Бессмертие - бесконечный театр

Подвал не был освещен, но её новые глаза улавливали мельчайшие оттенки серого, помогая ориентироваться. Найдя свечу, она зажгла ее с помощью найденного на столе кремния. Слегка прищурившись от света, она огляделась. Взгляд упал на книжный шкаф, как вдруг снова перед глазами предстало видение. Проход в стене и четвертая по счету книга, стоящая на второй полке. Рыжеволосая коснулась ее, ведомая чужой памятью, и выдвинула, побудив тайный механизм отворить вход в подвал. Из прохода послышались те самые завывания и хрипы, так похожие на отчаянный крик. Страх вновь завладел ею, но вновь, будто по велению таинственных сил, шагнула в темную бездну, крепко стиснув подсвечник. С каждым шагом она была все ближе и ближе к странным существам во мраке, так старательно зовущих кого-то, ожидающих. Эхо её шагов гулко отражалось в голове, заставляя сердце биться чаще. Но по-прежнему тянуло вниз, и, когда девушка наконец преодолела последнюю ступень, звуки резко стихли, оставив её под наблюдением горящих глаз. Она слышала дыхание этих существ, но они не смели двигаться, терзая взглядом свечу в её руках, как всегда, завороженные пламенем. Металлический отблеск, клетки, неясные силуэты внутри. Рейвен стискивает подсвечник и осматривается при тусклом свечении, когда вдруг замирает, сопровождаемая хриплым рычанием. Им не нравится движение, они против него. Тихие шаги назад, отступление к стенам и недовольство здешних обитателей. Слишком мало света, чтобы разогнать тьму, слишком мало, чтобы прогнать страхи. Настенные факелы она замечает позже, когда, пятясь к выходу, упирается в один из них. Свеча касается просмоленного наконечника, и тот вспыхивает, наполовину освещая комнатушку. Слышится тихий вой и цоканье когтей по металлу. Теперь уже чудовища пятятся, жмутся в углы, отгоняемые светом. Победно ухмыльнувшись, она зажигает еще несколько факелов, освещая комнату целиком, и тогда-то и столбенеет, разглядев обитателей клеток. Жалкие пародия увиденных ею гравюр в залах Фламельского замка. Существа, называемые химерами. Они жмутся от света, издавая тихие, поскуливающие звуки и пытаются спрятать глаза. Они дрожат, боятся, даже больше, чем боялась она. Внимание девушки привлекает дрожащий в уголке пес, если, конечно, можно было теперь назвать это существо псом. Шагнув ему навстречу, рыжая замечает, как он больше вжимается в стальные прутья, так, что те безжалостно впились в его тело. Почему этот зверь так боится? Свет ли пугает его? Или что-то иное? Еще один шаг, и она присаживается напротив, уже лишенная всякого волнения, ибо в животном разглядела себя же. Жалкое, лишенное права выбора существо, изуродованное так называемой алхимией, а то, что это была она, не было никаких сомнений. Взгляд Рейвен ожесточился. Никто не мог сотворить подобное со зверем, лишь Николь. Лишь он способен был на подобную дерзость, лишь он заправлял этими адскими экспериментами тут. Точно так же, как и с кошкой, точно так же, как и с ней самой. Пес вдруг неуверенно клацает зубами и так же невнятно рычит, обратив на себя внимание. В его подернутых некой дымкой глазах все же читались эмоции. Страх и отчаянье, а также дикая боль. Девушка просовывает руку меж прутьев и не отдергивает её даже тогда, когда пес снова клацает зубами. Она больше не боится его, ибо больше не видит монстра. Перед ней просто несчастный искалеченный зверь, запертый в стальной тюрьме и оставленный в полном одиночестве во тьме, измученный язвами и опухолями, неспособный умереть. Рыжая терпеливо замирает, смотря на реакцию пса. Тот все жмется к прутьям, как вдруг отступает от них и нерешительно косится на руку. Несколько неуверенных шажков и резкое отступление, сомнение, и вновь испуг. Лишь спустя некоторое время он вновь подходит и вдыхает запах