стульев и круглый исцарапанный стол. Оглядывая скудное сочетание мебели, я удивлялся, как старик Уилл ещё сохранил здравый рассудок, довольствуясь этим безмолвным сумраком.
Адриана сказала, что теперь мы в безопасности вне досягаемости бесполезной власти Ариса. В запасе было часов семь, чтобы передохнуть, переждать буйство стихии, добыть дневник и пробраться в поместье, пока Арис будет отсутствовать. Я не возражал, изнемогая от противной сырости.
Огонь постепенно согревал и разгорался всё ярче и жарче, бледно-красные вытянутые блики плясали на старых обоях. Я с огромным облегчением избавлялся от мокрой одежды, облепившей меня, как слои вязкой глины.
– Не подглядывайте, – приказала Адриана и стала стягивать с себя свитер.
Она стояла позади (потому как хижина представляла собой всего одну комнату, мы переодевались спиной друг к другу) и вновь раздражающе замолчала, и я слышал каждое её резкое движение, отмеченное нервным напряжением, улавливал тихий шорох ткани; эти звуки вместе с треском сухих поленьев и тревожной барабанной дробью ливня дёргали жуткую тишину. Однако я и теперь не в силах понять, что заставило меня вопреки настоятельной просьбе и всем оковам приличия обернуться, взглянуть на полуобнажённую Адриану. Отнюдь не физическое влечение, нет. Любопытство? Возможно, любопытство...
– Я же просила вас, мистер Холмс, – вымученно прошептала она, почувствовав мой взгляд, изумлённый и полный истинного, вырванного из глубин души сожаления.
Я онемел от представшей картины в неверном свете вздрагивающего пламени: идеально ровная, узкая спина была исполосована вдоль и поперёк длинными тонкими шрамами, исписана яростью и жестокостью отца. Я ожидал увидеть нечто подобное, но предположение ничуть не всколыхнуло неподвижные чувства.
Я не хотел произносить ни слова, что казались слишком пустыми и беспомощными, и, сделав несколько нерешительных шагов, подошёл ближе к Адриане. Она отрывисто вдыхала воздух, сжимала кулаки, но не поворачивалась лицом.
– За что? – только и смог спросить я. Моё сердце не обливалось кровью, оно воспламенялось, отчаянно горело и терпело нанесённую рану. Именно тогда, Адриана, ты ранила меня. Беспощадно ранила.
– Когда-то у нас была конюшня, – шептала Адриана, сдерживая бессильные слёзы, – я очень привязалась к одной лошади… Её звали Роксана. Вы правильно заметили, что друзей у меня не составит труда пересчитать по пальцам, и в детстве я тяжело сходилась со сверстниками и представляла, что Роксана понимала мою речь, сострадала и жалела. Не знаю, было ли так на самом деле, или же я выдумала эту незримую связь, но несмотря на свой лихой нрав, Роксана рядом со мной была спокойна и тиха, – Адриана, содрогаясь всем телом, сделала глубокий вдох. – Когда мне исполнилось тринадцать лет, отец решил, что конюшня может разорить нас и выставил её на продажу. В близлежащих деревнях никто не соглашался покупать лошадей втридорога, а отец во всём стремился к крупной выгоде. И когда он нашёл состоятельного покупателя… Боже, я даже не помню, откуда взялся этот ублюдок… Я не могла смириться с неизбежным расставанием с Роксаной, я умоляла отца оставить хотя бы её, грозила, что уеду вслед за лошадьми, – Адриана вдохнула ещё, едва проталкивая воздух в грудь. – И тогда он, взяв хлыст, привёл меня к стойлу Роксаны, швырнул на грязные доски, сорвал с меня майку и начал стегать, не зная жалости. Я слышала, как хлыст свистел в воздухе и разрывал мне кожу, как зарыдала Роксана, забила копытами… Я не пыталась подняться, мистер Холмс, не пыталась драться. Я поняла, как несправедливо слаба и беззащитна, я просто лежала, кусая губы, терпела удары, пока на пороге не появилась мама. Эта тайна была похоронена в развалинах конюшни…
– И ты снова недоговариваешь. Эти шрамы, – я повторил движением ладони косую линию, пересекавшую её спину, – гораздо свежее остальных. Арис в ярости хватался за хлыст не только пять лет назад.
