(Философия Энди Уорхола)
Сижу на полу, раскладываю бумажки, думаю о высоком. Разговор с Крим как-то не клеится и не потому, что она не готова слушать, — это я не слишком словоохотлив. За час, что мы просидели в комнате с колбой, диалог не сдвинулся ни на йоту. Может ничего и не говорить? Пусть думает, что хочет, и была, ни была... Пыль от ветхих страниц липнет к пальцам, они отсырели и теперь напоминают серо-желтые тряпки с подтертыми кляксами на обеих сторонах. Древний язык и так очень сложен, а в таких условиях, можно считать, непереводим вовсе. Редкие записи на общем, оставленные дрожащей лапой лиса, только путают, ведь написана сущая ерунда. Какие-то эксперименты с генами, в которых упоминаются труды ученых-людей. Есть среди них и пара ссылок на записи Эггмана, уверен, компьютер сказал бы мне намного больше, но труба, пробившая потолок над панелью, пресекла всякие попытки воззвать к современным технологиям. Хорошо, удалось остановить воду. С колбой я так и не определился. Те же заметки указывают на какую-то эмульсию для стабилизации генной цепочки ДНК животных, видимо это та жидкость внутри. Дальше приведен состав, на двух листах мелким почерком от руки, плавно перетекающий в машинный код. И никаких пояснений, записей, или хоть чего-нибудь внятного. Одни цифры с приписками: “Да!”, “нет”, “правильно”, “здесь”, “это нет”. Грешным делом я уж было подумал, что Тейлз зашифровал тут послание, но мои мозги не могут охватить масштаб такой идеи. “Запись номер тридцать два дробь четырнадцать. Мыши мертвы”; Что это значит? “Запись номер двадцать три дробь пять. Черви не входят в группу риска”; А это? “Запись номер сорок девять дробь десять. Думаю попробовать ежа или лиса... столкнулся с морально-этическим барьером, буду думать”. Нужно расслабиться и попробовать перевести еще пару страниц, пока глаза не устали. Таймер над головой решил над нами посмеяться и вместо одиннадцати часов выставил тридцать два. Может они сломались? Или так и задумано? Хочется мяса и немного пряной капусты под соусом, можно даже без мяса или с ним, но на пару. В животе заурчало довольно красноречиво, и я даже удивился, что звук донесся откуда-то сбоку. “Ого! Урчащее эхо, чего только не бывает”. — Кримммм, проголодалась? — я сделал скучающий вид и пробежался по первым строчкам очередной записки. — Нет, — сухо, твердо и совсем не убедительно. — Глянь ящики, может, чего найдешь. Тейлз у нас не лис, а хомяк натуральный. Не удивлюсь, если тут есть пара тройка схронов. — Мои пальчики забарабанили по полу замысловатую мелодию, ей и названия придумывать не надо, все равно тут же забуду. — Это все его? — Дробь на мгновенье прекратилась, когда я перевел взгляд с листка на нее. Нашла арахис — хорошая девочка. Улыбаюсь и снова начинаю стучать, теперь уже что-то более ритмичное. Раз, раз, раз, два, два, раз, раз, раз, два, два, раз, раз, раз, два, два, раз, раз, раз, два, два, раз, раз... — Может у нас под домом завели личную лабораторию банда кротов-наркоманов. Запитались от наших изумрудов и растят травку на заднем дворе. Ты видела эти сорняки у забора? Мутация на лицо! А по ночам у нас из холодильника еду воруют, — я нес откровенный бред, стараясь расслабиться и дать глазам отдых. При таком тусклом свете много не наработаешь. С боку щелкнула железная пробка, и по полу покатился стеклянный предмет. По-видимому, бутылка. Внутри оказался сок, с таким терпким вкусом, что меня едва не вывернуло. Бутылка без этикетки и на пробке тоже ничего. Надеюсь, мыши умерли не из-за этого. Тейлз начинает меня пугать своими заметками. — Кхааа, правда? — она отпила примерно половину и немного оживилась. Может, еще и повязки на лапах уговорю перевязать, а то совсем промокли, только вот где ткань нормальную найти? Как Тейлз тут работал, в таких-то условиях? — Ага, и наш лис им помещение в аренду сдавал. Крим, оглянись, что ты видишь? — я развел лапы стороны и провел языком по резцам. Как бы стянуть у нее арахис? Ну, или отсыпать так чтоб не заметила. “Просить мне гордость не позволяет. А воровать? Вполне!” — Грязно. — Я закатил глаза и прикрыл их лапой. Святые ежи, дайте мне терпение, я вижу, что тут грязно как в свинарнике. Лис никогда не отличался чистоплотностью. Запах мастерской был его вторым родным. — Еще, Крим, что ты видишь еще? И не раскидывай арахис по полу... — Темно. — Если она продолжит отвечать односложно, до основной мысли мы дойдем еще не скоро. Время, конечно, есть, но ведь его не бесконечно. Простое постукивание превратилось в нервную трель, без мелодии или хоть чего-то подобного. Одергиваю лапу и делаю ещё глоток. Надеюсь, у Тейлза тут есть мини-бар, иначе я за себя не ручаюсь. — Мокрая бумага раскидана по полу, но это больше ты намусорил. “Не понял, меня сейчас обвинили в халявстве?” — А кто стекла на пол бросает? — Один-один, и нечего мне тут высовываться из угла, ушастое ты моё недоразумение. — Я не хотела, — почти шепотом пробубнила она. Сидеть просто так Крим уже не