Он чувствовал, что за ним наблюдают. Это пристальное внимание то рассыпалось на миллионы любопытствующих очей, то вдруг соединялось в один взгляд, с мудростью прожитых лет взиравший как будто отовсюду. Он ощущал его в перекликающихся голосах невидимых здешних птиц, умело скрывающихся в тяжелой листве, в нависшем небе, даже в шепоте травы. И ветер здесь был словно особенный. Он вслушивался в разговоры путников: то монотонно гудел, показывая свое недовольство, то замирал и обдавал невесомым теплом.
Лес был живым, и Леголас отчетливо это понимал. И, вместе с тем, он не ощущал обычной легкости и успокоения. Бывало, когда отчаяние и уныние тупой болью переполняли сердце, принц находил отдушину в деревьях, в их зеленой листве. Прикосновение к теплому шершавому стволу рождало ощущение умиротворения, но все же Леголас никогда не сбрасывал бремя своих переживаний на чувствительное к бедам древо. Он считал неверным оставлять после себя скрюченные, обветшалые листья, с открытой душой принявшие боль живого существа и погибшие от этого.
Все, что разрешал себе принц под кронами высоких, уходящих в небо деревьев - это почувствовать трепетную жизнь, пульсирующую под толстой корой. Живительный сок, подобно искусной мастерице, ловко расчесывал свалявшиеся комья колючей боли и, быстро и уверено вращая веретено, превращал ее в тонкую пряжу. Она, в свою очередь, невесомыми нитями ложилась на самое дно сердца. И места становилось как будто бы чуть больше, и Леголас каждый раз надеялся, что оно заполнится чем-нибудь более радостным, нежели отчаяние от новых и старых потерь, отягощающее его.
Эльф со вздохом качнулся, оттолкнувшись рукой от равнодушного ствола, и нацепил привычную маску спокойствия. Негромкий вскрик Арагорна развеял излишнюю задумчивость, и принц, вскинувшись, устремился к нему.
- Смотрите, друзья! Какая драгоценная, я бы сказал редкая, шкурка у нашего хоббита! - весело произнес Бродяжник, облегченно выдыхая. – Вряд ли орки выпустили бы тебя из пещер Мории, прознав об этом.
Сгрудившиеся вокруг Фродо Хранители с восторгом осматривали светлый благородный металл. Мерри и Пин снова и снова дотрагивались до прохладной глади мифрила, шушукаясь и обмениваясь восхищёнными взглядами. Гимли восторженно замер, боясь произнести хоть слово, будто оно могло разрушить это волшебство. А Сэм, не отходивший от Фродо ни на шаг, гордо раздувал щеки и чуть свысока посматривал на остальных, так, как обычно смотрит садовник, довольный своей огромной репой или тыквой.
А Фродо… Фродо чувствовал себя невиданным чудом или зверем дальних эпох и времен, случайно попавшим в расставленные не для него силки. Полурослик вдруг вспомнил, как Бильбо не раз рассказывал славную сказку о северной стране, в которой зима была круглый год, и снег покрывал все: от низинных троп до макушек высоких горделивых елей. По улицам этого диковинного государства наряду с суровыми неулыбчивыми жителями расхаживали большие мохнатые медведи на задних лапах. Одеты были звери в расписные рубахи и широкие штаны, а головы украшали странные на вид шапки, похожие, по словам Бильбо, на кастрюли с заячьими ушами. С песнями и плясками шли медведи, играя на треугольной лютне и распивая из горла горький прозрачный напиток, который, хоть и горячил кровь, веселил и затуманивал рассудок.
Полурослик помнил, как мальчишкой он хохотал над этой историей, не веря в нее и мечтая хотя бы одним глазочком посмотреть на диковинных зверей.
Судьба никогда не остается в долгу, с лихвой выполняя желания, с удовольствием коверкая их себе в угоду - мечта Фродо осуществилась, вот только он стал не зрителем, который без стеснения рассматривает невиданное прежде существо, а диковиной игрушкой, на которую сбежались посмотреть все от мала до велика.
Фродо недовольно передернул плечами, неосознанно отступая на шаг. Быть предметом, пусть самым дорогим, ему не хотелось. Как и не хотелось чувствовать на себе постоянные любопытные взгляды друзей.
- Все-все! – грозно сдвинув брови, проговорил Сэм, отстраняя руками вездесущих Мерри и Пина. – На сегодня хватит! Мистер Фродо устал! Ему нужен отдых!
- Сэм, – укоризненно молвил полурослик, еще больше чувствуя себя неуютно. – Перестань.
- Хозяин! Мистер Фродо, – всполошился садовник, преданно заглядывая в глаза. – Да как же так? Вы посмотрите только, стоят и чуть ли не съесть вас хотят! Вон, облизываются уже! Эка невидаль, - скользнув равнодушным взглядом по кольчуге, пожал плечами Сэм. – Спасла жизнь – и будет! Чего в ней такого особенного?
- Не скажи, Сэм, - с улыбкой возразил Арагорн, бросая короткие взгляды на воинственно настроенного хоббита. – Нет более редкого и величайшего металла, который бы обладал такими поистине удивительными свойствами. И ценится он превыше всего в Средиземье.
- Пусть так, - взглянув исподлобья на Бродяжника, проговорил полурослик. – Пусть он будет прекрасен и редок. И пусть обладает своими свойствами, спасая жизни тех, кто без оглядки идет вперед ради светлых целей. Но он не самое ценное в Средиземье, - мотнул головой он, насупившись.
