Черно-белая правда

      Темно-зеленая листва древних обитателей мест плотно скрывала от глаз путников закатное зарево уходящего солнца. Красно-оранжевые хвосты убегающих небесных лисиц растворялись в фиолетовой морской пучине, и весенняя свежесть подчас мелькала под их рыжими лапами. Небольшой лучик, пробившийся сквозь крону неприступных деревьев, ласково погладил по щеке, но тотчас был отруган сварливым северным ветром, который грозно что-то загудел, обдав холодом. Листья зашумели, словно осуждая недозволенную ласку, и поспешно скрыли проказника.       Наяра опустила глаза, удобнее усаживаясь на небольшом округлом холме, покрытом светло-зеленым, почти пепельным мхом. Запах сухостоя вперемешку с терпкой смолой легким дымком окутывал их временное пристанище. Хотя девушка была не особо рада этой вынужденной остановке – сердце не знало покоя и рвалось домой, туда, где под сенью огромного маллорна ждало возможное успокоение.       Она окинула взглядом поляну. Гимли опустился на колени и раздувал щеки, пытаясь вдохнуть жизнь в жалкие искры костра. Он покрикивал на замешкавшихся Мерри и Пина: то поручал им принести побольше сушняка, то встать стеной на пути стелющегося ветра.       Плечо заныло, напоминая о себе, и Наяра оторвалась от созерцания остальных участников отряда. Она подтянула к себе дорожный мешок, с трудом развязав тугие веревки непослушными пока искалеченными пальцами. Из недр обширной сумки на свет появился длинный продолговатый пузырек с плескающейся на самом дне жидкостью. Наяра поставила его рядом с собой, достав небольшой клочок ткани, и с нескрываемой завистью вновь уставилась на гнома.       Гимли, приобщив Мерри и Пина к хозяйственным работам, нагрузил хоббитов котелками с водой, а сам зачерпывал воду пригоршней и тщательно ополаскивал лицо и руки, и девушка с удивлением отметила, что лицо гнома будто молодело при этом. Он весело пофыркивал, отплевываясь каждый раз, когда вода попадала в нос, и тряс головой, раскидывая искрящиеся капли. Наяра с теплотой и грустью смотрела на Гимли, поняв вдруг, что гном сейчас так похож на ее Барса. Зверь с точно таким же выражением жмурил счастливые глаза, зарываясь по уши в только что выпавший снег, и мотал большой кудлатой головой, разбрасывая в стороны белоснежные хлопья.       А Гимли тем временем поохивал, задерживая дыхание, когда студеная вода, омывающая шею, тонкой струйкой стекала по спине. Наяра отвернулась от довольного гнома, остановила свой взгляд на пузырьке и вздохнула. Ей самой хотелось бы последовать примеру Гимли и умыться, а лучше войти в ласкающие воды Нимродэль, оставив там все заботы и печали. Но реки рядом не было, да и такое количество окружавших ее мужчин несколько смущало.       И девушка ограничилась лишь тем, что смочила тряпицу жидкостью и обтерла лицо, шею и руки, настороженно принюхиваясь. Но то ли запах костра, пропитавший собой все вплоть до последнего спрятанного лоскутка, то ли волшебный настой трав, но девушка не почувствовала ничего, кроме мятной прохлады, капельки солнечного апельсина и чего-то еще сладковатого. И все же Наяра ощущала себя грязной.       «Не так все плохо! Скоро дом, - попыталась ободрить она себя. – Вспомни, в Рохане было не в пример хуже!»       Наяра подкинула вверх склянку, и рука тут же отозвалась болью, словно с укором напоминая, что следует позаботиться не только о внешней пригожести. Девушка побаюкала раненную страдалицу, мельком осмотрев себя и примечая то, что нуждалось в лечении. Она без лишней жалости оторвала былое подобие рукава, теперь свисающего изодранными пыльными клочьями. Помедлив с мгновение, не больше, и отчего-то сокрушенно вздохнув, Наяра с отчаянной решимостью потянулась – и вскоре второй рукав постигла участь своего собрата.       - Ох, и попадет же мне от Алмареи! – проговорила Наяра, обращаясь к себе и невольно улыбаясь, представив, как грозно сдвинутся тонкие брови серьезной эльфийки. – Ну, ничего, выкручусь как-нибудь! – девушка заговорщически подмигнула проползающей по траве божьей коровке. Та остановилась, поведя усиками из стороны в сторону, да расправила крылья. – Лети к своим деткам! – Наяра проводила насекомое, и руки, остановившиеся на мгновение, вновь стали втирать пахучую мазь.       