чужой руки. Чуть топчется на месте и вдруг тыкается носом в ладонь, громко фыркая. Не монстр, простая напуганная собака, не чудовище. Рей шевелит пальцами и к своему удивлению обнаруживает, что "Цербер" не отступил. Зверь смотрит прямо в ее глаза, и в них читается странная радость. Он вдруг подставляет под её руку одну из косматых голов и, кажется, вдруг виляет облезлым хвостом, выпрашивая ласки. У девушки на губах возникает печальная улыбка, и она начинает гладить пса, не обращая внимания ни на опухоли, ни на язвы, ни на проплешины. Тот утробно рычит и опускается на холодный пол своей тюрьмы, наслаждаясь мимолетной лаской, закрывая глаза. Потом зверь резко затихает, и она видит, как он пристально смотрит на нее одним глазом, внимательно так, серьезно, ожидая. И Рейвен понимает его. Единственное желание пса - избавление, и никто иной не исполнит его. У девушки в горле комок, а пес мирно закрывает глаза и замирает совсем. Она продолжает поглаживать зверя по голове, и морде, а другой рукой проводит по неровным краям прутьев. Рубиновые капли выступают на кончиках пальцев, и она аккуратно касается ими шерсти зверя, вычерчивая круг собственной кровью, как вдруг замирает, чувствуя язык пса на своем запястье. Он смотрит на нее, прощаясь, и, кажется, на морде его проступает подобие улыбки. Девушка стискивает зубы и, зажмурившись, активирует круг. Несколько молний проходят по его телу, моментально уничтожая сердце и мозг, не позволяя ему почувствовать ни капли боли, даже наоборот, избавляя от нее. А у девушки по щекам льются слезы. Почему все должно заканчиваться именно так? Рейвен стоит в лаборатории, опираясь о стол алхимика. Взгляд её пуст. Отныне подвал пустует. Существа, запертые там, отныне свободны. Но её душа не спокойна, она беснуется, изводит себя, понимая, что её руки теперь в невинной крови. Сколько не называй это избавлением, убийство остается убийством. Но не время терзать себя, коли начала она этот путь, нельзя оставлять все именно так. Нельзя позволить Фламелю более создавать подобных существ. Она смотрит на стопки бумаг на столе. Все это - его записи, его многолетний труд. Что будет, если он вмиг лишится всего, остановит ли это его деятельность, или лишь на время сдержит жестокого безумца? Она берет в руки бумаги и уже подносит их к свече, как вдруг замирает, увидев "homunculus" на одном из листов. Это буквально чертеж её самой. Круг, записи о материи, нужной для преобразования, и философский камень. "Камень..." Её зрачок вдруг суживается, а сама она приходит в ужас. "...идеальная материя, созданная из множества человеческих душ" Вдруг снова воспоминания начинают терзать её, вихрь, что она видела при слиянии, алый вихрь, что был в ее душе, состоящий из странного дыма. Человеческие души. Все навыки, воспоминания, сны, все это никогда не принадлежало ей, все изначально было чужим. В ушах звон, а душу рвет на части, да и её ли теперь это душа? Гневаясь на Фламеля, использующего живых существ для экспериментов, она не знала, что ее собственная жизнь построена на море крови. Если верить написанному, более сотни людей пострадали в ходе создания. Они ничто, они лишь расходный материал в руках Николя, а для нее лишь батарейка, так чем... Чем она в таком случае лучше него?! Хриплый смешок слетает с её губ и взор падает на собственные руки. Как глупо было переживать, что она замарала руки убийством, если абсолютно вся её жизнь построена на смерти других. Она резко опрокинула подсвечник, наблюдая за тем, как горят все записи старика, как после горят его книги, и лишь тогда, когда она убедилась, что ничего не осталось, она покинула чертов подвал, уничтоженная морально. Ненавистное солнечное утро, ненавистное пение птиц и ненавистный алхимик, пришедший к ней лишь с одной фразой. - Сэр Джон мертв.