Последний танец Найэри

Эйвинда пришлось прогнать из спальни пинками. Полумертвый, бледный от усталости нордеа непререкаемым тоном сопротивлялся, не сводя глаз с Найэри. Отличный шанс почувствовать себя нянькой для нордеа. - Пошел вон, я второй раз тебя таскать по коридорам не нанимался. Я запомню, что в какой последовательности колоть. Иди! – отмахивался Стейнар, с плохо скрытой паникой глядя на столик с лекарствами. Врача бы вызвать, но нельзя. Если дело так худо, то завтра утром, не позднее, здесь будет санитарная бригада, чтобы забрать Ная и остальных. На такое нарушение закона никто не пойдет, себе дороже. Но и он не отдаст никого из них. Почему-то не сможет. Сам устал как собака, не прошло и часа после всей этой бури, а он уже валится с ног. Кое-как успокоенные нордеа ссыпались в свою спальню и до утра их не будет ни видно, ни слышно. Шарахнуло по ним сильно, вынув все силы. И все старались сохранить лицо и сделать вид, что ровно ничего не случилось, но вот синева под глазами, спутанные движения говорили о другом. До крови закушенные губы Гейррида и разбитое стекло стаканов на кухне. - Утром меня сменишь, я останусь тут. – Танни выпроводил все-таки Эйвинда из комнаты Найэри. Вот как выглядит безумие нордеа. Несмотря на укол снотворным, сильным препаратом, Найэри не уснул, он метался по кровати, собирая простынь пальцами, мучаясь от боли, прикусывал обметанные жаром губы. Колонель еще раз потрогал лоб юноши. Горячий. Эйвинд говорит, что это плохо, высокая температура, а как ее сбить? Най обхватывает руками голову, так, словно болит невыносимо. Болит, даже не «словно», и вздрагивает от боли в груди. Укрывать одеялом бессмысленно – через секунду худое тело окажется нагим. Всего одна пуля, Эйвинд с самого начала говорил об этом. Сходить наверх, за табельным, не сданным пистолетом, все еще числящимся за Танни, навинтить глушитель и прекратить все это одним выстрелом. Нет, невозможно взять и решить это так. На войне, может быть, он добил бы раненого, если бы не было выхода. Но сейчас? Когда Най мечется и смотрит, а в светлых, широко раскрытых глазах мольба и страх. Потом сниться всю жизнь будет. Ты помог выиграть эту войну, колонель Танни, разрабатывая стратегии и тактики наступления, и ты лично получил свой трофей. Почти из рук Оттара Паля. Только сейчас, в самое неуместное для этого время, мозаика начала складываться воедино. Наконец-то затих, снова обхватив себя руками, и Танни снова укрыл одеялом, не в силах почему-то смотреть на беззащитно открытую спину танцора. - Может, поспишь чуть-чуть, а? Най? Послушался, сомкнул глаза. Передышка, неровное дыхание, но вроде спит. Лучше не трогать, чтобы не разбудить, наверно укол может подождать? Они же добивались сна.. «Сцена, музыка и ток». Три этих слова надо свести воедино. Что ты с ним сделал, Оттар Паль? Как ты вообще стал такой мразью? Тогда, на том приеме, уже засыпанном пеплом военных воспоминаний, Оттар Паль был просто спутником по миссии, каким-то писарем от правительства, заполнявшим протоколы. Кто его вообще замечал? Спецура, поднялся, однако. Как он оказался там, второй вопрос… Значит, он точно знал, кто такой Найэри Истелин. Тогда, по дороге домой из Келлин, в самолете, они обсуждали юношу, не особо стесняясь, строя предположения о его роли при дворе князя Альвгейра. Пустой мужской треп. Можно обсудить баб, а можно красивых мальчишек. И кто-то в шутку сделал предположение, что раз нордеа поголовно эмпаты, так может Найэри доставляет им положительные эмоции? Приятно созерцать красивое… «Улыбался и танцевал», «сцена, музыка и ток». Вспышкой в голове все вдруг встало на место. Ах ты, гнида Паль! Чем ты угрожал ему, как заставил? И всплыл вдруг тот разговор с Шэмроном в курилке. О кошках, которых невозможно заставить мурчать. Что нужно, чтобы кошка мурлыкала, когда она не хочет этого делать? Не ткнуть ли ее электрошокером? «Сцена и ток». И походка Найэри, нынешняя, осторожная. Вот на что он так боится наступить. Как до такого человек смог додуматься? Нордеа пленных не пытали. Просто отрезали головы и вынимали сердца, оставляя тела в видных точках ландшафта. Истерически захлебывались СМИ при каждом таком случае. А Оттар Паль заставил танцевать вражеского офицера на проводнике тока. Как заставил?! И что бы сказали СМИ, слей им кто-то такую историю? Что Найэри Истелин это заслужил? Для Алрис он не более чем красивое покоренное животное. «Сокровище», «сладкий мальчик», это можно не переводить, тут все понятно, увы. Из нордеа мало кто не прошел через это унижение. Остроухим к людям лучше спиной не поворачиваться. Сломался только Най, самый юный и самый необычный из нордеа, кого знал Танни. Может поэтому и сломался? Знали, где ломать… А жуткое получилось оружие. Несколько таких Наев, и нордеа можно было бы брать голыми руками. Тогда все слишком просто. А слишком просто с нордеа быть не может. Значит, было еще что-то. Ты мне, все-таки, расскажешь, Эйвинд. Танни посмотрел на пузырек с валерианой. И впервые накапал себе капель. Может растворит