– Тому послужила другая причина, – Адриана с трудом выталкивала связные, разборчивые звуки. Скорбь, неутихающая боль, страх зажали ей горло. Она вдруг затряслась, словно продрогнув до самых костей от призрачного холода, тянувшегося из неизвестных мне болезненных воспоминаний. – Отец позвал меня в свою комнату… Мистер Холмс…
– Не надо, Джеральдин, – я сжал её дрожащие плечи и, склонив голову, уткнулся лицом в её сырые волосы. Её безумная, лихорадочная дрожь словно передалась мне, и я старался унять это безобразное чувство то сдавливая плечи Адрианы, то скользя ладонями по её напряжённым рукам. – Почему ты об этом никому больше не рассказала? Даже твоя сестра ничего не знает. Или знает?
– Вы же не дослушали. Он выпорол меня на глазах Бекки, чтобы преподать ей урок… Она собиралась выйти замуж два года назад, но жених не устроил отца, тем более, что он уже присмотрел более выигрышную кандидатуру. Потому он семь раз ударил хлыстом, пригрозив, что изобьёт меня до смерти, если Бекки не изменит решение. И она изменила, но, к счастью, тот, кого выбрал отец, Чарли, сын его делового партнёра оказался прекрасным человеком. Незадолго до убийства бабушки Чарли и Бекки поженились, переехали в Бирмингем… Бекки хотела молить отца отпустить меня с ними, но я запретила ей даже заикаться об этом.
Я опустил руки и сцепил их вокруг талии Адрианы и крепко прижал к себе, как если бы она в следующий же миг могла навсегда исчезнуть, раствориться в ужасах прошлого:
– Ты не боишься возвращаться к отцу, привыкла к цепям, какими он сковывает тебя, – влажная кожа Адрианы обжигала меня, и мне казалось, что я обнимаю дрожащее пламя, – но ты боишься остаться со мной, хоть и весьма разумно оправдывая опасения непродолжительным знакомством, разницей в возрасте… Если хочешь, я попрошу брата обеспечить тебя надёжной охраной, а сам на пушечный выстрел не подойду к тебе.
– Я не боюсь вас, мистер Холмс, – Адриана вопреки моему сопротивлению повернулась лицом. В её глазах застыло отражение давнего страха, искрилась надежда. На бледных щеках играл румянец. – Я стою перед вами практически голая, а вы даже не знаете, что со мной делать. Разве стоит вас бояться? – она засмеялась сквозь хлынувшие слёзы, что душили её так долго. – Я… Наверно, я постоянно возвращалась к этим пыткам и отвергала помощь Бекки лишь потому, что ждала особенного человека, за которым мне захочется пойти. Как вы, мистер Холмс, вчера носились по квартире, ища увеличительное стекло, словно растягивая время до моего появления возле ваших дверей, так и я ложилась под хлыст, чтобы однажды сбежать, – Адриана провела ладонью по моей обнажённой груди и сжала её там, где от боли изнывало моё сердце. – С вами, мистер Холмс.
– Шерлок, – сдавленно прошептал я, касаясь спутанных волос Адрианы. – Зови меня просто Шерлок.
– Забери меня отсюда, Шерлок, – произнесла она чуть слышно, словно все силы тотчас же пропали. Её ноги внезапно подкосились, и она опустилась на кровать, увлекая меня за собой.
– Когда всё закончится, – я прикоснулся к её обжигающей щеке, – мы вместе уедем в Лондон. Арис больше не тронет тебя.
Но только я успел договорить, Адриана резко обхватила мою ладонь, прижала её к губам, унимая разрывающее рыдание. Этот неожиданный, странный жест вызвал обездвиживающее недоумение, но я не отдёрнул руку. Потом она вдруг подалась вперёд и поцеловала меня, отчаянно и крепко. Отравила меня. Я чувствовал этот удивительно сладкий, пьянящий, неповторимый яд, какой пронизывал мои вены с каждым мучительным движением её осмелевших губ. Я сомкнул веки и, обнимая Адриану в неясном порыве на пределе разбитого рассудка, начал медленно падать на спину, упиваясь смертельным для разума ядом первого поцелуя.
Моя голова опустела: ни мыслей, ни вопросов, ни переживаний, ни опасений. Дыхание будто навсегда оборвалось, и сердце больно сжалось.
Лишь одно дьявольское имя рвало сознание в клочья.
– Джеральдин…
