Балин, Государь Мории

Солнце еще только неуверенно показалось над линией горизонта, лениво поднималось из туманной дымки, заливая бледным золотом склоны Одинокой Горы, робкими лучами проскальзывало по вывешенным флагам и знаменам. По-утреннему прохладный ветер весело игрался с плотной тканью, сдувал с лица кудрявые пряди волос и бесцеремонно забирался под полы широкой рубахи, вызывая зябкие мурашки. Но ничто не могло испортить ему этот день, полный предвкушений. Атли сегодня утром удрал из дома, невзирая на возмущенную ругань матушки, и встретился с братьями Гуди и Гестом возле отрогов Одинокой Горы — у них была запланирована дерзкая вылазка в сад соседа. Друзья дожидались его на условленном месте и приплясывали от нетерпения. Загадочно подмигнув двоим братьям, похожим друг на друга как две капли воды, он был уже готов направиться к вожделенному месту назначения, как его слуха достиг тяжелый гул — это открывались ворота Эребора. Маленькие кхузды сначала застыли на месте, а потом сорвались вперед, обгоняя друг друга и пихаясь локтями. По широкому мосту, ведущему к вратам, двигались вооруженные всадники на приземистых крепких мохноногих пони. На покладистых равнинных лошадок, использующихся при полевых работах, эти походили мало. Крепкие, массивные и тяжелые, отличающиеся спокойным нравом, но выделяющиеся боевыми качествами — в схватке эти лошади сражались наравне со своими всадниками, били противников копытами, вцеплялись зубами не хуже цепных псов. Несмотря на то, что гномы никогда особо не любили верховую езду и относились к ней как к неприятной, но неизбежной данности, эта порода заслужила у них искреннюю любовь и уважение. Вот только лошади такие были редкостью, ценились на вес золота, и должна была быть серьезная причина, почему отряд, сверкающий оружием в лучах восходящего солнца, выехал на этих конях. — Смотри, — толкнул Атли под локоть Гуда, — повозки. Крытые. Гест опасно перегнулся через огромный камень, служивший сорванцам укрытием. Из ворот действительно выезжали четыре больших повозки с натянутым сверху тентом из плотного материала, такого, что даже очертания того, что везли, не просматривалось. Мальчишки разочарованно вздохнули. — Глянь-ка! — чуть ли не во весь голос восхищенно воскликнул Атли. — Это Фили и Кили! Кхузды вновь затолкались, сражаясь за право поглядеть на наследных принцев, известных своими боевыми заслугами далеко за пределами Эребора. Жили юные гномы вне Одинокой Горы, в поселении, появившимся рядом со вновь отстроенным Дейлом — там остались представители горного народа, которые за время своего скитания по Средиземью слишком привыкли к такому образу жизни, да и торговые отношения с людьми так оказалось легче наладить. Чуть где требовалось подковать коня, переплести порванную кольчугу или хорошенько заточить затупившийся клинок, люди из Эсгарота и Дейла шли не в Эребор, с которым у Барда, короля Дейла, достаточно длительное время сохранялись напряженные отношения, а в поселение недалеко от Одинокой Горы. Поэтому мальчишки, выросшие на историях о деяниях Торина Дубощита и его племянников, Фили и Кили, видели последних только раз в своей жизни — на Празднике Урожая, вновь проведенного в Дейле после почти шестидесяти лет забытья. И лицезреть живые легенды было настолько увлекательно, что они едва не забыли об осторожности. Но память о тяжеленных подзатыльниках матерей быстро охладила их юношеский пыл. Фили ехал впереди, на соловом жеребце с белоснежной гривой, весело звеневшим украшенной уздой. На светловолосом воине под теплым плащом, подбитым мехом — ранняя весна хоть и баловала гномов и людей дневным теплом, но по утрам и особенно