- И что же, мой дорогой Сэм? – с легкой усмешкой спросил Леголас, с любопытством прислушиваясь к разговору. – Что самое ценное?
- Жизнь… - став пунцовым, тихо молвил хоббит. – Жизнь ценнее всего на свете. Может быть, если бы все понимали это, то и не было бы никакой войны, - совсем стушевавшись, пробормотал Сэм.
Фродо удивленно взглянул на садовника, который не поднимал глаз и что-то тихо бурчал себе под нос.
- А еще дружба, - с улыбкой молвил Фродо, положив руку на плечо Сэма. – Разве будет жизнь в радость, если нет таких преданных и верных друзей? – хоббит дождался ответного взгляда Сэма и посмотрел на остальных.
- Семья, - протянул Пин, обняв Бэггинса и взлохматив Мерри. – Не забывайте про семью.
- И любовь, - снова покраснев, добавил Сэм.
- К еде, - поддел его Мерри, перемигиваясь с Туком под смех Хранителей.
Сэм нахохлился, угрюмо заворчал да хотел было обидеться, но общее веселье, казавшееся странным среди безразличных деревьев и безмолвных пустых камней, заразительным дождем пролилось на отяжелевшую от потерь душу полурослика – и вот уже он сам вторил радостному гоготу, хватаясь за живот и запрокидывая голову. Смех рвался наружу, немного истерично поскуливая, зато давя зудящее чувство тревоги, выметал отчаяние и страх и дарил мимолетный отблеск надежды. Той самой, которая с упорством вела их за собой; той самой, что прочными нитями связывала с далекой Родиной.
Над поляной еще слышался переливчатый звон искреннего счастья, когда словно тренькнула струна, разорвавшись, и Сэм жалобно охнул, схватившись за голову. Сухой кашель сдавил горло, предплечье ныло и отчего-то тянуло вниз, словно рука стала непомерно тяжелой, и единственная мысль, что топталась на подкорках сознания, была проста: лечь и забыться; забыться, пускай и навсегда.
- Арагорн! Что с ним? – испуганно воскликнул Фродо, подхватывая завалившегося Сэма.
- Все в порядке, мистер Фродо, - побледневшие губы тронула жалкая улыбка. – Все в порядке…
- Арагорн?.. – вопросительно взглянул на друга эльф, стараясь не выдать волнения за полурослика. – Рана? Орки? Яд?
Два быстрых утвердительных кивка, и один медленный отрицательный, словно неуверенный.
- Дай-ка, малыш, я тебя осмотрю, - веско произнес Бродяжник, и желание сопротивляться у Сэма отпало. – Шишка на голове. Большая. Не иначе приложили тебя эфесом, а ты в пылу битвы и не заметил. Не смертельно, - ободряюще улыбнулся он хоббиту. – Так, - брови сошлись на переносице и недовольно нахмурились, - а вот это мне совсем не нравится. Смотри, - обратился он к Леголасу, - рана-то совсем неглубокая. Так царапина, а не заживает, кровоточит все, - быстрый обмен взглядами заставил съежиться все нутро застывшего Сэма.
- Я не чувствую следов яда, - тихо произнес эльф, будто принюхиваясь к ране, но озабоченность на лице так и осталась.
- Атэласа совсем мало осталось, - негромко, словно про себя, пробормотал Арагорн.
- Со мной все в порядке, - твердо прозвучало в ответ, и Сэм решительно отодвинул руку, придерживающую его. – Яда нет, так ведь? – взглянул он на хмурого эльфа, дождавшись неохотного кивка. – Что ж, отлично! От царапины еще пока никто не умирал, - хорохорясь, добавил он. – Ты, Бродяжник, мистера Фродо излечи. Синяк-то у него знатный, посмотри. А что моя царапина – поболит и забудем!
Сэм снова улыбался, подбоченясь и посматривая на друзей, и лишь некоторая серость лица выдавала его не совсем здоровый вид. Арагорн с Леголасом вновь обменялись только им понятными взглядами, и эльф повел плечами, но никакого ответа не дал.
- Скажи мне, Арагорн, - прозвучал в тишине спокойный голос Фродо. – Насколько опасна рана Сэма? И так ли необходимо обрабатывать мою?
- Хозяин… - взволнованно начал покрасневший хоббит, но был остановлен повелительным жестом руки.
- Не знаю, Фродо, - неуверенно проговорил Арагорн, цепко осматривая серую бледность Гэмджи. – Рана Сэма вроде и не серьезна, но что-то настораживает меня. Да и твой синяк стоит внимания. Эх, и что ж под рукой нет захудалого зверобоя? – с горечью воскликнул он, осматривая безжизненную местность.
- Да, как же нет! - хлопнув в ладоши, сказал доселе молчавший гном. – Остроухий, ты что, позабыл что ли? – искоса брошенный взгляд Гимли заставил изогнуться точеные брови. – Эх, всегда я знал, что у вас, эльфов, длинная жизнь да короткая память, - хмыкнул он, не замечая укоризненного взгляда Арагорна. – Неужто забыл ты, как Наяра лечила тебя, ушибленного? – ядовито осведомился гном, по-детски радуясь выпавшему случаю позабавиться над эльфом.
- И правда, Гимли, забыл, - искренность Леголаса обескуражила гнома, и он раздосадовано хмыкнул, жалея упущенной возможности поупражняться в злословии.
- Отлично. У Наяры был зверобой, да травки какие-то имелись! – Арагорн расправил плечи, улыбнулся и продолжил. – Что ж, промоем рану Сэма атэласом, а синяк Фродо смажем зверобоем! Решено!