могла, поэтому встала и начала рыскать по шкафам с еще большим энтузиазмом. Арахисом не наешься это точно, а мне и питья пока хватает. Помирать не собираюсь. — Хотела, не хотела, это не важно. Ты не ответила. Помимо — грязно, темно и много бумажного мусора, тебя ничего не смущает? — я указал пальцем на стеклянный столб в центре комнаты и обвел лапой кучу аппаратуры, которая его подпитывает. — Что это? — она спросила это таким голосом, как будто действительно все это время не замечала такую махину. Может, думала, что это элемент декора? Кролики... Ванилла как-то заблудилась в коридоре между ванной и гостиной, и это в своём-то доме. Похоже у Крим это наследственное. Никакого чувства ориентации на местности, вообще. Как живы до сих пор остались — непонятно. — Это фазитронный дестабилизатор частиц на основе сужающейся матрицы из изумрудов хаоса с нагнетателем и волновым... — Глазки у кролика стали большими, большими. — Крим, я без понятия, что это, можешь поверить на слово. Ни что это, ни как это работает, ни что в нем, ни как оно сюда попало, я тебе не скажу. — Снова она рот открыла, даже не думай. Вредно. – И, предугадав твой вопрос, Тейлза я не видел. — Может, ему нужна помощь? — спросила она чуть погодя. — Может и нужна, но я никуда не собираюсь и тебе не советую. Дом может рухнуть на голову и еще неизвестно, кому из нас хуже. Тут есть воздух, арахис и жидкая гадость в бутылке, пока не кончится то, другое и третье, я с места не сдвинусь. — Крим всхлипнула. Давит на жалость, но меня этим не проймешь. Нужно просмотреть оставшиеся листы пока есть еще силы и не сморил сон. Чувствую себя немного вялым после всего происходящего. Плач закончился слишком уж резко, и я и сам не понял, как соскользнул по стене в кучу влажных листков. Заснул. Вот всегда так. Оставляешь на потом важные дела, думаешь, как бы отсрочить неприятные моменты и не замечаешь, что все! Вот она — жизнь, утекает у тебя меж пальцев ног, вместе с потом и недавно появившимся грибком из-за сырого пола в доме. Тяжесть ответственности за себя и других давит на мои плечи, но отдается почему-то в животе. Почему? Может из-за того сока или воображаемого арахиса, который я так и не отнял у Крим. Или всей этой кутерьмы с домом? Я хочу жить нормально. Я так много прошу? Хочу жить в свое удовольствие и не заботиться о последствиях. Как Крим, еще вчера или позавчера... А какой сегодня день? Впрочем, это не так важно, ведь давление на мой живот усилилось, заставив его еще и заурчать от негодования. Пальцы коснулись чего-то мягкого совсем рядом, и это что-то дышит совсем близко. Даже нет, оно дышит прямо надо мною... Я открываю глаза. Я закрываю глаза. Я смотрю. Я не смотрю. Я вижу Крим оседлавшую меня верхом и еще у нее в руках стеклянный осколок. Совсем такой же, как был разбит недавно. Я мог бы назвать их братьями, если бы был уверен, что у стекол есть понятие о кровных узах. Наверное, они не могут этого знать. Но ведь предыдущий осколок был весь в крови. Это считается? Или, тут скорее кровное родство стекла с Крим, а не с другим стеклом. Я смотрю на острый кончик, бывший когда-то простым песком, в какой-нибудь пустыне или карьере, или еще где, там, где его много. В последнее время я не часто выхожу из дома. Крим не дрожит, не волнуется, не говорит. Даже не смотрит на меня. Просто сидит, раскинув задние лапы по обе стороны от моих бедер, и что-то бормочет. А может и не бормочет, просто не может унять трясущиеся губы, а за ними стучащие зубки. Не к месту вспомнилось, как я еще недавно изучал каждый миллиметр этих зубок своим языком. — Сердце, — в горле немного пересохло, но я смог произнести первое слово достаточно четко. Вокруг так тихо. Ну, может не так тихо как хотелось бы — котельная и не думала останавливать работу, за что ей большое спасибо. Я слышу лишь биение её сердца и дыхание, едва слышное, но различимое. Я бы еще выпил ту гадость из бутылки. Арахиса уже почему-то не хочется. Крим вздрогнула и резко распахнула глаза, поймав на себе мой задумчивый взгляд. Её тело колыхнулось было назад, но осколок в лапах придал крольчихе некую уверенность, которую я совершенно не разделял. Меня все еще выдают пальцы. Постукивание и, быть может, моя мягкая улыбка, отраженная в ее зрачках, доказывают волнение. Или панику? Ведь умирать не хочется совсем. Под землей, в полутьме, так и не выяснив, что происходит. Моё тело среагировало несколько иначе, намекая, что смерть от руки крольчихи не такая уж плохая альтернатива. Что лучше? Быть заваленным обломками дома, задохнуться, погибнуть от взрыва котельной, при этом если, не умерев от взрыва, то уж точно сварившись заживо, или с куском стекла в сердце? Инстинкты говорят, что я выполнил поставленную задачу и продолжил род, но это все обман. Сказка, рассказанная моему сознанию на примере ложных героев. Сколько бы я ни изливал душу или что-то менее эфемерное и вполне себе низменное прямо в Крим, она не родит мне ребенка. В первый раз уж точно. Да