ночами было очень зябко, — серебрилась кольчуга из мягко мерцающего на свету металла, в котором знающий взгляд сразу бы признал мифрил. Гном тряхнул гривой пшеничных волос и что-то весело бросил брату, ехавшему на полкорпуса позади. Младший наследник поправил за спиной колчан со стрелами с разноцветным оперением — каждый цвет означал вид наконечников: черный — граненые жала, способные раздвинуть звенья кольчуги и ужалить, подобно змеям; зеленые — тяжелые бронебойные; красные — стрелы-срезни, которые, пущенные умелой рукой, могли даже отсечь голову. Кили что-то ответил, и ветер донес до юных кхуздов веселый беззаботный смех. Белобородый гном на спокойном мышастом мерине только осуждающе покачал головой. За ними, не отрываясь от небольшой книжицы, положенной на луку седла, следовал рыжеволосый гном, известный далеко за пределами Эребора как летописец, лекарь и непревзойденный рассказчик — Ори. Рядом с ним, покачиваясь в седле в такт шагам лошади, дремал широкоплечий воин, с причудливо заплетенной бородой и неизменной слуховой трубкой на толстой и прочной цепочке — кудесник Оин. За первой телегой показалась еще одна личность, приведшая в неописуемый восторг молодых гномов — Двалин, суровый, сосредоточенный и, кажется, чем-то сильно раздосадованный, то и дело касался рукоятей грозных топоров и сдвигал брови, словно продолжал с кем-то неслышный диалог. — Двалин! — в гнома, неслышно вошедшего в покои жены, полетела узорная ваза. Дис не желала сдерживаться. Разъяренная, растрепанная и мертвенно-бледная, она металась по комнате, словно дикий зверь, и Двалин прекрасно понимал, почему. Весь день он избегал ее, старался оттянуть неизбежный разговор — он не хотел видеть ее слез. Ее отчаяния и ужаса в этих синих, словно безоблачное небо, глазах. Она думала, что все закончилось. Что кровь проливается теперь только в редких и разгромных для врага стычках с орками, да в буйных забавах молодежи, которые устраивали потасовки в трактирах, не зная, куда девать силы, и выяснения отношений обычно заканчивались разбитыми носами и окруженными фиолетовыми ореолами синяков глазами. И теперь реальность, оставшаяся далеко позади, являющаяся только воспоминанием в снах, вновь настигает ее. Они берегли ее, не хотели говорить о принятом решении, но вышло все гораздо хуже, чем они предполагали. Если бы они сообщили ей обо всем раньше, возможно, она смогла бы смириться, остыть, но сейчас отчаяние мешалось с яростью и бессильной злобой. — Дис, — он пригнулся, пропуская очередной метательный предмет мимо, — послушай. Я же не могу бросить брата одного. — Не можешь, — прошипела она не хуже взбешенной змеи. — Но в твоих силах отговорить его! Вы идете навстречу гибели! — Ты говоришь, как все те, кто не верил в нас, когда мы собрались вернуть Эребор, — он отошел на несколько шагов, настороженно посматривая на гномку. — А теперь что? Мы дома. — Да! — она выметнулась на него, занесла руку для пощечины, но гном ловко перехватил руку и дернул женщину на себя, обнимая за плечи и прижимая к груди. Она несколько раз дернулась, пытаясь высвободиться из стальных, но осторожных объятий, а потом внезапно обмякла, уткнувшись ему в грудь и замирая. Безвольная, потерявшая надежду, подавленная вспыхнувшими в душе страхами. — Я думала, что все закончилось, — гномка говорила тихо, но Двалин слышал ее очень хорошо. — Думала, что ты будешь рядом, что мои сыновья, — ее голос дрогнул, — больше не будут проливать кровь ради призрачных целей, не окажутся на той самой кромке ножа, где каждый неверный шаг — смерть. Я искренне в это верила, и тем тяжелее мне признавать, что это все было лишь ложью, обманкой, и Махал вновь обрекает