Арагорн повернулся, окинув взглядом беседующих Наяру и Боромира, которые, казалось, и не замечали происходящего, и хотел было окликнуть девушку, когда чья-то рука легла ему на плечо.
- Подожди, Арагорн, - медленно произнес Леголас, не спускавший глаз с Наяры. – Посмотри, как ей хорошо сейчас. Нет боли, что точит ее изнутри; нет отчаяния, что переполняет сердце. Оставь их хотя бы на чуток. Пусть она оттает и вновь станет живой.
Арагорн удивленно взглянул на друга, но эльф чистым безмятежным взором смотрел на улыбающуюся девушку. Не дрогнул взгляд и тогда, когда Наяру приобнял Боромир, что-то тихо нашептывая и невесомо целуя, лишь глаза принца на миг пропустили легкую грусть, тут же спрятанную в самую глубину его сердца. Арагорн медленно кивнул, и Леголас благодарно улыбнулся, не испытывая черного колющего чувства, которое застилало глаза и ядом наполняло душу.
- И чего это она в нем нашла? - недовольно пробурчал Сэм, хмурясь.
- Он смел и отважен, - просто ответил Мерри. – Да, еще и красив, по меркам людей.
- Ты так говоришь, потому что он вечно возит вас на себе, - хмыкнул Сэм, отворачиваясь.
- И вовсе нет! – разгорячился Пин, не давая в обиду друга. – Да, не раз он нас поддерживал и помогал, не раз подставлял плечо и учил. Но и это не главное. Боромир благороден и честен, а слово его нерушимо, – торжественно проговорил он, пристально поглядывая на притихшего Сэма. - И верность его перед страной и народом своим не знает границ и оков. И знай, он пойдет до конца, не свернет с того пути, который приведет его к цели! За что ты так невзлюбил его, Сэм? – укоризненно качнул головой хоббит.
- С чего ты взял? – насупившись, пробормотал Сэм. – Просто мне он кажется заносчивым и высокомерным. И смотрит на нас свысока.
- А как ему на тебя смотреть? Снизу вверх что ли? Да он больше тебя раза в два! – раскрасневшийся Пин не собирался так просто сдаваться. – И вообще, люди не лишены недостатков, как мы, например!
- О, да, Пиппин! С каких это пор хвастовство и болтливость перестали быть пороками? – ввернул расхрабрившийся Сэм.
Тук остолбенел. Он молча смотрел на Гэмджи так, будто видел его впервые. И жёсткие складки вокруг рта, и упрямый лоб, и странный блеск в глазах – все это никак не ввязалось с тем увальнем, который не раз гордился удачно выращенным урожаем.
- Прекратите. Не время сейчас. Да и не место.
Пин мотнул головой и повернулся на тихий звук голоса. Фродо устало потер глаза, казавшиеся запавшими и неживыми, и также тихо, не повышая голоса, продолжил:
- Нет, Сэм, неправ ты насчет Боромира, - хоббит замолк, что-то обдумывая, потом, словно решившись, тряхнул головой и продолжил. – Неправ. Не раз он спасал меня, и тебе это известно. А что до твоего вопроса, то знай, что есть на свете то, что не подается понятиям и уразумению. То, что за пределами добра и зла. То, что никогда не поймет сторонний наблюдатель, почему двое идут, держась за руки, и смотрят вместе в одну сторону.
- И что же это, мистер Фродо? – уныло спросил пристыженный Сэм.
- Любовь… - вместо полурослика ответил Леголас.
- Любовь? – изумился Сэм, а Мерри и Пин сразу подобрались, с любопытством посматривая на эльфа. – Наяра и Боромир? Да, ладно. Не может быть! – присвистнул он, не веря в услышанное.
- А вот и правильно, брат мой хоббит! – встрял в разговор Гимли, который давно уже подпрыгивал на месте, желая вставить хоть словечко. – Правильно делаешь, что не веришь остроухому. Ты вот смотришь на него, разинув рот, а я не перестаю удивляться, - хмыкнул гном, бросая взгляды на отрешенного эльфа. – Ты ж посмотри, ночью с расстояния пол лиги может белке в глаз попасть, а перед носом своим, порой, ничего разглядеть-то и не хочет, - Гимли помельтешил рукой перед лицом Леголаса и довольно крякнул, увидев, как дернулся эльф. – Любовь он увидел, смотри ж ты! Далеко ли глядел, а, Леголас? – посмеиваясь, гном зыкнул на эльфа, который ответил испепеляющим взглядом.
- Да как смеешь ты, гном… - злым шепотом начал эльф, сверкая глазами.
- Успокойся! – невежливо перебил его Гимли, властно поднимая руку. – Любовь… Любовь он увидел, - медленно, словно каждое слово отзывалось нестерпимой болью, проговорил он. - Скажи-ка мне, Леголас, приходилось ли тебе чувствовать то, когда душа замирала и рвалась ввысь одновременно? Когда стук твоего сердце был подобен грому и, казалось, что всяк слышит его, кроме той, к кому был обращен его зов? – глухо звучали слова, ниспадающие тяжелыми каплями на землю. - Приходилось ли тебе затаив дыхание ждать, ждать лишь мгновения, когда она проходила мимо и, быть может, одарила бы тебя своим ясным взглядом? Так, скользнув по тебе им без всякой на то надобности? И за великую радость ты почитал, когда руки ваши соприкоснутся невзначай, вновь отталкиваясь и расходясь. До следующей ли встречи? – голос Гимли набирал силу, то звоном устремляясь вверх, то гулко падая вниз. – А приходилось ли тебе, Леголас, - горечь наполнила слова гнома, и тот, словно еле сдерживаясь перед возникшими воспоминаниями, крепче сжал кулаки, - уйти, не оглядываясь, когда счастье твое было уже совсем близко? Ее прекрасное лицо, живой смех, яркие глаза, которым всю силу свою и красоту отдали звезды. И губы, алые, словно маковый цвет. И волнующие от вкуса первого и последнего поцелуя. Уйти, оставив все это. Ради нее. И ее счастья, - горько закончил гном, уронив голову на грудь.