и не нужны миру колючие кролики. Их будет ужасно неудобно гладить, расчесывать, а уж как их есть? Ведь кто-то ест таких как она... я помню несколько подобных зверушек из нашего мира. Крольчатина во всех мирах одинакова, будь ты хоть метр в холке — на блюде уместишься всегда. — Бей прямо в сердце, так чтобы наверняка. Не отводи слишком сильно лапы и перед ударом сделай несколько наводящих касаний. Можешь даже оцарапать кожу в месте, куда хочешь попасть. Если угол будет слишком большой, тебя всю окатит моей кровью. Сжимай осколок более уверенно, но не крепко, иначе поранишь себя. Я даже могу закрыть глаза снова, если тебе так будет удобней... и да, дыши Крим, дыши, — даже покушение на себя дочерью любовницы, которая тоже стала моей любовницей совсем недавно, я умудряюсь превратить в фарс. В шоу для публики, ведь мне нравится, когда на меня смотрят такими глазами. Глазами загнанного в тупик зверя, еще недавно думавшего, что она на коне... вернее на еже. Испугалась? Вроде не слишком, видимо ожидала, что я начну куражиться. Ну, в самом деле, не умолять же мне её? Я желаю Крим всего самого лучшего, так пусть убьет меня по всем правилам... а пока она о них думает, я решу вопрос насущный... предусмотрен ли тут туалет? — Отвечай или я действительно сделаю это, я не шучу... серьезно. — Мысленно я хмыкнул. Правило в критической ситуации номер один. Если вы серьезно думаете, что кого-то зарежете, то зачем столько повторять это? Наносите удар сразу, а думать будете потом, иначе есть шанс передумать. Или решите для себя все сразу, и все равно наносите удар, до того как оппонент откроет рот, иначе может случиться следующее: — Ты вопрос не задала. Правило в критической ситуации номер два. Не злите крольчиху с куском стекла, иначе она может снова пораниться, а делать перевязку из её собственной шерсти вам никто не даст. Я двигаю корпусом, чтобы Крим заняла боле удобное положение на моих бедрах, а то живот немного побаливает без нормальной еды, а тут еще и нагрузка. Если вам скажут, что молодой кролик мало весит — промолчите, молчание сочтут за похвалу, в случае если это не прямой вопрос. Если же вам не повезло и крольчиха спрашивает прямо в глаза, осел ли на её бедрах и боках тот морковный пирог, что вы сами же и готовили, скажите, что морковь стройнит в любом виде и вам нравится её баловать хоть иногда. Мысль о совместном проживании с Ваниллой меня позабавила, а вот с Крим даже и не возникла. Не доросла. Не столько физически, сколько в умственном плане. Угрожать мне куском стекла, если не собираешься нанести удар, бесполезно и надеяться на силу эмоций глупо. На импульсе можно убить, если не видишь другого выбора. Если же выбор есть, идея становится несуразной изначально. Её мордашка вдруг стала серьезной, а лапки перестала бить мелкая дрожь. Крим тяжело вздохнула и произнесла ровным тоном: — Что ты со мною сделал? — видимо время веселья прошло. Я и так растягивал удовольствие, сколько мог. Никогда не видел её настолько сосредоточенной. Теперь она стала точной копией Ваниллы, и это одновременно возбуждало и напугало меня до пушистых чертиков. — Люди называют это секс, — я больше не улыбался, не стучал пальцами по полу, не думал о колбе и записях. Меня заботила только Крим и тараканы в её голове, а еще кусок стекла, оставивший на моей коже след от ключицы до плеча. — Я не хотела, ты понимаешь это? — она сказала это довольно спокойно, а я лишь зашипел, как самая натуральная змея, ведь острие прошло в плече чуть глубже. Еще не достаточно, чтобы нанести мне реальный вред, но уже кое-что. Запах крови пьянит её, и голод берет свое, заставляя думать и делать что-то против воли. Её первый Зов был лишь ступенькой, тело только начало перестраивать иммунную систему и гормональный фон под взрослую версию. Если я не буду осторожен, Крим-маньячка убьет меня, а Крим-ребенок может потом убить себя. Разум сложная штука — так сказал один из людских ученых. Мы не люди, поэтому у нас все сложно, и мозги в том числе — говорю я. — Хотела! Еще как хотела и даже сейчас ты вдыхаешь запах моей крови и еле сдерживаешься. — Она отвела стекло немного в сторону и отрицательно замотала головой. Уши при этом забавно дергались, хлесткая её по плечам. — Я не сделал ничего, что могло бы причинить тебе вред, и причина всего этого не я или наркотики с алкоголем вперемешку. Дело в нашей природе. Да, моя хорошая, и не криви так мордочку, я не вру. — С мамой ты делал то же самое… Это твоя природа? Быть животным и делать это со всеми подряд? — она уронила стекло и начала просто колотить меня по груди. Ревнует? Вряд ли, просто не понимает, как я так могу, но это только пока. Немного грустно осознавать все самому без прикрас, но мы приспособились и не умеем жить по-другому. — Я скажу тебе больше, она сама просила меня сделать это с тобой. — Крим замерла и перестала буянить, лишь соленые капли побежали по моему животу. — Ты врешь. — Нет. — Она не могла. Мама любит меня. Ты врешь, ты