меня на то, что я до сих пор вспоминаю с ужасом. Она отстранилась от него, опустилась в его любимое глубокое кресло возле камина и сгорбилась, бездумно перебирая бусы на шее. Тихонько пели драгоценные камни, соприкасаясь идеальными гранями, тихо потрескивал огонь, перескакивающий с полена на полено — и Двалин в этой тишине почти услышал, как Дис беззвучно заплакала. Снова бессонные ночи, холодеющие в предчувствии ужасного руки, сны, в которых над телами любимых вьются вороны — снова полная ужаса и беспросветного мрака жизнь. Но он не мог оставить Балина, не мог отпустить его одного во тьму Казад-Дума, на верную погибель. Гном не сомневался — то, что ожидает их там, страшнее Смауга, страшнее легионов орков. Лишь Тьма, из которой нет возврата. Он не хотел, чтобы наследные принцы принимали участие в походе, и всячески пытался их отговорить, но Фили и Кили давным-давно не были теми сорванцами, которых было достаточно оттаскать за уши, чтобы они угомонились, пусть и совсем ненадолго. Взрослые, сильные, уже познавшие жизнь в самых ее неприглядных видах, они приняли решение, достойное королей. Столь же отважные и безрассудные, каким был Торин. Двалин хорошо помнил, как посмотрел на него Король-Под-Горой, когда узнал о том, что верный друг и племянники не только не отговорили Балина от похода, но еще и поддержали его. Мрачно, тяжело, но с надеждой в темно-синих глазах. Он верил в них. Верил в простершееся над народом благословение Махала, что дало им возможность вернуть Эребор; верил, что Свет не оставит товарищей во мраке подземелий Мории, и залы Фурунаргиана вновь наполнятся блеском и сиянием, полным величия гномьего народа. Следом за ветеранами Битвы Пяти Армий следовало еще около сотни гномов: суровые лица воинов, кольчуги, отражающие солнечный свет, грозное оружие, поблескивающее в утренних лучах восходящего светила. — Куда ж они идут? — удивился Гуд. — Никак с Дейлом воевать собрались? Мальчишки выдохнули одновременно с восхищением и опаской, а потом Атли осуждающе покачал головой и шмыгнул носом. — Папка знает, — убежденно заявил он, и трое юных гномов сорвались с места, помчались во всю прыть к поселению, над которым вился дымок из печных труб. Вопль, потрясший округу, и последовавший за ним грохот, заставили гончара Руда подскочить на месте и выпустить из рук недавно сделанную тонкостенную тарелку. Та перевернулась в воздухе и раскололась, разлетевшись осколками, а перепуганный гном выскочил во двор, хватаясь за прислоненный у двери топор. Поселение, стоящее между Дейлом и Одинокой Горой, было обнесено оградой. Если так можно назвать частокол почти в два человеческих роста высотой, который построили так, на всякий случай. Здесь все еще были нередки налеты орков на варгах — не всех врагов, забившихся в самые темные щели, удалось истребить Торину и Барду. Тяжелые, мощные ворота были распахнуты, а перед ними мелькали руки, ноги и головы, в одной из которых Руд с удивлением опознал кудри своего сына Атли — гном со своими приятелями влетели в поселение и врезались в почтенную Трюд, сбили с ног, и теперь все четверо барахтались в пыли, тщетно пытаясь подняться. Гончар охнул, подскочил и за ухо вытащил сына из общей свалки, потом протянул руку и помог подняться коренастой гномке, побагровевшей от гнева. Братья-близнецы Гуд и Гест мгновенно раскатились в разные стороны, настороженно посверкивая глазами. — Папка! — завопил Атли прежде, чем Трюд открыла рот, чтобы высказать все, что она думает о роде Руда. — Мы видели Фили и Кили! С отрядом, как на войну ехали — не иначе, как с Дейлом воевать! Папка, а ты с ними пойдешь? Почтенная гномка так и застыла с открытым