Ветер относил в сторону растекающийся запах, но эльф почувствовал знакомую горьковатую терпкость и поднял взор на Наяру. Девушка ставшим привычным движением размотала бинты и обрабатывала раны, о чем-то тихо перешептываясь сама с собой. Ее лицо каждое новое мгновение рождало совершенно новую эмоцию, и эльф застыл, залюбовавшись ею.       - Ты прав, мой друг! – поблагодарила она пролетавший мимо степенный седоватый ветер. – Скажу-ка, что в Рохане так принято при дворе. Считается признаком особой милости. Хотя… - девушка качнула головой, - вряд ли она поверит. Еще и пирога лишит.       Обыденная мысль о домашней выпечке, как ушат с водой, отрезвила ее. Наяра прикрыла глаза, стараясь справиться с полчищами больно жалящих мыслей о Гэндальфе.       «Все было в твоих руках. А ты опять не смогла, не сумела! – скрипучий голос пещер Мории вонзился в почти успокоенный мозг. – Вот и еще один, кто был тебе дорог, погиб. И вновь из-за тебя. Опять из-за тебя! Сейчас-то уж не будешь спорить?»       «Буду…» - слабо отозвалась она, крепче сжав зубы.       «Ну-ну!» - ухмыльнулся Некто в ответ.       - Перестань заниматься самоедством! – громогласно возгласил кто-то, усаживаясь рядом.       - Что? – переспросила девушка, чувствуя, как мох прогибается под тяжестью тела.       - Заканчивай с самоедством! – повторил снова Боромир, но яснее не стало. – Давай помогу.       Гондорец забрал из рук Наяры полоски ткани и крепко перевязал раненное предплечье. Девушка благодарно кивнула, но, с подозрением посмотрев на человека, уточнила:       - Что ты имел в виду? Под самоедством?       - Ничего особенного, - пожал плечами Боромир, посматривая на девушку. – Просто когда ты о чем-то задумываешься, то прикусываешь губу.       - Как ты… - опешив, девушка заворожено смотрела на человека.       - Догадался? – хмыкнул он, продолжая ее вопрос. – Ну, знаешь, у меня есть глаза.       Наяра с любопытством окинула взглядом Боромира. Давнишняя, пришедшая из детства привычка была причиной многих ее понуканий и насмешек. Не раз она получала по губам от строгой Мариллы. Статной эльфийке Владычица поручила присматривать за Наярой, а также учить манерам и придворному этикету. И грозная эллет хмурила свои красивые брови, уперев кулаки в пышноватые бедра, и с нескрываемым раздражением посматривала на угловатую маленькую девочку, сидящую на пороге и с задумчивостью покусывающую губы. Непозволительным при дворе было такое поведение! Да и что бы подумала Владычица, увидев, как эта несуразная девчонка ведет себя подобным образом! Что она, Марилла, не может привить хорошие манеры?! И жесткая грязная тряпка не раз хлестала по лицу Наяры, но девочка молчала, лишь больше уходя в себя.       А потом все изменилось. Что произошло на самом деле, Наяра так и не поняла, но в один погожий день девочку призвала Владычица и познакомила с холодным, отстраненным эльфом. С откровенной неприязнью смотрели его изумрудные глаза на нескладную девчушку, а та без трепета и боязни принимала этот враждебный взгляд. Страха в глазах девочки эльф не увидел, как не увидел и раболепности, словно и не ребенок стоял перед ним, а умудренный жизнью человек. Владычица улыбнулась и что-то тихо сказала. Но эльф качнул головой, вновь устремляя свой пронзительный взгляд на дитя, и вдруг протянул руку. Наяра до сих пор помнила, как странная отчужденность и надломленность зеленоглазого красавца на короткий миг сменилась теплотой, когда их ладони встретились.       Мариллу она так больше и не видела. Подчас, казалось, что среди деревьев мелькают знакомые очертания округлой фигуры эллет, но проверять свои догадки Наяре не хотелось. Лишь память хранила воспоминания о том времени да практически искоренившаяся привычка.       - Тебя что-то удивляет? – спросил Боромир, наблюдая, как девушка задумчиво теребит ручку походной сумки.       - Признаться, да, – подняла Наяра свои глаза на гондорца. – Редко, кто обращает внимание на эту мою дурную привычку, а уж если и обращают, то считают верхом невоспитанности, - вздохнув, проговорила девушка, словно воочию увидев брезгливо поддернутый ротик Мариллы. – И только единицы знают, что так проявляется моя крайняя задумчивость и недовольство собой.       - Я не хотел раскрыть тебя, - подавшись вперед, гондорец с деланной серьезностью прошептал Наяре. – Обещаю, что эта тайна не покинет моего братского сердца!       Боромир приложил руку к груди и все с той же серьезностью округлил глаза, показывая стойкость своего решения. Наяра чуть улыбнулась и переспросила:       - Братского сердца?       - Конечно! - хлопнув себя по колену, произнес Боромир. – Неужто ты позабыла?       Он с горечью покачал головой, но лукавый огонек серых глаз выдал его, и Наяра усмехнулась, включаясь в игру.       - Прости мою забывчивость! – она умоляюще взглянула на человека. – Но будь милостив и напомни то, что ускользнуло от меня!       - Ах, так! – гондорец грозно пошевелил бровями, и Наяра ожидала дальнейшей тирады, но человек шумно выдохнул и с поклоном ответил. – Как пожелаете!       - Я до сих пор помню тот наш вечер, - тихая мечтательность прозвучала в голосе Боромира. - Треск костра, рыжие всполохи мерцающих искр, теплый ветер и наш разговор. Наше признание в любви…       - В любви? – перебила девушка, немного испуганно посмотрев на гондорца, который все с той же мечтательной улыбкой глядел на нее. – К-какой любви?       - Нашей! – удивленно ответил человек. – Чье же еще!       Наяра помотала головой, полагая, что все это ей просто снится. Нет, конечно, она помнила тот разговор, ставший переломным в их отношениях с Боромиром. Но о любви не было ни слова. Даже наоборот, она ясно дала понять, чего не испытывает к гондорцу.       - Боромир! – грозно прорычала Наяра, сверкнув глазами.       - А что? – искренне изумился он, выставив вперед руки, отгораживаясь. – Стоило же попытаться! Ладно, ладно! Прости, – смеялся гондорец, стараясь увернуться от толчков девушки. – Прости!       - Ладно уж. Живи пока! – буркнула себе под нос Наяра, в тайне посмеиваясь над собой.       - И вообще ты меня не дослушала! – укоризненно воззрился на нее человек. – Я говорил о любви нашей…       - Боромир!! Опять?       - Братской! Исключительно братской! – он снова выставил руки вперед, с опаской посматривая на девушку. – Или я не могу любить свою сестру?       - Сестру? – переспросила она, вновь переставая что-либо понимать.       - Ну, братом ты мне быть не можешь, - хмыкнул на это Боромир, заставив Наяру покраснеть. – К тому же у меня он есть! Фарамир! – гордость прозвучала в голосе гондорца. - А вот сестры никогда не было, - сокрушенный мимолетный вздох. – Конечно, будь у меня сестра, я бы ни за что не пустил ее воевать. Запер бы с отцом. Не женское это дело мечом размахивать, - Боромир взлохматил свои темные волосы, не замечая грустного взгляда девушки. – Но сестры у меня нет. А тебя вряд ли получится запереть, - усмехнулся он, ярко представив, что случится с той темницей, которой не повезет заточить в себе девушку. – Что ж, раз любви у нас с тобой не получилось… Хотя… может, передумаешь? Время пока есть?       Боромир подмигнул девушке, игриво поигрывая бровями и призывно улыбаясь. Наяра рассмеялась, качая головой, а гондорец картинно вздохнул, притушив озорной блеск своих глаз.       - Ну, как знаешь! – развел руками он и, пригрозив пальцем, продолжил. – Не говори потом, что не предлагал! – Наяра кивнула, наклонив голову в знак почтения и не скрывая улыбки на губах. – Итак, - вернулся он к прерванной мысли, но уже без прежней веселости, - я не знаю, сколько времени нам отведено, и как долго мы будем идти рядом. Не знаю и того, когда наши дороги разделятся, увлекая каждого к своей цели. Война жестока и часто рушит планы, на ходу меняя правила игры. Я знаю, что не смогу заменить тебе того…тех, кого уже нет с тобой, я не претендую на их место в твоем сердце. Просто знай, что я рядом и всегда приду на помощь к тебе. Как друг, как брат!       - Спасибо тебе, Боромир! – Наяра помедлила, а потом уткнулась в плечо гондорцу, и тот осторожно приобнял ее.       Рука человека мягко поглаживала ее вздрагивающие плечи, укутывая от страха и беспомощности, внушая доверие и уверенность в завтрашнем дне. С ним было спокойно и уютно, и правда, как со старинным другом, братом, которого у нее никогда не было. Из дерзкой воительницы, образ которой она складывала для всех годами, девушка превращалась в маленького напуганного ребенка, который так долго блуждал в темном незнакомом лесу и, наконец-то, вышел на свет. Свет своего родного очага.       И не было страшно, что заругается старший брат, прижимавший ее сейчас к себе. Пусть ругает, стирая бегущие по ее щекам слезы. Пусть грозится, закутывая в теплый свой плащ, пахнущий костром. Пусть рассыпает проклятьями, подхватывая ее на руки и трепетно неся в ждущий их дом. Пусть…       А маленькая девочка, подрагивающая в руках своего названного брата, пригрелась и сомлела от пережитого страха, наслаждаясь невесомым ощущением счастья.       «Так же, как и с Леголасом, - отчетливо подумала Наяра, вслушиваясь в спокойно стучащее сердце гондорца. - Точно также умиротворенно я чувствую себя с Леголасом».       Зудящее чувство тревоги притупилось, уступив место уверенности. Точно так же, как с Леголасом.       Тлеющие угольки защищённости разгорались с новой силой, возвращая забытое ощущение безмятежности. Точно так же, как с Леголасом.       Она не успела удивиться пришедшей на ум мысли, впервые признавшись себе в том, о чем хотела не думать. Но сейчас убаюканное теплотой нежных прикосновений гондорца сердце дало слабинку. И если с Боромиром Наяра чувствовала тихую радость, умиротворенное спокойствие и ощущение домашнего тепла, то Леголас, ко всему прочему, привносил окрыляющее чувство свободы, когда все внутри сжималось, замирая, и рвалось ввысь. Дух мятежа, задора заставлял ее глаза лучиться счастьем.       Наяра невольно улыбнулась, вспоминая их с эльфом бесшабашную игру в снежки, его добрую мальчишескую улыбку и родные ярко-синие глаза.       - Я рад, что ты улыбаешься, - мягко проговорил Боромир, отвлекая девушку от радужно прыгающих мыслей.       - И я, - прозвучало в ответ, и Наяра, отстранившись от гондорца, взглянула на него. – А еще я рада, что у меня теперь есть названный брат. Гвадор.       - Как-как? - переспросил человек, улыбаясь.       - Гвадор. По-эльфийски значит названный брат. А я гватель…       - Названная сестра, - опередил он ее. – А что, звучит неплохо. Гвадор и гватель, - пробуя на вкус новые слова, смаковал гондорец. – Хотя, - произнес он и расхохотался, - называй меня все же по-старому. Боромир!       - Как скажешь, гвадор! – поддакнула девушка, рассмеявшись в ответ на в шутку взлетевшие брови.       - Вот такой ты мне нравишься больше! – продолжая улыбаться, произнес Боромир, легонько щелкнув Наяру по носу.       Легкая грусть коснулась глаз девушки, но неиссякаемое жизнелюбие гондорца не оставило и шанса хандре. Боль притупилась и больше не чавкала изъеденным сердцем.       - И помни, - строго произнес Боромир, лукаво улыбаясь, - если что, я рядом!       Взметнувшиеся брови человека встали домиком и призывно заиграли взлохмаченными крышами.       - Я знаю, на тебя всегда можно положиться, – в тон ему рассмеялась Наяра, неожиданно подмигнув.       Боромир, начавший подниматься с примятого мха, замер, подивившись просквозившей в голосе двусмысленности. Он помялся, стараясь скрыть неловкость, отряхнул прилипшие листочки, с преувеличенным вниманием рассматривал небольшие дырочки, прожжённые костром, и только потом рискнул взглянуть в глаза девушке.       Наяра улыбалась. Живой интерес сменился легкой радостью, которая вытеснила точившую душу боль. Боромир выдохнул про себя, удовлетворенно кивая собственным мыслям. Он ощущал себя героем. Возможно, так чувствуют старшие братья, когда видят восхищение и счастье в глазах своих сестер. Что-то очень похожее мелькало во взоре Фарамира, вот только редко это замечалось братом.       «Совсем неплохо быть героем, - думалось Боромиру, который не спускал глаз с Наяры. – Вот это по мне. Как же хорошо, что смог развеять эту пелену неутихающей боли. Ты ни в чем не виновата, сестренка, - мысленное обращение к Наяре ласково отдалось в сердце гондорца, и он невольно улыбнулся. – Никто не смог бы его спасти. А он дал шанс всем нам. Не вини себя, не надо. И не сомневайся в себе. И в своем преданном сердце!»       Последняя мысль потонула в тяжелом вздохе. Ежеминутные сомнения в своем выборе, когда тихий голос разума нашептывал одно, а сердце умоляло о другом, порядком измотали Боромира. Он метался, раздираемый противоречивыми ощущениями и думами. Тихое нашептывание стало уже родным ему, и гондорец все чаще ловил себя на мысли, что решение принято. И все же, что-то останавливало его, что-то пробиралось к его сознанию под неспешный перестук сердца.       - Боромир, – человек не отозвался, лишь пожевал губами. – Боромир!       - А? Что? – встрепенулся гондорец, пытаясь придать лицу безмятежный вид. – Прости, задумался. Ты что-то хотела?       - Да, - кивнула Наяра, с настороженным участием посматривая на воина. – Я хочу, чтобы ты знал, что и я рядом тоже. Прошу, не жалей меня. И если нужна будет моя помощь, ты всегда можешь на меня рассчитывать.       - Хорошо, - отмахнулся человек, снисходительно усмехнувшись в усы. – Если понадобится принести бревно или притащить тушку оленя, я знаю, где тебя искать!       - Я не о том, - не отреагировав на шутку, серьезно проговорила девушка. – Нас очень часто обуревают сомнения, и противоречия раздирают на части. И мы не знаем ответов и ходим впотьмах, слыша порой голоса.       Наяра замолчала, пристально глядя Боромиру в глаза. Девушка увидела, как напрягся гондорец после этих слов, с удивлением и каплей подозрительности бросая на нее короткие взгляды. Наяра вздохнула, переводя дыхание, и боялась заговорить о главном, тщательно подбирая слова.       - Эти голоса приходят извне, - решившись, продолжила она под припечатывающим взглядом гондорца. – И часто мы не можем сказать, то ли это память предков помогает нам, то ли глас врага пытается обмануть наше доверие и склонить в свою сторону…       - Уж что-что, но я никакого голоса не слышу, - смешком прервал ее Боромир, старавшийся все перевести в шутку, но замерзшая кривая ухмылка никак не вязалась с настороженным выражением серых глаз.       Наяра молчала, лишь все также внимательно наблюдая за Боромиром, руки которого беспорядочно пробегали по одежде и смахивали невидимые соринки. Вдруг девушка резко встала и пружинистой походкой подошла к гондорцу.       - Пусть все, что угодно шепчут голоса, - очень тихо проговорила она, заставляя Боромира вслушиваться в каждое слово. – Пусть манят тебя призрачными победами, даруют ложную свободу. Прислушайся к себе, и верь ему, - рука Наяры плавно легла на грудь человека, ладонью ощущая, как гулко отозвалось верное сердце Боромира. – Его бывает не слышно за громкими выкриками лжи. Но оно всегда рядом. Всегда здесь. Как и я. Прошу тебя, Боромир, - девушка взяла большие широкие ладони человека в руки. - Просто доверься мне. Я умею слушать и слышать.       Самодовольство Боромира тут же раздуло щеки, свысока посматривая на девушку, пыхтело и ярилось, пряча почти неосознанный страх. Наяра вздохнула, мысленно прося Высших дать ей силы и не разразиться нелестными речами в адрес гондорца. Девушка вопрошала у безмолвного неба, почему мужчины так неохотно признаются в том, что и их снедают сомнения, что и они чувствуют опустошающую душевную боль.       Но сильные воины лишь крепче сжимают зубы, не выдавив и жалкого писка отчаяния, почитая за великую слабость признаться, что и им бывает несладко. Просто боясь открыться другим. Да, все верно, старались успокоить себя мужчины, это удел женщин сомневаться в решениях и причитать над потерями. Мужчины не плачут!       