врешь, ты врешь. — Я глубоко вздохнул и скинул её с себя. Ванилла! Это ты имела в виду под: “Нашепчешь на ушко приятные слова”. Это я умею? Всегда мне достается возиться с этими соплями. Шедоу с его мертвой подружкой, Эмили с приступами вселенской любви, теперь Крим, а ведь есть еще Тейлз, который, кстати, неизвестно где. — Может так тебе будет легче, но наш мир живет по законам, которые дали нам предки... — я начал лекцию, которую когда-то прочитали мне, но свернувшаяся в калач Крим подала заплаканный голос. — И эти законы позволяют такое? — Я потянулся и уставился в потолок. На нем не было ничего интересного, кроме кучи проводов, исполосовавших каменную кладку, как паутина. — Не просто позволяют. На этом строится жизнь всех, кто покинул Мобиус, но вот в чем загвоздка — луна нашего мира восходит и тут. Не знаю, почему происходит так, как происходит, и обвинять можно всех и одновременно никого. Она влияет на нас. Делает дикими, страстными, более падкими на удовольствия плоти. Ты и сама это чувствовала. — Я не хочу жить в таком мире, — она как мантру повторяет одно и то же, как будто это поможет. — Крим, перестань. Хватит скулить там, в углу, я ведь отвечаю на твои вопросы, так изволь смотреть на меня, — я замолчал, дожидаясь пока она повернётся и вытрет слезы. — Желания ни у кого не спрашивают. Твоё тело начало готовиться к этому заранее. Вспомни: излишняя сонливость, вялость, но никаких признаков болезни, было чувство, что ты просто устала, а это твое тело сжигало кучу энергии на феромоны, уход за кожей, шерстью и, конечно, ушами. Да я находиться в одной комнате с тобой не мог без грязных мыслей. А твои уши сводят меня с ума даже сейчас. — Она вздрогнула и убрала их так, чтобы не было видно полностью. — Мама ничего не говорила, даже не упоминала об этом. Почему я должна верить? — Потому что это правда. — Это один из законов нашего мира. Не рассказывать о Зове детям раньше назначенного срока. — Хотелось просто лежать, смотреть на потолок и говорить о ерунде, а не прописных истинах взрослых. Можно проводить время с большей пользой, ведь судя по часам, его у нас стало на четыре часа меньше. — Думаете, дети ничего не заметят? Это глупо, — её личико выразило явное негодование, но совсем ненадолго, — оууу! — Может и глупо, но это работает. Ванилла старше меня, а я старше тебя, и вот мы пришли к этому разговору. Все делают это, но мы не афишируем свои слабости. Как было раньше — не знаю. Я стал взрослым в лаборатории, под контролем нашего общего друга, да и с тобой и Ваниллой познакомился несколько позже. — В моих словах промелькнула грустная нотка, и Крим слегка сдвинулась в сторону. Не знаю, все ли она понимает правильно, но начало положено. Надеюсь, дальше будет лучше. — Сейчас очень мало таких как Тейлз и следить за сохранностью тайны намного проще. Мы пользуемся благами человечества для того, чтобы скрыть свои инстинкты. Никому не нужны проблемные соседи, уж поверь мне на слово. — Тейлз. А как же я? — она снова сделала движение вперед, но я уже перестал следить за окружением. Все мысли были устремлены в темноту потолка, вслед за взором. — Что? — я слегка опешил. — Ты назвал Тейлза, но не сказал, что тайны должны быть и от меня, это значит... — она едва не зажала рот лапами, на что я лишь улыбнулся. — Ты еще не поняла? Это значит именно то, что есть. Ты взрослая, и относиться к тебе будут соответственно. Поначалу, Ванилла начнет тебя опекать, иной раз слишком усердно. Надеюсь, она сможет рассказать тебе больше, я не слишком хорош в этом, ведь мы разных видов. — Крим нахмурилась и слегка поёрзала. — Это будет происходить снова? — Да. Придется искать пару каждый цикл. Но не волнуйся, думаю, тройка циклов, и ты сможешь предложить себя Тейлзу. — Предложить? — Да, у него как у парня есть право выбирать. Увы, это тоже правило. — И как часто? — Луна вращается вокруг Мобиуса по циклам. Месяц, два, несколько недель. Со временем, ты научишься рассчитывать это время сама, интуитивно, — я присел на пол и на пальцах показал, как вращается спутник вокруг планеты. — Что, если я не захочу менять партнера? — она повернулась ко мне полностью и села напротив. Этого вопроса я ожидал, вот только ответа подготовить не захотел. Значит, будем спрашивать. — Хочешь провести следующий Зов со мною? А если не понравится, ходить мне с куском стекла в сердце, только теперь уже по-настоящему? Зачем тебе это? — я протянул лапу вперед, чтобы коснуться её носа. Мне показалось это немного по-детски, но желание было непреодолимо. Я поддался импульсу. — Мне страшно. — Моя лапа замерла в сантиметре от нее и пальцы сжались в кулак. Я бы не сказал, что она слишком уж боится, скорее кисть сейчас мне откусит, с голодухи. — Это не тебе решать. Может быть, кто-то другой будет благосклоннее? Я согласен рассказать все что знаю, и как с этим справиться, но тебе рано проходить через подобное. — Она уткнулась в мою ладонь мордашкой и стала тереться. Такое чувство что Крим совсем