ртом, недоверчиво рассматривая юного соглядатая и, видимо, уже с удовольствием представляя, как будет делиться этой новостью со своими подругами. — А у Двалина топоры — ух! — продолжал восторженно вопить сын, словно мячик скакал вокруг отца и размахивал руками. — Уймись, паршивец! — не выдержал гончар, и мальчишка сначала озадаченно притих, а потом обиженно надулся. — Бегом домой, пока мать тебя не хватилась! Атли бросил косой взгляд в сторону друзей, а те лишь плечами пожали — часом раньше, часом позже, но сад соседа все равно сегодня подлежит разграблению. Юный гном махнул близнецам рукой и помчался в сторону добротного дома, сложенного из глиняных кирпичей. Руд проводил сына взглядом, убедившись, что сорванца на пороге встретила его супруга и отвесила тяжелый подзатыльник за безобразие, устроенное перед воротами, и поспешил к старосте. Тот внимательно выслушал гончара, а потом пожал плечами. — Все знают, что Балин хочет Морию вернуть, клич кидал седобородый не так давно. Вот, видно, кого собрал, те сегодня на верную смерть и выехали. — Так королю надобно доложить, — Руд осуждающе покачал головой. — Да знает он все, — отмахнулся староста. — Вон и лошадей дал, и подводы с провизией отрядил, и оружием снабдил. — Жаль таких воинов, — гончар пожал руку знакомому и развернулся. — Тьма в Мории их так просто не отпустит.

***

За спиной глухо и уверенно стучали копыта боевых коней, скрипели обозы, тихо переговаривались воины, а стылый утренний воздух изредка прорезали взрывы веселого и беззаботного смеха двух братьев, заставляя перепуганных птиц вспархивать с веток. Изо рта вырывались облачка пара, клочьями таяли в воздухе. Балин мрачно прислушивался к разговорам, то ли желая, то ли боясь услышать опасения или недовольство своих воинов, но ни один из них не испытывал страха перед неизвестностью, перед тем неведомым врагом, что ждет их там, в копях Мории. Советник Короля-Под-Горой был несказанно рад тому, что сзади ехали его старые боевые товарищи, каждому из которых он бы без сомнений вручил бы свою жизнь, ни мгновения не раздумывая. В какой-то момент Балин, предавшийся воспоминаниям о походе, так изменившим жизнь всего горного народа, даже пожалел, что у него в отряде нет смелого и решительного хоббита — Бильбо, который в тот раз так славно помог им вернуть казалось бы навсегда потерянный дом. Но даже мистеру Бэггинсу, при всех его несомненных талантах, не место в таинственной темноте древних залов. Битва за Морию грозила быть куда страшнее, нежели сражение за Эребор, и Балин это понимал. И разница была в том, что в тот раз помощь все-таки пришла, и не пришлось противостоять ордам орков и гоблинов всего лишь силами одного крохотного отряда. — Соберись, Балин, — подъехал к нему Оин, вклинившись конем между братьями. — Негоже предводителю столь славного отряда ехать смурным, как осенняя туча. Кили шутливо вытянул его жеребца по крупу тонкой тростинкой, сорванной молодым гномом, даже не спешиваясь. Конь Оина всхрапнул и наддал задом, заставив лекаря наклониться вперед и выругаться. Братья рассмеялись. — Под сотню лет балбесам, а как были дурнями, так и остались, — в сердцах бросил Оин, но Балин видел, как ему хочется улыбнуться — смех Фили и Кили всегда был заразительным. Двалин хмыкнул в бороду, наблюдая за племянниками Короля-Под-Горой. Если бы не было вечно ухмыляющихся братьев с золотыми смешинками в лукавых глазах, наверное, атмосфера предчувствия дурного была бы куда менее безоблачной, нежели сейчас. Вот и Балин улыбнулся против воли, наблюдая за читающим нотации молодым гномам Оином. — Как думаешь, что там, в Мории? — спросил Лами, низкорослый, но широкоплечий, крепкий