Хранители молчали, даже Пин и Мерри не лезли в душу отчего-то посеревшему другу, а Леголас почувствовал застаревшую боль, гнойной занозой засевшей в сердце. И гном, всегда казавшийся слишком задиристым и острым на язык, предстал перед ним совсем в другом свете. Любовь к шуткам и баловству, извечное злословие и любопытство привиделись эльфу маской. Хорошо сработанной, но всего лишь маской, за которой угадывалось что-то, чего в полной мере пока не мог узреть Леголас.
И слабым толчком сердце напомнило о себе, вырывая из недр своих одно единственное слово, направленное к образу той, что невольно поселилась внутри укромного уголка души; той, что ворвалась, не глядя, привнося запах свежего ветра и каплю безумия; той, к которой он…
Чувствую…
- Любовь… - кряхтя, проговорил Гимли. – Что ж, может, и любовь это. Да только не та, что мнится нашему принцу, - хмыкнул он, возвращая съехавшую маску ехидства на место. – Ты что, не знаешь другой любви, кроме как этой?
Эльф вздрогнул от этих слов, а прошлое легким отзвуком отпираемых засовов уже выпускало истосковавшиеся по свету воспоминания.
«Ты что, не знаешь другой любви, кроме как этой?..» - насмешливо смотрели темно-карие глаза.
- Ты ж посмотри, молчит, - обратился гном к полуросликам. – Задумался, небось, - подмигнул он неуверенно хихикнувшему Мерри. – Вот что я вам скажу. Нет здесь никакой
этой, - гном выделил последнее слово и картинно покрутил рукой, - любви. Дружба эта. Как у нас с ней, например. А если и любовь, то братская. Братская, - повторил гном, назидательно подняв указательный палец.
Я люблю Боромира, так же как и Фродо и Сэма, как Мерри и Пиппина, как Арагорна, Гимли и Гэндальфа. Я люблю Боромира так же, как…
Леголас мотнул головой, отгоняя воспоминания, которые пытались дать понять о том, что всегда было на виду.
- Ишь ты! Не согласен, - недовольно буркнул гном, впиваясь взглядом в эльфа. – Не веришь? Мне?
- Гимли, подожди, - проговорил Арагорн, с тревогой наблюдая за застывшим в оцепенении другом.
- Я-то подожду. А вот кто-то ждать не будет, - веско заявил гном, не спуская глаз с принца. – А давай, у Боромира спросим, а эльф? Вот он как раз наговорился, никто не помешает, – ехидно поинтересовался он у сразу же вздрогнувшего Леголаса.
- Не… смей, - отчего-то заикаясь, выговорил принц. – Даже не думай, гном! – яростно произнес пришедший в себя Леголас.
- А ты попробуй меня остановить, остроухий!
Гимли весело загоготал и ловко увернулся от пытавшейся схватить его руки эльфа. Арагорну на миг показалось, что неугомонный гном вот-вот покажет Леголасу язык, и резво перескакивая с ноги на ногу, помчится навстречу идущему Боромиру.
- Гном, ты дорого за это заплатишь! – зло шипел догоняющий эльф, то багровея на глазах, то враз бледнея.
- Да-да, остроухий, - вторил ему Гимли, залихватски присвистывая да вовремя отскакивая, чтобы не быть схваченным за шиворот рассвирепевшим эльфом.
- Эй, Боромир! – громкий выкрик привлек внимание гондорца.
- Гном, не смей, предупреждаю, - неслось в след Гимли.
- Тут остроухий хотел поинтересоваться… - небрежный кивок в сторону остановившегося Леголаса.
- Гимли… - упреждающий зловещий полувздох достиг ушей гнома, но не возымел никакого действия.
- Что ты хотел, Гимли? – спросил гондорец, бросая взгляды на оцепеневшую, словно замершую, фигуру Леголаса.
- Да, вот Леголас хотел узнать да сам не решается… - хмыкнул гном да поперхнулся, явно почувствовав, как спину прижгли яростные клинки потяжелевшего взора эльфа. – Эльф настаивает... идти через Лориэн. Но мне эта идея совсем не нравится, да, друг? – гном ловко повернулся и подмигнул, обращаясь к принцу, который ответил не самым приятным взором, но согласно кивнул.
- Лориэн… - молвил Боромир, недовольно передернув плечами. – Уж лучше открытый бой с ордами Тьмы, чем Лес, о котором у нас, в Гондоре, ходят одни легенды да слухи. Причем не самые хорошие…
- Ты не прав, Боромир, - остановился проходивший Арагорн, поигрывая знакомой эльфу склянкой со зверобоем. - А может, просто забыл, что Лес опасен только тем, кто изначально несет в себе Мрак. Или тебе есть чего опасаться? – внезапно спросил Бродяжник, пытливо взглянув в глаза гондорцу.
- Нет… - несколько неуверенно прозвучало в ответ, но взгляда Боромир не опустил.