ручная и так приятно чувствовать подушечками её кожу, шерсть, вдыхать запах. Лапа дрогнула, когда я коснулся одного из ушей. По телу пошел разряд электричества, заставляя коснуться еще раз. — Подобное? — её лапа уперлась в колено, и только сейчас дошло, что крольчонка меня соблазняет. Пусть на одних инстинктах, но я уже ощупаю на языке сладковатый привкус её кожи. Нехорошо. — Если я сделаю это с тобой снова, то мои чувства к Ванилле поколеблются. — Её мордашка снова изменила выражение. Удивительно как часто она может менять эти новые маски. Скромность, злость, отчаяние, похоть и все это за столь короткий срок. Сейчас она была в ярости и желала выплеснуть все, что накипело на меня. — Все время она! Да? Чем она лучше? Я моложе, красивей. Я... я... что я несу? — она закрыла рот лапами и готова была сбежать в свой угол снова, но я не дал, заключив крольчиху в крепкие объятья. И все ради чего? Чтобы снова слушать, как она ревет? Я не подонок, и утешить девушку святой долг, но кролик после первого Зова это худшее о чем я могу мечтать сейчас. — Спокойно, все хорошо. Успокойся. Я здесь, с тобой, и не отпущу, пока тебе не станет лучше. Шшшш, шшшш, — легкими поглаживаниями и словами мы вместе вправились с истерикой. — Что со мною? Соник, — её голос так тих, что даже совсем близко я его едва слышу. — С тобой все нормально. Ты просто переутомилась, поспи и все будет хорошо. — Обещаешь? ... ... ... — Обещаю, что со временем ты привыкнешь. — Она снова заплакала, но уже тише. Только дыхание и соленые капли, текущие по моему животу. Через полчаса она затихла и уснула, а я нашел в одном из ящиков старую лампу, зажег чуть отсыревшую спичку и приступил к расшифровке вновь.***
— Шедоу, вылезай оттуда, иначе твоя подружка лишится своего шустрого хвоста, а заодно и этих оттопыренных ушей. — В такие моменты понимаешь, что день начался не совсем так, как ты рассчитывал. С момента, когда случился взрыв на втором этаже, прошло от силы часа два, не больше, но за этот срок успела совершиться куча событий, приведших именно к такому финалу. Начнем, пожалуй, с самого начала. Поиск работы в Австралии дело само по себе не выходное, а временами даже опасное. В преддверии разразившейся гражданской войны с континента бежала половина местного населения, а на освободившееся место пришли мобиусеане. Война была частью их культуры и выживание смыслом жизни, а за блага даваемые людьми можно было поработать вольнонаемниками. Почему, тогда, из всего многообразия нужных в военное время профессий Шедоу выбрал почтовую службу? Альтруизмом тут и не пахло. Рассылка писем помогала использовать скорость ежа, а информация из плохо закрытых конвертов позволяла быть в курсе событий. Потому как связи, кроме почтовой службы, больше не было. Телефоны, радио, любая другая техника постоянно выводилась из строя электромагнитными и коротковолновыми импульсами новой системы, разработанной компанией Эггмана. Письма стали единственным, что, хоть как-то, связывало людей на этой одинокой земле. Заказы не ограничивались письмами. Бывало, приходилось переправлять боеприпасы, новые разработки сопротивления, разведданные военных. Почта работала на всех и многим это не нравилось. Именно одним из таких противников письма и слова был глава банды рабовладельцев с севера. Его имя знали единицы, а в лицо и того меньше, ведь закутанный в одежды человек среднего роста ничем не выдавал матерого головореза. Такого вполне можно было спутать с обычным торгашом или даже бедняком, каких жили сотни по всей Австралии. Хозяину севера всегда нравились миражи, и это стало для него навязчивой идеей еще в юности, а когда в мир людей пришли жители иного плана, сильные мира сего смекнули, как это можно использовать. Мобиусеане имели таланты, и ценность вида, иной раз, исходила из действенности дарованной им природой силы. У ежей была скорость, лисы могли двигать предметы силой мысли, кролики — зачаровывать голосом, ехидны — пробивать броню танков как картон, мыши — наводили иллюзии, и когда это стало известно, война людей перешла совсем на иной уровень. Появился первобытный азарт, при котором простые игры с бомбами казались детским лепетом. Клан броненосцев мог защитить целый континент от любого удара с воздуха. На службе у Хозяина севера были мобиусеане разных видов. Кто-то шел к нему из-за денег, кого-то заставила нужда в покровительстве, а иные просто поддерживали идеи, которые он нес в массы. Быть бандитом и одновременно политиком удавалось далеко не каждому. Что же людям севера понадобилось в богом забытом оазисе мыши по имени Тафи? Скорее всего, груз, который нес с собой один из постояльцев гостиницы. Шедоу вполне мог оказаться этим постояльцем. Он ведь был единственным жильцом?***