Мужчины… не плачут…       Наяра не раз видела мутные глаза воинов, вернувшихся в разорённые и надруганные дома. Обычно сидели они в самом темном углу таверны, безучастным взором буровя стол. Засаленные волосы, свисающие патлами; грязные в цыпках пальцы, нервным щелчком подзывающие служку; тонкие полоски обветренных губ, непроизвольно кривившиеся в горькой ухмылке. И ни капли слез. Лишь лживое «все хорошо», и мертвый взгляд белесых глаз. Мужчины не плачут…       Наяра раздосадовано притопнула ногой и со всей силы стиснула руку гондорца, не замечая его удивления. Девушка хотела разразиться бранью, но вдруг поняла, насколько нелепо она будет выглядеть, читая нотации сильному суровому воину. Немудрено, что все время Наяра натыкалась на снисходительный взгляд Боромира. Но и молчать, наблюдая, как друга раздирают на части злобный и лживый шепот Кольца и собственная верность и честь, было немыслимо.       - Знаешь, я раньше думала, - отчего-то осипшим голосом, наконец, проговорила она, - что, если я чего-то боюсь, то труслива. А если испытываю сомнения, то слаба духом. Метания и страх не свойственны сильным людям! – чуть иронично продекламировала девушка. – А потом поняла, что смелость – это не отсутствие страха. И за каждым верным решением стоят многие минуты грызущих сомнений. А еще… - Наяра задумалась на мгновение, но тут же быстро проговорила, опасаясь, что Боромир вновь прервет ее. – Мне кажется, что если ты сомневаешься в правильности своего решения, то стоит подумать лучше. А вдруг это решение не столь уж и верное!       Наяра скомкано закончила и нерешительно взглянула на гондорца, боясь увидеть в его глазах извечную мужскую снисходительность. Но Боромир с серьезностью внимал речам девушки, с трепетом и теплотой посматривая на нее.       - Ты прости, Боромир, сумбурность моих рассуждений и несколько поучительный тон, - тихо извинилась Наяра, опуская глаза. – Но я всегда думала, что семья сродни надежной крепости. Где примут тебя любого, и в горе, и в радости помогут советом. Или просто выслушают. И будут рядом, поддерживая и вдохновляя. И раз ты назвал меня своей сестрой.. вот и подумала… - она вновь замешкалась, но тут же одернула себя и решительно закончила. - Я не прошу плакаться мне в жилетку, но если захочешь поговорить или тебя будет что-то тревожить, то знай, ты можешь доверять мне!       Наяра открыто смотрела на Боромира, ожидая любой его реакции. Она чуть горько усмехнулась, подумав, что было бы нелепо вот так в одночасье обрести и лишиться старого нового друга.       - Эх, - наконец заговорил Боромир, - я как раз хотел тебе пожаловаться на полуросликов! Представляешь, совсем на шею сели, – возмущался Боромир под неодобрительным взглядом Наяры. – Им так понравилось кататься на моих плечах, что кажется, вместо меня они видят большую лошадь!..       Наяра молчала, со спокойным равнодушием выслушивая праздную болтовню гондорца. Опустившиеся плечи расправились, и гордость словно подпирала крепкую непробиваемую стену, выстроенную на пути всхлипывающих чувств. И теплота из глаз испарилась, оставляя небольшой осадок холодной надменности. А душа, вместе с тем, сжалась в комочек, пытаясь согреться и не разреветься от непростительной ошибки, то укоряя себя, то оправдывая.       Девушка еще постояла какое-то время, безучастно внимая Боромиру, но усталость полноводной рекой разлилась по телу, оставляя мелкие песчинки и обрывки пены на кончиках пальцев. Наяра, все также прямо держа спину, поникла и развернулась, но не смогла сделать и шагу, когда тихий шепот остановил ее.       - Эй, сестренка!       Мягкий, пропитанный теплом голос легонько стукнул в спину, а затем, изливаясь нежностью, приобнял девушку за плечи. Наяра прикрыла глаза, покачиваясь на волнах этого удивительного ощущения счастья, и очень медленно обернулась, встречая светлый взгляд гондорца.       - Прости, сестренка, – с легкой извиняющейся улыбкой проговорил Боромир. - Я немного переборщил, да? Мальчишество, знаю. И что на меня нашло!       - О чем ты? – подозрительность явно прозвучала в голосе Наяры.       - О хоббитах. И гноме, - последовал невразумительный ответ, но Боромир тут же уточнил. – В голову пришла по-детски глупая мысль. Решил проверить, насколько твоего самообладания хватит, чтобы выслушать мои стенания. Но я не предугадал твою реакцию и не хотел обидеть, прости.       Наяра безмолвствовала, решая про себя нелегкую задачу определения искренности Боромира. За бесчисленными шутками гондорца проглядывала некая тоска и тревога, но наученная горьким опытом девушка не решалась нарушить молчание.       - Смешно. А быть может и грустно, - вновь, привлекая внимание девушки, заговорил Боромир, втягивая носом лесной воздух, – что мне – любящему брату и сыну – напоминают всю важность семьи, доверия в ней и взаимовыручки. Настали, знать, такие времена, когда зрячего ведет слепец, а ребенок глаголет о простых истинах, – гондорец не заметил, как нахмурилась Наяра. – Ты знаешь, вроде и не стал я глупее в походах. И рука моя тверда, сжимающая меч. И верен я народу своему, как и семье. Но все же порой мне кажется, что я… и не я вовсе… - будто про себя проговорил Боромир, устремляя взгляд вдаль. – Сомнения часто… овладевают мной… Часто слышу я… - слова давались с трудом, словно кто-то невидимый мешал вырывающимся откровениям, со всей силы сдавливая горло, - ответы на незаданные вопросы. И вопросы… оставшиеся без ответа, - с усилием воли закончил человек и, опуская глаза, тихо произнес. – Сомнения… Как бы я хотел избавиться от них, наперед зная верное решение!       - Тогда бы ты был не лучше тех. Других, – жестко прозвучало в ответ. – Вот уж кто-кто, а порождения Тьмы вряд ли мучаются выбором правильного пути, убивая и уничтожая все, что неугодно им. Может, - голос Наяры смягчился, - сомнения – это как раз то, что и отличает нас от них…       Недовольно загудел ветер, поднимая с земли мелкие опавшие листья и темную пыль, смешанную с крупицами песка. Уж он-то, как никто другой, повидал так много, кидаясь навстречу врагам и друзьям, ослепляя и обжигая одних и подгоняя других. Мерным урчанием наполнился воздух, в котором слышались чуть злобные нотки и тихое ворчание поседевшей мудрости. Маленькие вихревые потоки, медленно кружились, стремительно подлетая и застывая, стараясь себя не выдать. Они, будто на цыпочках, небольшими шажочками подбирались к говорившим и в миг рассыпались, столкнувшись с ногами, словно в отместку покалывая их. А потом ветер рванулся ввысь, путая волосы и совсем немилосердно бросая в глаза пригоршни темной земли, заставляя жмуриться и явно почувствовать всю силу и мощь природы. Темная листва зашуршала, споря и переговариваясь, но тут же все стихло, и над поляной повисла тишина, с интересом и любопытством ждущая ответа гондорца. Но человек заговорил о другом.       - Hannad, gwathel! - прислонив руку к груди, прошептал Боромир, мимолетно улыбаясь возникшему живому интересу в глазах Наяры. – Спасибо, сестрёнка! Поверь, я услышал тебя. И благодарен за такие слова, которые будто напомнили мне о чем-то важном. То, что я всегда знал, но почему-то позабыл. Спасибо! Но скажу открыто, мне сложно доверить кому-то блуждающие мысли. А уж признаться в грызущих сомнениях – тем паче. Но я обещаю тебе, что постараюсь превозмочь свою гордыню и обязательно расскажу тебе все. Но позже… Сейчас мне самому необходимо разобраться с тем мраком, что поселился в моей голове! – жестко и решительно звучали слова Боромира. – Его я должен победить сам! Но верь мне, сестренка, я поделюсь с тобой!       - Обещаешь? – подозрительность, прозвучавшая в вопросе, так явно скрывала детскую недоверчивость, что Боромир не смог скрыть улыбки, озарившей его лицо.       …Обещаешь? - тихо вторил ветер, и прошлое тут же преподнесло странный подарок – образ розовощекого сероглазого мальчишки, с недоверчивостью и обидой взиравшего на старшего брата. Он, десятилетний воин, гордо восседал на кровати Фарамира и соловьем разливался о приключениях прошедшего дня, стараясь не замечать, как под левым глазом разливается лиловый синяк. Старший хвастался брату, что победил орков, напавших на их мирное поселение, составленное из небольших ящиков и притащенных коряг. Как рьяно он боролся на деревянных мечах и был смертельно ранен, но смог спасти даму сердца, а она – прекрасная и синеглазая Лилит – просидела около его кровати и меняла живительные повязки, а под конец дня подарила поцелуй. Счастливые глаза Боромира и самодовольная улыбка, служившая прикрытием его смущения, заставляли младшего брата все больше хмуриться и еле сдерживаться от нахлынувшей обиды. Фарамир шмыгнул носом, и одна большая и непокорная воле слеза все-таки скатилась по румяной, с ямочкой, щеке.       - Ты чего? – переполошился старший брат, тут же став серьезным. – Смотри, я жив и здоров! Вот только синяк остался! Ну, ничего, – погрозил он кулаком невидимому сопернику. – Уж, расправлюсь я с тобой, мерзкий Отис – сын булочника! Надо же, исподтишка стукнул, видите ли, не ему поцелуй достался! – вновь мечтательная улыбка коснулась губ, и пылкий нрав поостыл.             Младший молчал, лишь изредка шмыгая носом, но больше слезы не решались покинуть глаз, мальчонка крепко сжимал кулаки и запретил себе разводить мокроту.       - Ты обещал взять меня с собой! - обида все-таки прорвалась, и Фарамир закусил губу, чтобы не расплакаться.       Деревянный меч, выпрошенный у отца, валялся в самом дальнем углу комнаты. Фарамир, целый день в предвкушении битв и геройства, упражнялся в атаках и блоках, подражая старшему брату – предмету своей гордости и восхищения.       - Прости… - заморгал Боромир, посматривая на надувшегося брата. – Я забыл!       Боромир качнул головой и покаянно взглянул на брата. Он совсем забыл свое обещание, данное дня два или три назад, но сейчас неусыпная совесть подкидывала забытые мгновения: вот радостный брат прибежал похвастаться новым мечом; вот с серьезностью он выспрашивает, есть ли душа у орков; вот он хмурит брови, стараясь понять, почему обязательно надо кого-то убить, чтобы выжить.       - Прости, братишка! – Боромир поднял глаза на брата. – В следующий раз я точно тебя возьму!       - Обещаешь? – недоверчиво прозвучало в ответ.       - Обещаю, - улыбаясь, подтвердил Боромир и больше никогда не нарушил слово, данное брату…       - Обещаю! – ответом на вопрос из прошлого эхом откликнулся мужественный воин, точно зная, что не предаст своего слова и теперь.       Наяра улыбалась в спину Боромира, почувствовав, что на душе становится светло и радостно. Она пыталась дать определение своим ощущениям, но вскоре бросила это бесполезное занятие. Возможно, впервые в жизни девушка просто отдалась безотчетному счастью. Наяра отчетливо поняла, что светом надежды и веры наполнилось и сердце гондорца, и рада была, что невольно стала причиной этого. Улыбка снова коснулась ее губ, а не остывающий поцелуй на челе не обжигал, а тепло покалывал и привносил умиротворение. Душа радовалась, возносясь ввысь, словно позабыв о горестях потерь и предстоящих ужасах войны. Даже разум, бессменный и жестокий сатир, помалкивал, не решаясь съязвить или разрушить эту иллюзию счастья.       Смех, искренний переливчатый смех, рвался наружу, когда вдруг замер у самого горла, захлебнувшись в собственном веселье, и, уже не сопротивляясь странному ощущению холода, упал вниз, разбиваясь вдребезги. Наяра застыла, опаленная злобной неистовой яростью, поперхнулась не рождённым счастьем и очень медленно оглянулась. Ярко-синие глаза смотрели приветливо и дружелюбно, порой прикрывались или морщились от неосознанной боли, но зла не желали. И только золотистый ободок, манящий своей якобы непорочной красотой, ловил лучи заходящего солнца и притворялся простой безделушкой, висевшей тяжким грузом на шее. Кольцо было прекрасно, но Наяра видела истинный облик его: с мерзким воплем возносило оно проклятье, выплевывая рдяной огонь прижигающих слов; кривлялось, теряя извечную маску благого дела и показывая звериный оскал; и ненавидело люто.       «Он – мой! Мой! Тебе не выстоять! Не спасти его!» - истошный визг захлебывавшегося бешенства еще долго стоял в ушах у пораженной Наяры.