гном с темными волосами и заросший бородой по самые глаза. На широком поясе воина в чудно изготовленных ножнах дремала боевая кирка — всякого, кто видел это оружие, разбирал смех. До первого удара — страшного, быстрого и безжалостного. Кирка была оружием, умельцев обращаться с которым даже у гномов было мало, но она превосходно подходила для боя в узких и низких каменных пещерах. — Орки, — без капли сомнения ответил Вилли и насмешливо прищурился. Высокий для гнома, но столь же могутный, с веселыми зелеными глазами и добродушной улыбкой, он слыл весельчаком и балагуром, никогда не упускал случая подебоширить в тавернах и опробовать на несогласных со своим поведением пудовые кулаки. — Ответ, достойный старого чурбана, — съязвил Лами и хохотнул, наблюдая за вытянувшимся лицом друга. — И без тебя, дубина, понятно, что этих тварей там сколько душе угодно. А что ж насчет тех россказней, что там притаилась Тьма страшнее Смауга Ужасного? — Выдумки и байки, — немедленно ответил Вилли. — Впрочем, перебьем орков, а там и разберемся. К берегу Долгого Озера они подъехали уже в сумерках, когда туман начал расстилаться под ногами лошадей, словно густое молоко. У переправы ждали люди Барда, с которыми заранее договорился Ори — несколько человек с обветренными, суровыми лицами и мозолистыми руками, привыкшими к тяжкому труду. Лодок было больше, чем требовалось: скорее всего, люди предполагали более многочисленный отряд, поэтому некоторые из них недовольно морщились и недоуменно пожимали плечами, но Балин все равно заплатил столько, сколько они потребовали, и конфликта не возникло. Лошади немного нервничали, когда их заводили в широкие, чуть качающиеся деревянные лодки, но невозмутимость и уверенность хозяев передавались чутким животным, и те мало-помалу успокаивались. Гномы заставляли лошадей ложиться, рассаживались, прижимаясь к теплым бокам верных животных, устраиваясь поудобнее и вытягивая из сумок походные одеяла — время еще было не позднее, но они прекрасно понимали, что вскоре им вряд ли удастся выспаться. А путь по воде будет еще долог — даже в ночи лодки споро скользили по неподвижной глади воды, и весла тихо и уверенно рассекали стекло Долгого Озера. Балин мгновение постоял, глядя на Одинокую Гору, мрачную в подступающей темноте, с поблескивающими на высоких склонах полосами снега — свидетельство силы и отваги гномьего народа, упорства, веры и надежды. Кто знает, сможет ли однажды он так же, издалека и с гордостью, переполняющей сердце, посмотреть на Баразинбар, зная, что рвется вверх пламя в кузнях Мории, или же он ведет своих товарищей на смерть? Утро встретило их зябкой свежестью и немного мокрыми от испарений одеялами. Река лениво катила свои волны к берегам, с тихим шелестом слизывала с песка и камней сухие листики и тонкие ветки — над водой кружилась мошкара, а солнце радостно бликовало, отражаясь от волнующихся граней. Балин перегнулся через борт, зачерпнул ледяной воды и плеснул на лицо, прогоняя остатки сна. Тяжелая ладонь легла на спину и легко подтолкнула, заставив белобородого гнома судорожно схватиться за дерево средства передвижения — более близкого знакомства со стылой осенней водой ему не хотелось. Он раздраженно вскинулся, уверенный, что это шутки Фили или Кили, намереваясь оборвать паршивцам уши, невзирая на их боевые заслуги. Двалин ухмыльнулся, встретился взглядом с братом и едва не расхохотался — тот был похож на взъерошенного петуха. Очень злого петуха. Из тех, чей крепкий клюв может ударить точно в глазницу, лишая обидчика зрения. — Что творишь? — Балин едва сдержал ругательство. Не пристало командиру отряда выплескивать эмоции в присутствии