— Я сказала, нет! — Нет? — Да. — Да? — В смысле, нет. — Нет, в смысле да? — Нет, в смысле нет. — Нет без смысла, это значит, да? — Нет без смысла, это значит, нет. — Нет? — Нет. — Значит, нет? — Да. — Так все-таки да? — Дааа. — Да!? — Да, даже если и да, то все равно, нет. — Ну, пожалуйста. — Неа. — Нууууу. — Не, не, не, не, не. — Мдааа. — Не, не, не, не, не. — Ммммм. — Не, не, не, не, не. — Кхм. — Не, не, не, не, не. — Кхм, кхм. — Не, не, не. Ауу! — Закончила? — Да. — И что в итоге? — Арахис мне, вода тоже мне. — А мне? — Тебе? — Мне. — Тебе, нет. — Нет? — Да. — Да? — Нет! — Что? — Я сказала, нет! — Нет? — Да. — Да? — В смысле, нет. — Нет, в смысле да? — А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а. Хватит! Соник, ты сводишь меня с ума. Звук сильного удара о стену. — Ау-у-у. — Еще бы не сводил, мы тут уже сутки на арахисе и воде странного цвета. Больно? — Нет! — Дай взгляну. Шорох и звуки легких шагов по полу. — Фьюююю, фьюююю. Колебания воздуха и звук трения шерсти. — Соник, хватит. Звук трения шерсти и легкое урчание крольчихи. — Тебе жалко, что ли? Урчание усилилось. — Ты задеваешь мои уши. Тихое шипение и обрывки резкого дыхания крольчихи. — Я знаю. Звук мягкого удара о стену и быстрый топот лапой о пол. Чмок. Тишина и резкое дыхание. Чмок. — Соник, нет... я... нет, м-м-мм. Легкий стон, как будто через преграду. Чмок. — Шшшш, все хорошо. Расслабься. Какие же у тебя мягкие ушки. Звуки борьбы. Точек и глухой удар о пол. — Ой, Соник... я не... извини. Я не отвечаю. Просто лежу на полу и пялюсь в потолок, прислушиваясь к собственным ощущениям. Немного тянет холодом от камня, но в комнате тепло, так что разница не заметна. Таймер на колбе показывает двадцать шесть часов, а осталось совсем немного. Хочется мяса. Кровавый стейк с пряностями, поджаренный с двух сторон и винной заправкой внутри. Немного зелени сверху тоже будет кстати. Хрустящий кусок плоти тает у меня на зубах, и апельсиновой сок течет рекой по моей гортани вниз. Я улыбаюсь, и Крим выглядит обеспокоенно, смотря на меня сверху вниз. Голова крольчонки наклонена вперед и кажется такой близкой и притягательной. А её, свисающие к моему лицу, уши требуют внимания. Я даже вижу, как они пульсируют в моих руках, и звуки стонов заполняют мою голову. — Крим, я в порядке, просто полежу немного. Если не хочешь продолжить то, что мы начали, отойди назад на три шага, иначе я повалю тебя прямо здесь. — Она неспешно отходит, а я остаюсь все в той же позе, стараясь забить мысли чем-нибудь полезным. Расшифровка почти не продвинулась, стало ясно только то, что в манускриптах общий смысл бытности мобиусеан пересекается с явлением Зова. Сам процесс не описан, по крайней мере, в тех частях, что мне удалось перевести беглым осмотром. За сутки много не успеешь, если тебя постоянно отвлекают. Еще один неприятный факт – это то, что я начал плохо себя контролировать, потому что замкнутое пространство комнаты постепенно наполняется её запахом. Хочу мяса и Крим... можно одновременно. “… сегодня не произошло ничего нового. Возможно, завтра мне удастся... ”. “Дело плохо, я профан в генетике. Нужно почитать соответствующую литературу и задать правильные алгоритмы... ” “Машина ведет себя странно”. Машина? Он имеет в виду этот механизм с колбой? И, что значит странно? “Я запустил программу калибровки и сведения, как в боевых аппаратах. При должной настройке она вполне...” “Не забыть! Код к ...о..л..к. сумма трех пр..т.х чисел” На листе едва различимы слова, но общую суть я понял. Что-то открывается кодом, который написал Тейлз. Не думал, что он любит головоломки или сумма трех каких-то чисел это вполне нормально? Так-то задачка простая, но какие три числа нужно сложить? “… Соник знает? Они все заодно? Нет. Я должен продолжать работать, а не забивать голову ерундой... “… язык очень старый... перевод займет время”. В отличие от меня лису пришлось учиться новому языку, собирая знания по кусочкам. Не завидую ему. “...болезнь. Теперь я уверен. Штамм вируса, передающийся по наследству...” “Заражены все. Даже я...” Я разложил перед собой стопку смятых обрывков черновиков Тейлза и понял, что не понимаю совершенно ничего. Какая болезнь? Что он себе придумывал и при чем тут генетика? “Мы действительно больны? Но чем?” Я смотрю на Крим и вижу только здорового и полного жизни, грязного, осунувшегося кролика в депрессии. Если бы тут было зеркало, то увидел бы, плюс ко всему, такого же ежа, с красными от недосыпа и перенапряжения глазами. Потемки помогали только при играх с Крим, но не способствовали чтению записей. Стало быть, я, пораскинув мозгами, решил уделить время первому и не заморачиваться со вторым. После нашей словесной дуэли крольчиха вновь включила режим “Скромняшка” и всем своим видом старалась не выказать волнение. Редкие взгляды в мою сторону тут же пресекались, а приоткрытый рот так и не издал заготовленного заранее слова. Или там уже тирада накопилась? “О чем она думает?” “А о чем думаю я?” “Да, ни о чем”. “Вот и думай после этого”. — Крим. — Нужно немного выждать. Она не ответит сразу – можно не ждать. Сгребаю всю бумагу в одну кучку и подсовываю под голову. Мягче не стало. Подложил лапу. Помогло. — Соник. — Прошло