А Леголас уже не слушал их: с отрешенным видом эльф отошел под большой раскидистый клен и, спрятавшись в его тени, погрузился в размышления, иногда кидая странные, непонятные даже ему взгляды на стоящую неподалеку девушку.
***
Наяра подошла к костру, оценивающе посматривая на одинокие пузырьки закипающей воды. Поймав взгляд Арагорна, вопрошающе посмотрела на него, но Бродяжник удрученно качнул головой, отставляя от себя опустевший мешок. Сидевшие неподалеку полурослики совсем пали духом и иногда краснели, сдерживая недовольное ворчание оголодавших желудков.
Девушка снова подтянула свою сумку в надежде отыскать завалявшуюся еду. Но ни яблока, ни сухарей, даже крошек – ничего уже не осталось. Прикинув в уме, когда они достигнут границ Лориэна, Наяра приободрилась: если долго здесь не засиживаться, то сторожевых постов можно будет достигнуть к закату этого дня.
Но желудок скручивало голодной судорогой, отнимая все желание куда-то идти. И мозг, словно в насмешку, подкидывал сочные образы пышных ароматных булочек с корицей; молодого картофеля с зеленым лучком, петрушкой и томящимся маслом; чашек душистого терпкого чая.
Наяра предавалась провизионным грезам, когда сознание все же сжалилось и просигнализировало о чем-то важном.
Чай…
Крупные буквы переваливались с бока на бок, утопая в сочных манящих ягодах, и были украшены кремовыми розочками, сахарными петушками и шоколадными зайками. Наяра мысленно облизнулась, воочию увидев, как карамельный петушок лишился своего шикарного хвоста, а потом и масляной головушки.
Чай…
О чем-то упорно пытался достучаться до нее мозг, заставляя это слово мелькать перед глазами и застывать, впиваясь в сознание.
«Да, чай с петушком не помешал бы, - мечтательно подумалось девушке, прислушивающейся к урчанию желудка. – С чабрецом или листочками мяты. А можно и смородинку с малинкой добавить. И подорожник с тысячелистником…»
Мысли лениво текли, перебирая приходившие на ум вкусности.
Чай!
Наяра стукнула себя по лбу, совсем не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Девушка радостно подпрыгнула и вновь взялась за небрежно брошенный мешок. Пара листочков брусники, горсть засушенного шиповника, завядшие соцветия тысячелистника и зверобоя – все это быстро и уверенно покидало просторы сумки и обосновывалось во взрывающихся пузырьках закипающей воды.
«Раз еды нет, будем чай пить! – уже веселее подумалось Наяре. – Притупит чувство голода, заполнив пустеющие желудки. А там и до первого пограничного поста недалеко!»
Наяра взялась за большую ложку, помешивая окрашенную в красноватый оттенок жидкость.
«Эх, сюда бы малинки горсть. Да ложку-другую медка!» - не переставала мечтать девушка, принюхиваясь к готовящемуся чаю.
- И что это ты тут варишь? – окликнул ее Гимли, подозрительно переводя взор с Наяры на котелок и обратно.
- Любовное зелье! – не подумав, брякнула Наяра.
- Да? – гном с любопытством заглянул в котелок, потом смерил взглядом девушку и уточнил. – Для гондорца или остроухого?
- Что? При чем здесь Боромир? – думая о чем-то своем, спросила она.
- Ни при чем, - пожав плечами, сказал Гимли и тут же поинтересовался. – А Боромир не при чем, потому что ему это не надо. Или потому, что ему уже не надо?
- О, Эру! Что за навязчивая идея, – устало вздохнув, Наяра прикрыла глаза. – Мы с Боромиром друзья! – отчеканила она гному, все также ждущему от нее ответ.
- Ага! Друзья, – довольная улыбка расползлась по лицу Гимли. – Значит зелье для остроухого. Пойду, обрадую его, а то совсем парень места себе не находит! – сокрушенно качнув головой, поведал гном.
- Почему сразу для Леголаса? – поперхнулась Наяра, невольно бросая взгляд на эльфа, стоявшего в тени огромного клена, и сердце с трепетом отозвалось на последнее замечание гнома. – И вообще, - девушка практически справилась с волнением, но все также ошарашено взирала на ухмыляющегося гнома, - может, это для кого-то другого!
- Для кого? – живо поинтересовался Гимли и тут же хмыкнул. – Для хоббитов? Или Арагорна? Ой, Наяра, насмешила! – и гном захохотал, держась за бока.
- Ты забыл еще про одного!
Гимли оборвал смех, услышав ответ, и недоверчиво покосился на девушку. А Наяра подалась вперед и, томно посматривая на гнома из-под опущенных ресниц, с придыханием произнесла:
- Может, все это для тебя, мой милый Гимли!
Гном опешил, приоткрыв рот от удивления, а глаза его округлились и все с тем же безмолвным недоверием смотрели на девушку. Гимли ощутил, как алая краска смущения покрывает его с головы до пят, не забывая прекрасные туго-сплетенные косички бороды. Но Наяра, казалось, не замечала этого. Она наклонилась совсем близко к остолбеневшему гному и прошептала
- Мой славный! Мой милый Гимли! Вся сила и смелость твоего народа сосредоточена в тебе. Твоя вера и верность друзьям покоряет. Как покоряет и стойкость духа! – сладко льющиеся речи опутывали собой Гимли, а карие глаза теплым золотом завораживали, и гном краснел, переминаясь с ноги на ногу. – Ты столь критичен к себе, мой друг! Разве ты не прекраснее изящного стройного эльфа? Разве смелость твоя и решимость меньше, чем у отважного человека? О, нет! Поверь мне! Ты благороден, скромен и храбр. И даже мифрил меркнет на твоем фоне. И в дружбе своей ты искренен. Так часто забывал ты о себе, думая о других. А может… - задумалась на мгновение девушка. – Может, стоит иногда думать о себе, чем с излишним любопытством наблюдать за другими? – резко выпрямившись, закончила она уже своим обычным голосом.