посторонних. В данный момент — человека по имени Хурст, который все так же уверенно орудовал веслом, но с любопытством глядел на творящееся недалеко от него. Двалин пожал плечами и задумчиво поглядел на брата, одергивающего плотный жилет. Дождался, пока тот приведет себя в порядок, и протянул ему кусок хлеба с вяленым мясом. Балин тяжело вздохнул, подумал о том, что общение с Фили и Кили не идет Двалину на пользу, но предложенное взял. Некоторое время они ели молча, наблюдая за неспешным бегом вод, лесом на берегах, спускавшимся к самой реке, мелких пичуг, метавшихся над поверхностью, почти задевая гладь крохотными когтистыми лапками. — До сих пор сомневаюсь, — Балин достал флягу и сделал несколько глотков, — в верности решения привлечь к походу людей. Это дело гномов, и никого больше. Но ситуация настолько проигрышная, и наш народ сейчас столь малочислен, что у меня не остается выбора. Надеюсь, Ори знал, кого отбирал. Оин говорил, что молодой летописец хорошо сошелся с людьми, перенимал у них знания, которых не было даже у гномов. Балин сначала не верил — век, отмеренный человеку, куда короче времени, данного кхузду, — но потом увидел, как учатся люди. Жадно, страстно, отдаваясь этому без остатка. Именно потому, что жизнь их коротка, вспыхивает, подобно огоньку свечи, и так же быстро затухает. Но иногда она вырастает в гудящее пламя, порой сжигающее все на своем пути, а порой теплое, золотое, живительное. — Наш книжник давно уже себе на уме, но в сообразительности и умении оценить ситуацию ему не откажешь, — Двалин вздохнул и сцепил руки в замок, проследив за прошедшим мимо Фили. Братья устроились неподалеку, будучи в той же лодке, что и сыновья Фундина. О чем-то тихо переговаривались, потому что понимали, что в это раннее утро, звенящее, прозрачное, как горный хрусталь, и пронизанное солнечными лучами, звуки далеко разносятся по зеркальной глади реки. А сообщать о своем приближении тем, кому не следовало об этом знать, молодые гномы совсем не хотели. — Им бы жениться, — внезапно сказал Балин, и его брат вздрогнул, удивленно глядя на гнома. — Семью завести — девки по ним так и сохнут, гужом бегают. А эти опять голову в пасть дракону суют. — Что поделаешь, — пожал плечами Двалин, — нет ума роженого, не дашь и ученого. Да и оба они из рода Дурина, а сам же знаешь, шило у них побольше иных копий будет. Ничего, даст Махал, поумнеют, остепенятся. Кили сдавленно захихикал и отвесил брату смачный щелчок. Фили мстительно усмехнулся в бороду и прищурил светлые глаза — в следующий раз такого не допустит, чтоб младший его в споре обошел. С берега донесся пронзительный свист, и люди налегли на весла, направляя лодки к условленному месту, где отряд Балина ждали наемники. На пологом берегу, по щиколотки утопая в белом речном песке, стоял воин — высокий, темноволосый, с серо-стальными пронзительными глазами и угрюмым лицом; легкие доспехи ничуть не сковывали движения, а на поясе висел полуторный меч, крепкий, вышедший из-под молота настоящего мастера. Балин не сомневался, что если он решит поглядеть клинок, то обязательно найдет возле рукояти клеймо одного из своих знакомых мастеров-кузнецов. Длинный кинжал, который, скорее всего, воин брал в левую руку, предпочитая использовать все свои возможности, покоился у правого бедра. Стоило отряду пристать к берегу, как из стены густого леса показалось еще несколько молодцов, которые сноровисто затащили лодки на песок, и гномы стали выводить лошадей. Животные мотали головами, дергали за повод, стараясь скорее оказаться на твердой земле. Пока воины сражались с собственными конями, люди выгружали провизию, выволакивали телеги, а потом