минут десять, после чего я расслышал свое имя во тьме. Лампа над колбой погасла и на таймере вместо цифр высветилась надпись: “Энергосбережение” Хочу, чтобы у меня на лбу появилась такая надпись. — Да. — Бумага под лапой пахла плесенью и старыми чернилами. Это сочетание запахов немного заглушали аромат Крим, давая мне возможность немного успокоиться. Её желание спросить меня о чем-то стало ощущаться почти физически. Под таким взглядом даже чувствуешь себя неуютно. — Я хочу в туалет. — В голове эти слова особой паники не вызвали, ведь сам я уже решил эту проблему пока она спала. — Вперед, я отвернусь. Я поворачиваюсь на другой бок и прикрываю глаза. В темноте, едва заметно, расплываются цветные узоры и пульсируют белые линии. — Но, Соник, я же... — она слегка мнется и трет бедрами. — Я уже все там видел, тебе нечем меня удивить. Слева от тебя угол за двумя шкафами, там есть углубление с дырой... действуй. Крим спешно повернулась и быстро направилась туда, куда я указал. На несколько мгновений в комнате повисла тишина, которой можно было только радоваться. Сон сам собой сомкнул мои веки и уже начал затягивать, когда... — Со-Ни-К! — Я чуть напрягся от резкого звука, но не обернулся. Это было вполне ожидаемо. Каждая буковка моего имени звенела нескрываемой злостью и сильным напряжением. — Да-а-а, — хотел бы видеть сейчас её мордашку. — Тут. Нет. Дыры, — Крим пнула лапой один из шкафов и согнулась пополам, в то время как я принял сидячее положение, — я её не вижу. Соник! — Правда? Дай я гляну, — подхожу к крольчихе сзади и приподнимаю. От меня так и сквозит наигранным удивлением, но ей, похоже, сейчас не до этого, — действительно нет! Может она в другом углу? Крим дергается в сторону, чтобы проверить мои слова, но мои цепкие лапы держат крепко. Коленями я чуть обхватываю её бедра, а правой лапой глажу живот, постепенно усиливая нажатие и диаметр круга. — Пусти, я уже не могу. Соник, я же... пусти..., — она стонет и пытается вырваться, причем с каждым моим кругом все отчаянней. Второй лапой я ласково провожу по её груди, и Крим вздрагивает. Кожа покрывается мурашками, а дыхание в раз сбивается. — Ты можешь сделать это прямо здесь. — Нет. — Слово звучит, как мольба или даже стон отчаяния, отчего я улыбаюсь кончиками губ. Её тело становится влажное от пота и запах усиливается. Слегка прикусываю кроличью шею и зарываюсь мордочкой в уши, когда моя лапа касается её холмика. По телу Крим проходит судорога, и она делает последний рывок, который я жестко подавляю. Где-то снизу на уровне пола слышен шорок, но она его уже не замечает, ведь мои колени подаются вперед, слегка присаживая крольчиху. В воздухе слышен запах мочи, а вниз по требе в полу устремляется живительная влага девичьего тела. Я вовремя отодвинул едва заметную пластину, за которой скрывалось то самое углубление с дырой. Видимо Тейлз задумал сделать водоотвод для жидкости из колбы, если та вдруг выльется на пол. Следующая сцена ничем не примечательна. Крим плачет и проклинает меня, а я лежу на полу и ощупываю языком зубы. Они последнее время слегка побаливают. Мне нужен отдых. Энергия уносится в неизвестном мне направлении с огромной скоростью, что организм едва справляется с нагрузкой, ведь адаптационный период в три дня еще не прошел. После них будет легче, и я не буду бросаться на Крим… слишком часто. Видимо я опять уснул, ведь звук тихого плача исчез где-то далеко во тьме. Тепло совсем рядом. Она дышит тяжело и прерывисто, словно ей не хватает воздуха. Девочка совсем рядом со мною… моя Ванилла. Я чувствую запах, так близко. Резко открываю глаза, вижу Крим, прижавшуюся ко мне спиной. Её уши совсем близко, так что я провожу по ним лапой и прижимаю крольчиху чуть ближе. В темноте её тело совсем маленькое, такое хрупкое… — Это была мама? — Крим тихо сказала это куда-то в пространство впереди. Мне так непривычно. Она зовет её мама, когда я просто – Ванилла, без церемоний и формальности. Это имя вызывает в груди трепет, а мысли становятся чуть хаотичнее и, даже зная, что эта любовь искусственная, от неё так сложно отказаться. — Она снится мне чаще других. — Моя лапа немного затекла, так что я выпрямляю её. Во снах старшая крольчиха всегда в платье. В синем прозрачном платье кружится на огромном лугу, или купается в море, или я ощущаю её совсем рядом в темноте. Вздрагиваю. Ощущение близости не пропадает, ведь рядом действительно крольчиха, пусть даже и не та, что мне нужна. — И много их было? — Много, — все что я смог ответить. Если менять партнера раз в цикл, то за год наберется с десяток точно. Это притом, что не учитываешь случайные связи между Зовами. — А у мамы? Я замолчал. Сколько раз наедине с Ваниллой я задавал этот вопрос? Десятки? Сотни? И ответ всегда один и тот же: “Не хочу этого знать”. Цифра может слегка шокировать меня. Нет, я не считаю Ваниллу распутной или что-то вроде этого, просто я знаю, какого внимания требуют кролики к себе. Если пушистик спит с кем-то