Обескураженность гнома была столь явной, что Наяре даже стало жаль его. Гимли, не ожидавший такого поворота и разомлевший от льстивых речей, чувствовал себя полнейшим глупцом и подобно выброшенной на берег рыбе, то открывал рот, то закрывал.
- Ну вот! Все готово, – бодро произнесла девушка и сунула под самый нос гному большую ложку с дымящимся травяным чаем. – Будешь?
Гимли отскочил, словно ошпаренный и не произнес ни слова, лишь, исподлобья взглянув на Наяру, засеменил резво прочь.
- Гимли! Это всего лишь чай, – звонко неслось ему в след под заливистый смех девушки.
- Ах, женщины! Коварные создания, – ворчал в бороду насупившийся гном, хмуря брови. – Кокетство – вот второе ваше имя! А я тоже хорош! Развесил уши, словно юнец! Ну-ну, Наяра! – лукаво блеснули смеющиеся глаза. – Посмотрим, кто кого, – заключил он, в радостном предвкушении потирая руки.
Наяра с грустью смотрела вслед удаляющемуся гному, чувствуя, что ненароком обидела его. Взгляд, которым Гимли одарил ее, не предвещал ничего хорошего, и девушка не знала, что ей делать и что ожидать. Да и терять друга совсем не хотелось.
Наполненная ложка смотрела вниз, горячими слезами проливаясь на землю.
- Наяра, аккуратно! – кто-то осторожно высвободил из ее рук обжигающую утварь. – Что это? – поинтересовался Арагорн, вглядываясь в нахмуренную девушку.
- Любов… - хотела снова сыронизировать Наяра, но во время одумалась, одернув себя. – Чай, Арагорн. Еды не осталось, как и сил. Нам бы только до границ Лориэна добраться к концу этого дня, – со вздохом проговорила она. – Вот, я и подумала…
- Отлично, Наяра! – Бродяжник с благодарностью взглянул на девушку. – Зверобой поддержит силы. Как и шиповник, - одобрительно кивнул он, пробуя чай. – А что Гимли? – продолжил он, оглядываясь. – Он стремглав бросился отсюда. Ему что, не понравилось?
- Ты слышал наш разговор? – тихо спросила Наяра, не отвечая на вопрос.
- Нет, - мотнул головой Арагорн, - лишь его ворчание да твой смех, - с улыбкой добавил он.
- Это неправильно, да? – Наяра опустила глаза, растеряно поглядывая себе под ноги, и пояснила на молчаливое непонимание Бродяжника. – Его не стало несколько часов назад. И боль… боль жива. Всегда… внутри меня, - Наяра приложила руку к сердцу. – И все же я живу, дышу и чувствую. И смеюсь. Смеюсь, хотя должна горевать! Я предательница, да? – она робко посмотрела на Арагорна, боясь увидеть осуждение.
- Да, - резко прозвучало в ответ, и девушка сжалась от этих слов, нашедших отклик правды в ее душе. – Да, предательница, - еле уловимая мягкость уже слышалась в голосе Бродяжника, обнявшего Наяру за плечи, - если позволишь думать себе подобный образом. Разве не он учил тебя тому, что жизнь многогранна. И не стоит цепляться за ушедшее, а с надеждой возносить взоры к грядущему. Это тяжело. Но жизнь того стоит, - тихим шепотом теплое дыхание коснулось макушки девушки, и Арагорн отстранил ее от себя, заглядывая в казавшиеся черными глаза. – Не думаю, что Гэндальф был бы рад, видя наши стенания и слезы. Слишком любил он жизнь, ловя каждый момент живительной радости и отыскивая надежду там, где казалось ее не осталось.
- Мне так его не хватает, - шмыгнув носом, проговорила Наяра, отводя взор.
- Как и всем нам, - мягко последовал ответ, а грусть и неприкрытая боль в долгожданном порыве просочились во взгляд. – Но жизнь продолжается. Еще не окончена песня наших сердец. И путь наш не близок. Ты думаешь, стоит травить душу отчаянием? Не стоит. Не надо. Печаль и унынье лишь помогает Врагу победить. А смех… порой посильнее бьёт он клинка. Да латает израненную душу, и веру дарует с надеждой. Ты знаешь, а ведь этим он похож на Гэндальфа. Так будем смеяться! Сквозь слезы и боль! Смеяться и чувствовать! И знать, что мы еще живы! – слова закончились так же быстро, как и появились, и Арагорн тяжело дыша, снова привлек девушку к себе, осторожно целуя в висок. – Никто не упрекнет тебя в стремлении жить. И никто не скажет, что ты смехом своим предаешь память, его забывая. Поверь мне, – шептал он, поглаживая девушку по голове.
- Местность странная здесь,- отстраняясь, промолвил Бродяжник, - то смеемся, то плачем. Да словоохотливость нападает – видать Лориэн недалеко, - с улыбкой проговорил он и, лукаво подмигнув Наяре, прошептал. – Разливай чай, хозяюшка, что-то мы здесь засиделись.