и помогали с лошадьми. — Ферммар, — коротко кивнул головой темноволосый воин-предводитель. — А ты, должно быть, Балин. Он не выказывал подобострастия как к предводителю всего похода - лишь уважение как воину. Седобородый гном учтиво поклонился, цепко оглядел воителя и остался доволен: человеческая натура чаще всего явственно видна, несмотря на фальшивые маски, которые они стараются натянуть на себя. И поэтому он видел, что несмотря на угрюмое и недружелюбное выражение лица, Ферммар — человек чести, а значит, и набирать себе в дружину кого попало не станет. — Ори сказал, вас будет меньше, — человек оглядел отряд гномов, каждый из которых был занят своим делом. — Но меня радует, что он ошибся. Рыжеволосый летописец улыбнулся, как умел только он — немного застенчиво и открыто, и пожал плечами. Балин тем временем быстрым шагом пересек место стоянки людей: воины не суетились, но собирались быстро, заливали костры, седлали лошадей, вздевали кольчуги — в краях, куда им предстояло отправиться, было очень неспокойно, и такая предосторожность никогда не помешает. Сколь бы многочислен ни был отряд, но расстрелять его из луков и арбалетов из засады ничего не стоит. — В Дейл заходить не будем? — поинтересовался Фили, затягивая подпругу. Соловый жеребец недовольно фыркнул и надулся*. Гном ткнул кулаком в мягкий храп животного, и тот послушно позволил хозяину доделать начатое. — Делать нам там нечего, — буркнул Оин и перекинул через седло сумки со снадобьями. — Бард не будет рад нас видеть — мы достаточно молодых умов смутили своим кличем, и еще неизвестно, кто из них вернется домой. А ведь дружина Ферммара защищала Дейл и Эсгарот от редких, но все же набегов орков, и делала свое дело очень хорошо. Не то что дурные городские стражники, которые хорошо если помнят, с какой стороны за меч хвататься. Кили хохотнул и окинул взглядом отряд людей. — В основном молодежь, — укорил он подошедшего Ферммара, ведущего в поводу рослого каракового жеребца. Мужчина смерил взглядом молодого гнома, но смолчал. — Бывалые воины шарахались от меня, как от чумного, при одном слове «Мория», — он легко взлетел в седло и подобрал повод. — Но молодежь пивом не пои, дай только в какой заварушке поучаствовать, да мечом помахать. Не говоря уж о том, что все наслышаны, будто в Мории сокровищ едва ли не больше, чем в Эреборе. Каждый надеется вернуться оттуда, сгибаясь под тяжестью золотых слитков и драгоценных камней. О том, что они могут остаться во тьме этих проклятых копей, им не хочется думать. Впрочем, я не стану их отговаривать — я не верю в россказни о том, что можно там встретить. Единственное, что я знаю — это то, что противостоять нам будут орки и гоблины, существа из плоти и крови, пусть и черной, и что добрая сталь отправит их прямиком в объятия той самой Бездны, откуда они и появились. Фили одобрительно покачал головой, а Балин нахмурился, взбираясь на своего мерина. Молодые воины сильны, проворны и полны отваги, но им не хватает опыта и осторожности. А еще они горячи, как сердцем, так и кровью, которая может взыграть от неосторожного слова, и тогда усмирить вспыхнувшую молодежь куда сложнее, нежели людей с холодным разумом и неподвластных эмоциям. Равно как молодую душу может обуять жадность и алчность, толкнуть на неверный путь, который приведет прямиком к гибели. Конный отряд из полутора сотен людей и гномов длинной вереницей тронулся в путь по проторенной тропе, уводящей вглубь лесов. ________________________________________________________________________ *Лошадь вбирает в себя воздух, и, когда всадник затягивает подпругу, выдыхает, а седло при малейшем воздействии на него сползает набок.