ВитаЛИна

Выбежав из студии, Сергей со всей дури врезал кулаком в стену. Может, надеялся, что проломит, или подумал, что боль физическая пересилит боль душевную. И пересилила. Даже показалось, что хрустнула кость. Или стена. Обкладывая себя и ситуацию грубыми словами, убежал в неизвестном направлении. Виталина осталась наедине с Житняковым. Хотя Мише в данный момент было параллельно происходящее. Точнее, он делал вид, что ему параллельно. И получалось очень убедительно. Настолько, что уже через минуту Виталину это жутко взбесило. Резким движением выдрала наушники. - Я требую объяснений, - закричала она. - Что тебе объяснить? - не растерялся Михаил. Спокойно, но громко и достаточно строго. Этого она не ожидала. От доброго, застенчивого мальчика, который, переволновавшись, на Вы обращается и по имени отчеству, а то и вовсе дар речи мог потерять. Но тут что-то новенькое. Может, подменили? - Ты что себе позволяешь? - не выдержала она. - Я что позволяю? - не теряя над собой контроля. - Я веду себя адекватно ситуации. А вот что ты себе позволяешь? В отличие от Михаила, которого мог учить жизни каждый желающий и не по разу в день, при этом не стесняясь в определениях, повышать голос на Виталину мог только Холстинин. Нет, на это не обязателен охрененно уважительный повод, Холсту можно вообще без повода. Но не наоборот. - Ты как со мной разговариваешь? - не унимается женщина. - Нормально я разговариваю, - все так же спокойно, - а - ты избалованная истеричка. - Что? - пыталась влепить вокалюге пощечину, но тот ловко увернулся. - Что слышала. Вот, уже руки на меня поднимаешь. А все из-за чего? Из-за того, что привыкла, когда все для тебя и тебе слова никто сказать не может. - Но... - Заткнись! Меня слушай. Я тебе не позволю моим друзьям нервы мотать. Тебя я не знаю и не желаю знать. Поэтому не боюсь и не собираюсь. Истеричка! Не нравится ей что-то... Холстинин из-за тебя про музыку забыл, только чтобы тебе, идиотке, комфортнее было. Наивный. А знаешь, почему Сергей с Максом к вам в гости не приходили ни разу? Не задумывалась? Потому что смотреть не могли, как друг их мучается и во что другой их друг превратился. Я ходил, только чтобы Холста немного поддержать, чтобы он не взвыл и на стены кидаться не начал. Выйти она к друзьям стесняется... Тьфу... Дура закомплексованная. Зато из дома сбегать - это мы быстро. Серега, добрая душа, все вытерпеть готов, все надеялся, что ты выговоришься, тебя отпустит. Где там? Он из-за тебя футбол смотреть не может, спать не может без бухла, как и Холстинин. Это только официально его из дома по поводу чемпионата выперли. Макс вообще себе места не находит. Кошелка обыкновенная! Иди на лавочку к себе подобным, а нам верни нашего Виталика! Отвесил ей пощечину и ушел, хлопнув дверью. Может, хоть так до нее дойдет, хотя верилось с трудом. Откуда у Мишеньки такое бесстрашие и наглость? И наглость ли это? Надоело ему это безобразие и безумно грустные глаза Петровича. Он хоть и улыбается, пытаясь скрыть свои чувства, но глаза выдают полностью. Он - Миша - и сам безумно соскучился по Виталику, но как его вернуть толком не знал. Поначалу в панике рыскал по сайтам в поисках подходящего средства; поняв, что все это ерунда и развод, в порядке полного бреда, обратился к Стырову. Готовит же какие-то отварчики, может, и тут что посоветует. Но Тёма не обрадовал. Сказал, что только сам Виталий может все изменить. Но что он должен для этого сделать - не знает никто. И Удалов в этом не виноват. Смотреть на мучения коллег совсем невыносимо. С Максом все понятно. Он, чувствуя свою вину, готов терпеть все, что угодно, не сказав ни слова. Переубеждать его Миша пытался, да все безрезультатно. Говорил и с Поповым: тот вовсе в ступоре каком-то - ничего слышать не желает, говорит, что потерпеть надо. Терпила. Хотя тоже понять можно. У него же с Виталиком теплые отношения, вот Серега и прощает любую выходку. То же самое и с Холстом. Он же сам - Миша - простой вокалист. К тому же не первый. И после крайней выходки, возможно, не последний... Следовательно, бояться ему нечего. Либо поставит эту истеричку на место, либо вылетит как пробка, третьего не дано. А все чувства - пустая хрень, на которую он не имеет права. Вот и все. Виталина осталась наедине с собой. В начале было просто непонимание, потом - офигевание от произошедшего. Потом уже осознание услышанного. Если разобраться, все правильно вокалюга сказал, вообще не поспорить. С оскорблениями, конечно, перегнул и эта пощечина совершенно ни к чему. Больно и обидно. Но надо заметить, что он обошелся без мата, в отличии от некоторых. Теперь она одна. Пора бы и задуматься над поведением. Прист присел на лавочку. Не смог он уйти и не хотел. Рука безумно болит. Стена оказалась крепче, а метод нифига не сработал. Как было хреново, так еще хреновее стало. Вот ведь. За что? Решил перевязать ладонь банданой, может, хоть так полегче будет. - Давай посмотрю, - Виталина присела рядом. - Сильно ушибся? - Уйди, - отдернул руку, - уйди, прошу тебя. И взгляд такой, что, правда, лучше уйти. В студии совсем пусто и как-то холодно. На диване остался планшет Житнякова. Бережно переложила не стол. И уборку бы сделать не помешало. Нахлынули мысли. До этого-то одни эмоции и претензии были, причем не обоснованные. Прист видеть не желает, Макс вообще неизвестно где, к Холсту лучше сейчас вообще не соваться. Петрович ничего не скажет, но терпеть его страдания невыносимо. И сама первой заговорить не сможет. Прав ведь Житняков. Абсолютно прав. Бежать и жаловаться кому-то хоть на того же Житнякова? Нет. И так многие пострадали. Сергей бродил неподалеку от студии. Пытался уговорить себя хоть на что-то. Миша уже успел провести и с ним беседы. Толку-то. Житняков прав во всем, кроме одного. Не знал он тех чувств, которые он - Сергей - испытывал к Виталине. Одно дело, когда Дуб был мужиком, но теперь. Теперь стало совсем тяжело скрывать, но у него пока получалось. Не знал никто. И Холст в первую очередь. Если Житнякову это можно было бы объяснить при необходимости, то Холстинин этого бы точно не понял никогда. Дело к вечеру. Когда идти некуда, а делать хоть что-то нет настроения, хочется лечь и отключиться. Осознание случившегося и своего поведения лишь усугубило ситуацию. Она свернулась калачиком на диване и почти забылась. Даже возник какой-то отвратительный, сильно затягивающий в себя глюк. От этого стало холодно, на глазах навернулись слезы. Никогда такой фигни не было, а тут... Сколько прошло времени - неизвестно. Тягучий глюк то отпускал, то затягивал обратно и так бесконечно. Что-то дотронулось до ее плеча и стало тепло. - Спокойной ночи! - прошептал знакомый и приятный голос. Этот голос и выдрал из глюка. Она резко обернулась. На полу рядом с диваном сидит Прист. - Сереж, ты вернулся, - она спустилась к нему на пол, крепко обняв, положила голову ему на плечо. - Прости меня. - Уже простил, - закутал ее в одеяло, - не могу я по-другому.