Арагорн окликнул Хранителей и пошел собирать немудреный скарб, а Наяра, улыбнувшись, приосанилась, гордо вскинула голову и с радушием встречала спешащих к ней друзей.
Первыми примчались Мерри и Пин. С жадностью облизываясь, смотрели они на заполненный чан и долго препирались, пытаясь определить, кто из них отведает лакомство первым. Разгоряченные словесной баталией, они не заметили, как неспешно подошедший Сэм протиснулся вперед и подал кружку девушке. Удивленные Мерри и Пин замерли с открытыми ртами, не совсем понимая, как Сэм - тихоня Сэм - умудрился влезть вперед них. Но Гэмджи, не обращая на это внимания, благодарно кивнул и медленно пошел в сторону - туда, где сидел утомленный Фродо.
Быстро и ловко разливала Наяра чай, подмигнула подошедшему Боромиру, беззвучно прошептавшему «спасибо», легонько стукнула по руке Пину, влезшего вперед очереди за добавкой и улыбнулась вновь подошедшему Сэму, который сразу же покраснел и смог лишь кивнуть.
Гимли же долго мялся рядом с чаном, всем своим видом показывая, что не может решиться. Он бросал странные, полные тревоги, взгляды на Наяру, что она аж взмокла, чувствуя себя неловко за казавшуюся удачной шутку. Внезапно гном крякнул, шумно выдохнул и резко махнул рукой так, словно собирался сделать то, что вряд ли закончится для него хорошо - и быстро протянул кружку, боясь передумать. В глазах, поднятых к небу, явственно читалась мольба, что девушка вконец стушевалась. Гимли, не глядя, принял из чуть дрожащих рук чай, с опаской покосившись на него, да вдруг задорно подмигнул Наяре и, чуть ли не подпрыгивая на месте от радости, загоготал и довольный собой отошел в сторону.
Наяра усмехнулась про себя, облегченно выпуская воздух сквозь сжатые губы. Неторопливо разлила она остатки чая себе и Арагорну и, осторожно делая маленькие глотки, блаженно прикрыла глаза от разливающегося по телу наслаждения, из-под опущенных ресниц поглядывая на эльфа.
***
- Гвадор, - с улыбкой произнес подходивший Боромир, в одной руке он осторожно держал наполненную доверху кружку ароматного чая, другая же замерла в почтительном жесте около груди. – И гватель, - вновь улыбнулся он Леголасу.
- Извини, Боромир, но я не могу быть твоей названной сестрой, - со всей серьезностью произнес на это эльф.
Гондорец замер на полушаге и совсем не по-мужски часто-часто заморгал, с удивлением и опаской поглядывая на непроницаемое лицо Леголаса. Рука дрогнула, и несколько капель, сорвавшись вниз, немилосердно оставили следы.
- Ах ты… - не сдерживая рвущееся ругательство, чертыхнулся Боромир.
Он перехватил кружку свободной рукой и рьяно стал трясти обожженной, что-то недовольно бормоча себе под нос, когда услышал тихий смешок, а подняв глаза – лукавую улыбку эльфа.
- Ага… - неопределённо протянул Боромир, враз все поняв, и рассмеялся в ответ.
- Прости, Леголас, хоть ты и недурен собой, - сквозь смех произнес Боромир, картинно оглядывая специально приосанившегося принца, - но у меня есть гватель, и другой мне не нужно, - эльф и человек, не сговариваясь, посмотрели на девушку, о чем-то переговаривающуюся с притихшими полуросликами. – Нет, другой не надо. А вот от друга, я бы не отказался. Мелу, - наморщив лоб, старательно выговорил он.
- Меллон, - с улыбкой поправил Леголас. – Боромир, ты меллон.
- Mellon, gwathel, gwador, – проворчал гондорец и вдруг широко улыбнулся. – Эдак я скоро начну по-эльфийски так щебетать, что всяк эльф понимать меня сможет. Что ж, mellon Legolas, - с видимым удовольствием произнес он, - собираться надо. А то договоримся мы с тобой до всяких непотребств. Надо же, гватель, - усмехнулся Боромир, косо взглянув на невозмутимого эльфа, и, отвернувшись, передернул плечами. – И в страшном сне не приснится!
Леголас улыбался уходившему Боромиру, что-то бурчащему себе под нос; медленно допил уже не обжигающий чай, вкусом своим и цветом напомнивший о ярком душистом лете, и, окинув взглядом поляну, задумался.
Mellon… Леголас редко просил Судьбу о снисхождении, полагаясь все больше на себя, но сегодняшний ее подарок был щедр: дружба, начавшаяся со взаимной неприязни, и что-то еще, что так отдаленно напоминало счастье.
Gwador и gwathel… Два простых обыденных слова, но плечи сами расправились, и сердце радостным перестуком возвестило о жизни…
Gwador и gwathel…
И Леголас впервые открыто посмотрел на Наяру, стоявшую вполоборота, и лишь затухающий сонный костерок разделял их. Чуть ссутулив плечи и прикрыв глаза, девушка подставила лицо бодрящему прохладному ветру, что осторожно вплетал вечернюю свежесть в волосы, немного приподнимая их и откидывая. Леголас ловил каждый ее жест, и каждое мимолетное движение сладостной дрожью отдавалось по всему телу. Он с нежным трепетом смотрел за ее рукой, с усталостью откинувшей волосы со лба, и не смог сдержать улыбки, увидев, как девушка с детской непосредственностью скосила глаза к носу и, выпятив нижнюю губу, сдула непокорную прядь.