это поганое чувство горечи, досады и стыда? Почему стыдно именно ему? Еще несколько часов до рассвета и он один в этом доме сейчас. Самому бы за ночь не сойти с ума. Главное дождаться Эйвинда, и спросить, что дальше. Что будет, когда Най очнется? Пару часов ему удалось подремать прямо в кресле, убаюканному валерьянкой, тишиной дома и усталостью, хватило сил только пиджак снять. И когда Танни потянулся в кресле, открыв глаза, то на часах было около пяти утра. Скоро рассвет. Он вздрогнул, когда увидел глаза Найэри. Он видит в темноте? Различимое серебро радужки, в упор. Найэри Истелин смотрел прямо ему в глаза. Жуткий пронизывающий взгляд, он внимательно рассматривал человека, видя его впервые и ничего осмысленного в этом взгляде не было. Все равно, это не человек, Танни. По груди, к ногам пробежал холодок какого-то липкого страха. Он взрослый мужчина, а ему страшно рядом с мальчишкой. С сумасшедшим нордеа. Он заставил себя встать и включил ночник. И тут же стало совестно за свой испуг. Много стыда за эту ночь. Он набрал в шприц лекарство, сердечное, все как предупреждал Эйвинд, проверил дозировку. Лекарство для людей, а не для нордеа. Но вдруг будет полегче. - Давай сюда руку, - он попытался разогнуть правую руку Ная в локте. - Это всего лишь укол, Най. Первый раз в жизни он делает кому-то уколы. Вот тут рядом, со следом от предыдущего укола. Безвольная слабая рука, с горячими сухими пальцами. - Вот, хорошо, потерпи, – непонятно, кого он больше уговаривает, себя или Найэри. – Чуть-чуть осталось. Прижал вату на место укола. Най тоже устал за эту ночь, измученное лицо, слипшиеся длинные ресницы и спутавшиеся влажные волосы, искусал губы. И не закричал ни разу. Куда ты дел свой голос, Най? Танни не сразу отпустил его руку, молча поглаживал пальцами ладонь юноши. Изящная, тонкая, гладкие пластины ноготков. Мне так хотелось сделать это на том приеме. Я помню тебя в танце, Найэри. Твою легкость и улыбку. И твой запах. А теперь ты пахнешь только лекарствами. Яблок больше нет… Эйвинд пришел к шести утра, когда солнце уже почти встало, умытый и строгий, невозмутимый как всегда, только темнота вокруг карих глаз напоминала об усталости. - Я останусь с ним. Спасибо. Все уже встают, скоро будет завтрак, – сообщил помощник обычным, без эмоций тоном. Даже не посмотрел на Найэри. - Ага, - Танни вдруг понял, что ему жутко хочется спать… Свалиться на кровать в чем есть. – Вот только, как с ним дальше? Это пройдет? - Это, - подчеркнул словом Эйвинд, - уже не пройдет. Он умирает. Сколько будет умирать – зависит от вас. И как. Вы, люди, даете другим мучиться до конца. - Одни вы гуманисты, - вырвалось у Танни. - У меня рука не поднимется. Я еще не стрелял в больных мальчишек. Умник? Возьми у меня в кабинете пистолет. Пристрелишь как больную собаку?! Ничего не дрогнет? - Нет, – чертов остроухий не прошибаем, - если знаю, что так лучше для него. Но, - Эйвинд чуть задержал дыхание, словно перед тем, как нырнуть в воду, - я знаю другой способ, он уйдет, не почувствовав боли. У меня не остается времени и выхода! Счет на дни, наших всех жизней, Най-Найэри. Мы догоним тебя, чуть погодя. Только бы мне суметь это сделать… - Дать ему отравы? Ты уверен, что он не задохнется раньше? – они обсуждают смерть Найэри, а мальчишка просто прикрыл глаза, слушает. Вот так, при нем, словно рабочий вопрос. - Нет. Это старый ритуал. Я не расскажу. Он сможет уйти без боли. Я остановлю его сердце. Если смогу, Най-Найэри, если получится, если будут силы и если я буду верить. - Ты даже не пытался его вытащить… И, я прошу, расскажи мне, что случилось там. Оттар Паль заставил его, я понимаю, чем и как? - Его нельзя заставить, – окатил презрительным тоном Эйвинд. Ты глуп, человек. Над нами нет истинной власти. – Он танцевал для тех, кого убили на его глазах. Он просто сказал им, что умирать не больно и они поверили. Он был с ними. И смеялся с ними над вами. Ты же поверил ему, когда танцевал с ним? - И он надо мной смеялся? – механически переспросил Танни, не веря своим ушам. - Но, вас нельзя обмануть... ему же было больно! - Он смог, свернув себе голову, – сузил снова глаза Эйвинд, но уже не сердится, старается не выдать эмоций. – А тогда, в Келлин, не смеялся. Но вы думали только о нем. Весь танец. Он был там… В Келлин, нордеа же помнят все. Это ты, колонель Танни, не рассматривал всех нордеа, а уж они тебя запомнили. Чудовищно. Он еще не мог понять точно, осознать, что сказал Эйвинд, представить и сопоставить. Оттар Паль заставил танцевать на расстреле. Заставил… и кошку можно. И Най сломал себя… Сейчас невозможно почувствовать, понимание придет позже. Что, человек, стараешся? Я же вижу, пытаешься понять. Ты, может и поймешь…часть. Тебе хватит и этого. А потом, дойдет до остальных, жаль, мы не все доживем. Но нам лучше и не жить. Только бы отпустить белую птицу. - Дай мне день. Хорошо? – Танни задержался у двери, еще раз посмотрел на обоих нордеа. Безмятежно заснувшего Найэри и готового к бою Эйвинда. – Самому бы с вами не спятить…