это не мое дело... главное не на моих глазах иначе могу и сорваться. Еще раз мне такое не пережить. — Она живет дольше меня. — Тишина вновь поглотила все вокруг, и я уже решил, что разговор сам себя исчерпал. — Ты сказал, что если сделаешь это со мною еще раз, то забудешь чувства к маме. Что это значит? Отвечать не хочется, ведь ежу понятно, зачем она это спрашивает. Или я слишком накручиваю? — Это правило двух лун. Все просто – ты спишь с кем-то дважды, и это связывает ваши сердца. Возникает чувство как при влюбленности, хочется быть с партнёром рядом как можно дольше. Хочется дарить ему радость и оберегать от всех бед мира. Хочется любить сильнее и сильнее, но это пока не наступит следующий зов. Третий раз только укрепит связь, четвертый сделает тебя зависимым. — Зависимым? — Да. Это значит, ты станешь зависима от партнера, если твоя сила воли слабее. Это система стаи. Более слабый подчиняется сильнейшему. И вот тогда начинаются проблемы. Самопожертвование становится навязчивой идеей, — я прочистил горло. — Любовь и ревность становятся одним чувством, когда страх потерять свою половину ест тебя изнутри. Все последующие луны лишь дополняют эффект, и вот ты уже с куском стекла на своем единственном. Жаль только в этом случае крови будет много больше. — Это ужасно, — её голос дрогнул, похоже, она поверила. — Это наша жизнь. — Сколько раз ты спал с мамой? Сколько было возможно, и сделал бы это еще много раз. Может, Крим нужен колючий братик или сестренка? Или Ванилла не планирует заводить второго ребенка? А нужен ли он мне? Тело каждый Зов говорит — да, разум твердит — нет. Чему верить? — Подряд или в сумме? — Подряд. — Самое большее три раза. Мы пока боимся привязываться сильнее. Три, три, три, семь, одиннадцать... простые числа? Он закодировал что-то тремя простыми числами. Это в духе Тейлза. Использовать земную математику. А если бы я не знал её, хотя бы на начальном уровне? Мобиусеане не любят учиться – это известный факт. Образование плохо сочетается с нашими законами. — Крим. Ты не видела тут ничего напоминающего сейф или ящик с замком? — Она указала лапкой куда-то в темноту. Приглядевшись, я заметил небольшой черный квадрат на стене. Вблизи он оказался сенсорной панелью с девятью клетками. Мы тут уже больше суток, а комната все еще до конца не изучена. Да я не сильно и старался, уповая на странный таймер и запах Крим. Что вообще я сделал за день? Копался в бумажках. Мучил Крим. Спал. Ни поисков выхода, ни изучения комнаты, ни добычи еды. О чем я думал? “Да, ни о чем важном”. Пока разгадаем загадку, а там видно будет. “Попробуем девять” Панель не отреагировала. Может, нет электричества? Или я что-то делаю не так. Стена без выступов, зазоров и следов выдвижного механизма. Проводов под потолком или полу не пущено. Трубы туда тоже не ведут. Может это шутка? Постояв у квадрата еще немного, я повернулся к крольчихе. Крим, к моему удивлению, пыталась умыться подручными средствами. Без воды это трудно, но девочка поступила, как вполне адекватный мобиусеанин. Нет воды – используй язык. Вот она провела лапкой по лицу, затем еще и еще, намочила шерсть слюной и снова принялась тереть. Я сглотнул нервный ком, образовавшийся в горле. Эта сцена показалась мне какой-то интимной, что ли. Личной и такой невинной. И меня нисколько не смутил тот факт, что совсем недавно она помочилась при мне. По этому поводу я не испытал ничего предосудительного. Словно она ребенок и ей нужно сделать свои дела, а я лишь помогаю. Умывание оказалось мне не по зубам. Ванилла никогда не показывала мне свои водные процедуры, может, считала это не важным, но важно было все. Она говорила, что стесняется, что я буду наказан, если посмотрю. И я не смотрел. Чтобы не растаивать и быть рядом, не такая уж и большая цена. Крим такой цены не требовала. Она быстро остывала, почти не злилась и делала иной раз странные вещи. Похоже, личность, наконец, устоялась и резких изменений в характере больше не будет. — Крим, подойди ко мне, — крольчиха — сама покорность и подходит почти сразу, — попробуй нажать на цифру девять. К моему удивлению это работает. Тейлз продумал и такую тонкость как защиту, поставив на считыватель кроличьи отпечатки. Сам-то интересно, чем пользуется? Кроличьей лапкой на удачу? Ничего не произошло, значит, код неправильный, будем думать еще. — Вводи пятнадцать. — Она стучит по клеткам своими пальчиками и опять ничего не происходит. И тут я не успеваю уследить, как она два раза нажимает на цифру два. Я в шоке. Стена отъехала. Крим с любопытством заходит внутрь смежной комнаты. — Двадцать два? — Тейлзу нравятся зеркальные числа. — И все? Никакой загадки, просто ему нравятся повторяющиеся числа? Это и был его код доступа? Я уже ничего не понимаю, зачем тогда нужна была загадка с числами. Я захожу вслед за Крим, и стена за нами закрывается. Комната с колбой пустеет, а на циферблате появляется три числа: Тринадцать, два и семь. Времени остается не так уж и много.