Жадно, словно ненасытно, впивался Леголас взором в припухшие губы, дрогнувшие в улыбке; скользил взглядом по гибкому стану. И мечтал страстно, как мечтают, быть может, только юнцы, стать ветром и бережно обнимать ее за плечи, покрывать невесомыми, наполненными нежностью, поцелуями. И тихо шептать на ушко предания и сказки, убаюкивая ее под сенью деревьев, даруя и оберегая безмятежный сон.
И Леголас смотрел. Но не было в этом взоре ни вызывающей наглости, ни бесстыдства – лишь хрупкая нежность и так необходимая теплота.
Все больше распаляя себя, все больше отдаваясь этому странному безумному чувству, эльф не мог совладать с собой. Не хотел. Бессвязным узором плелись мысли, кристальной чистотой звенела веселая капель души, и сердце, скинув мертвую паутину со своих оков, сладко потянулось, улыбаясь новому дню, и, не страшась больше боли, одним невесомым движением сбросила ненавистные кандалы, давая вновь почувствовать себя живым.
Завороженно смотрел Леголас на Наяру, впитывая легкий танец ее изящных рук и колыхание воздуха, казавшееся пробудившимся волшебством, когда почувствовал на себе ответный взгляд. Немного удивления, чуть-чуть осторожности и столько же смешливости веселых карих искр.
И вечно спешащее время споткнулось вдруг на ровном месте, растерянно озираясь, и замерло удивленно. А воздух, пронизанный острым, словно эльфийский клинок, взглядом, заколыхался от переплетающегося голубого и карего свечения. И терпким стал да густым.
Леголас не раздумывал больше и потянулся навстречу той, что теплом своим и светом влекла всегда к себе. В ответном жесте взметнулась Наяра, простирая тонкие руки к эльфу. Но оба так и не сделали ни малейшего движения, неподвижно оставшись на месте.
Хрустальная прозрачность их скованных тел не могла больше скрывать радужное соцветие рвущихся душ. Истосковавшиеся друг по другу, далекие от предрассудков и закулисных игр рвались они навстречу, рвались, но натыкались на ледяную холодность своих темниц.
Холеные пальцы Леголаса чуть дрогнули. И этого, казавшегося неуловимым движения, хватило на то, чтобы крохотная искорка выскользнула из сдерживающих ее пут. И маленький светло-зеленый мотылек фэа эльфа рванулся вперед, туда, где ярким мерцающим заревом растекалось тепло. Он летел уверенно и самозабвенно, не испытывая страха погибнуть от испепеляющего жара; он летел, мечтая погреться и прикоснуться к этому манящему пламени, совсем позабыв о себе. И пусть опаленные крылышки уже не смогут поднять его к холодным звездам и облачным ветрам. Пусть так. Хотя бы так. И мотылек рвался вперед, оставляя за собой переливающееся светло-зеленое сияние.
«Безумец! – громко верещал пробившийся разум. – Что делаешь ты? Это огонь. Дикий и беспощадный. Красив? Ничуть ни бывало! Жесток он и яростен. Не будет тепла, не будет трепета, лишь боль от сжигаемой плоти, лишь боль!»
Но мотылек не слушал и упрямо летел. Он не боялся боли – она позволяла понять, что жизнь еще теплится где-то, что надежда есть, как есть и спасенье. Лишь забвения он опасался да зыбкого затишья, что сладко убаюкивало мысли, топя волю и желание.
А разум все кричал и доказывал, проклиная упорство и свободу во взгляде, напоминая все то, что крепко хранилось на самом дне. И, словно на последнем издыхании, уставший и растрепанный мозг выплюнул образ отца. Бледное лицо Трандуила выплыло перед глазами: хмурый уставший взгляд да кровоточащая рана, рассекшая бровь.
Мотылек вздрогнул и затрепыхался на месте, но не поддался на подлую уловку и с удвоенной силой рванулся вперед.
А пламя все приближалось, манило и обещало тепло. И когда до него осталось чуть меньше половины пути; когда жар, растекающийся по застывшему воздуху, уже прижигал крылья, а все, о чем твердил мозг, могло сбыться в любой момент, дрогнувшие пальцы Наяры выпустили ответную искру. И маленькая ярко-желтая бабочка рванулась навстречу заждавшемуся зеленому. И тепло, нежное и ласковое, последовало за ней.
Сначала осторожно, потом увереннее и смелее мотыльки разглядывали друг друга, довольно поведя усиками и переглядываясь. И, словно что-то решив, наконец яркий желтый огонек взвился ввысь, а зеленый тут же последовал следом. Он летел прямо под ним, не обгоняя, но и не отставая, а потом, резко повернувшись в другую сторону, коснулся крылышками усиков бабочки. Желтая прелестница замерла, растерянно поглядывая на проказника, но в ту же секунда закружилась с ним в танце.
Два мотылька летели все выше и выше, вплетая в узорную косу неба цвет сочной зелени и спелого солнца. Превратившись в едва различимые точки, столкнулись в поднебесной выси и пролились на землю красочным дождем.
И мир сразу ожил. Загудел ветер, в шуме которого вдруг прорезались нотки участия и заботы. Зашептались полусонные листья, плотнее прикрывая темный бархатный ствол. А камни отозвались на давнишний призыв, расправляя затекшие чресла. Все стало ярче и как будто резче, а запах горькой полыни и сладковатого липового цвета укутал от бед, даруя блаженство.
…А вдаль летели два мотылька. Один — светло-зеленый с яркими желтыми полосками. И другой — цвета солнца с зелеными искрами звезд…
