Гравитация

Ничего не изменилось. Это самое странное «ничто» могло и не меняться вообще. Была Робин. Девочка. Мать ее бросила, а мир решил уничтожить. Она выжила, а потом снова должна была умереть. Ничего не изменилось. Она выжила во второй раз. И был Луффи. Теперь – Ее Луффи. Не просто капитан, бог, спаситель, сумасшедший мальчишка, страшный, в целом, человек. Не просто тот, за кем она шла, сначала из любопытства, потом из интереса – а после по привычке, больше ей не за кем было идти. Был тот, с кем она научилась забывать прочитанное минуту назад. Был тот, вкус чьих губ она помнила лучше вкуса кофе. Был тот, с кем они причиняли вред и беспокойство всей команде: сначала запачкали камбуз, потом ночью разбудили и испугали Чоппера, заняли Воронье Гнездо, приватизировали мастерскую Френки, причиняли ущерб, урон, разделяли команду на две неравные части: они и остальные, меняли сложившийся порядок. И на утро виноватые сидели за столом, пытаясь нервно сыграть роли тех, кем были раньше. Луффи, впрочем, не играл. Ел, смеялся, воровал с чужих тарелок, шумел. Робин молчала. Все как прежде. И – никогда как прежде. - Я приму любое твое решение, сестричка, - сказала Нами однажды. Она сидела за круглым столиком, в сотый раз плела косу на ночь и делала вид, что собранное Робин одеяло и подушка – это более чем нормально. - Я ничего не решала, - просто отвечала ей Робин. Она любила и привыкла врать, но Нами – никогда. Нами женщина, моложе, удачливее, красивее – но та же женщина, с ней можно как всегда, как с мамой, как с самой собой, по законам гравитации. И еще – Робин знает – у Нами к Луффи тоже такое было. Давно. Еще до Арабасты. Щемящая тоска, влекущая к нему больше чем к богу, дивная сила притяжения, готовая схватить за рыжие кудри и опустить их к плетеным сандалиям, гравитация, сильнее чем когда-либо будет еще. - Он хороший, - невзначай бросает Нами, и Робин страшно спросить – она это просто предположила или знает по опыту? Робин не смешно – а можно и посмеяться над собственной глупой ревностью, она уже стара для нее, как и для любви, как и для Луффи. Но Робин ревнует. И Нами помнит об этом. - Он самый лучший, - торопливо и горячо говорит она, не стесняясь ничего и никого, краснея и бледнея – чтобы сестрица помнила, она тоже тут, она отпустила, но может и передумать, и разве играют законы дружбы и близости душевной, если дело касается чувств?.. Чувств ли?.. Нами смотрит в большие стеклянные глаза Робин, ловит в них понимание и отпускает окончательно. - Береги себя, сестрица, - говорит она, когда Робин уже далеко, настолько далеко, что даже коснуться ее сложно. Остаток ночи маленькое солнце корабля будет слушать плеск волн и смех Луффи на палубе. Она знает, что могла бы быть на месте Робин и сейчас, и всегда, но юность и смелость взяли свое, и больше она уже не сможет смотреть на него, как на мужчину. - А может, это и к лучшему, - тихонько говорит она себе во сне, не веря и веря одновременно. Нами еще не знает, как называется это первое осознанное разочарование – и не узнает уже никогда. Больше в любви она не проиграет. И не отступит точно. *** Ничего действительно не изменилось. Луффи проснулся около четырех утра – небо над Санни было темным, но сквозь плотные тучи пробивались первые лучи. Все вокруг скрывал туман. Луффи почувствовал в утреннем воздухе терпкий запах опасности и мгновенно проснулся. Робин рядом с ним завозилась, он накрыл ее собственной курткой, с интересом вглядываясь в нее. Робин никогда не раздевалась полностью – а если так случалось, торопливо одевалась после – боялась собственной наготы, как и счастья своего. Кожа ее в тумане казалась белоснежной, веки вздрагивали. Луффи подумал, что никогда раньше не видел настолько красивых женщин - Макино, Дадан, юные пиратки, Альвида, Нами – их обаяние и чувственность проходили мимо него, оставляя след для других, для всех, кроме Луффи. Иногда перед сном они обсуждали девчонок – Санджи пел им оды, Зоро четко выделял плюсы и минусы, Френки лил слезы, Усопп подшучивал над ними, Чоппер делал вид, что не понимал – но понимал полностью, как врач и полу-зверь. И только тогда, впервые, в тот странный день, когда Робин прыгнула в открытое окно и попрощалась с ним – Луффи понял, он намного слабее в своем эгоизме, чем ему казалось. Он может спасти Робин. Может дать ей время. Может стащить ее книги. Может позволить ей ухаживать за раненным собой. На все это собственного малодушия и отваги хватит с лихвой – но и только... С севера подул зябкий утренний ветер – и Робин открыла мутные со сна глаза, привычно назвав его по имени. Луффи торопливо обернулся, рукой коснулся темных волос, не сдержался, припал к ним лицом, зарываясь в ее шею, жадно вдыхая ее запах – чувствуя, как быстро разум раздваивается напополам, а в паху тяжелым камнем ворочается возбуждение. Луффи был уверен как никогда и ни в ком – отпустить Робин он уже не сумеет. Не сможет. Не попробует даже. И если она попробует уйти – как тогда, в городе воды – он пойдет за ней и вернет ее. И будет возвращать до тех пор, пока жив. Не как накама даже. Как свою собственность. Дверь камбуза распахнулась. Зоро был наполовину раздет – но Вадо Ичимонджи была надежно сжата большой его ладонью, как сердце. Он смотрел в глубину камбуза, позвал Луффи, но видел – и это Луффи понял сразу – видел только Робин. Темные волосы, рассыпанные по подушке, белоснежную ногу, которую Его капитан сжимал рукой. Зоро снова позвал Луффи по имени. В воздухе плыл свежий запах сражений и стали. - Пиратский корабль, - бросил он, - Большой. Авангард был… Теперь его нет. Но сейчас придут другие. - Сейчас приду, - сказал Луффи Робин, - Подожди тут. Она подняла голову и только сейчас осознала – Зоро смотрит на нее. Робин ответила ему улыбкой, он сжал руки в кулаки, не ответил. Проклятая гравитация еще имела силу над ним. Зоро не Нами – она была влюблена неделю, месяц, сейчас она свободна, и может смотреть на них с Луффи: обнаженных и счастливых, и сердце ее не будет таить в себе ничего кроме свежих мандаринов и шелеста купюр напополам с солнцем. Зоро не такой. Зоро мужчина. Он не влюбленный в нее мужчина. Он любящий ее. И любящий Луффи. Тот, кто не оставляет за собой прощения, но и неспособный дать его ни ей, ни ему. - Она тебя не любит, - невзначай скажет Луффи уже на палубе, когда Робин будет далеко, далеко от них обоих. - Никогда не полюбит, - согласился с ним Зоро. Проклятая катана сонно звякнула, высвобожденная из ножен. Робин слушала их.