Только победа. Часть 3. Танец Огня

Громоздкие свинцовые тучи медленно движутся под порывами резкого, не по-летнему холодного ветра. Он дует беспорядочно, во всех направлениях сразу, треплет волосы, бросает их на глаза, заставляя снять бейсболку, которую иначе сорвало бы с головы. У Геничиро всё никак не получается до конца осознать происходящее. Он складывает ракетки в сумку и подрагивающими пальцами застёгивает молнию. Всё тело еще гудит от недавней схватки. Она окончена, но огонь и не думает утихать, будто раздуваемый этим бешеным ветром. Санада затылком чует, что Юкимура подошёл и остановился совсем рядом. Голову кружит от такого знакомого, едва уловимого тонкого запаха парфюма и терпкого — пота. Санада безрезультатно заставляет сердце сбавить обороты и наконец поднимается. Юкимура улыбается. Какого чёрта он улыбается?! Санада понимает, что ему недолго удастся держать себя в руках. Огонь рвётся наружу. Юкимура стоит под порывами ветра, сунув руки в карманы джинсов, стройный и тонкий, как натянутая струна. Волнистые волосы то падают на глаза, то разлетаются и открывают лицо, которое изменилось почти неуловимо, но всё же явно. Черты стали чуть твёрже, чуть острее; фигура — чуть выше, чуть шире в плечах. Теперь его уже невозможно спутать с девушкой. Хотя Санада и раньше не понимал, как кто-то мог это сделать. Юкимура был самым сильным, самым решительным человеком из всех, кого он знал. Он восхищался своим капитаном с самого детства, с их первого матча, и готов был следовать за ним куда угодно. До того, как он просто вычеркнул Санаду из своей жизни, будто что-то бесполезное. — Ты стал сильнее, Геничиро, — признаёт Юкимура. — И похоже, не только в теннисе. Значит, всё было не напрасно. Дальнейшие слова Юкимуры о каком-то барьере наполовину тонут в рёве огня. Он говорит о том, что хотел дать Санаде пространство для роста, что хотел сделать его настоящим капитаном, и якобы поэтому он согласился уехать со своей семьей. Санада не знает, правда это или отговорки, но даже если правда — она ещё хуже. Это значит, что он снова им манипулировал, не спросив, нужно ли это самому Санаде. Ярость захлёстывает его рассудок, и он даже толком не понимает, что хочет сделать. Пожалуй, следовало бы его ударить. Это верх цинизма — прикрываться рассуждениями о благих целях, когда ты предал не только того, кого всегда называл лучшим другом, но предал всю команду. Санада хочет протянуть свою большую мощную руку и зажать пальцами эти губы, которые смеют улыбаться так спокойно, сдавить, смять это идеальное гибкое тело, чувствовать его дрожь, слышать крики, рвущиеся из его груди… Санада трясёт головой, пытаясь справиться с наваждением. — И что, ты добился своего? Доволен? Юкимура смотрит в его глаза так искренне и открыто. Он и правда доволен. Он не жалеет ни о чём и не испытывает вины. Здесь есть что-то ещё. — Да. Я вижу, что теперь ты сможешь справиться и без меня. Что он несёт?.. Без него? Эти слова звучат, как прощание. Они только что встретились — и он снова прощается? Он снова собирается оставить его одного? От одной мысли об этом всё внутри у Геничиро вспыхивает болью — там, где ещё секунду назад была лишь ненависть. Нет. Нет, чёрт возьми, он этого не допустит. Санада делает шаг навстречу и ловит лицо Юкимуры в свои ладони. Тот резко вдыхает и замирает. Ветер гонит тучи, заставляя свет и тень сменять друг друга в изумлённо распахнутых глазах Сейичи. Санада знает, что это может быть единственный шанс в его жизни, пока Юкимура растерян и захвачен врасплох, и он говорит отрывисто: — Ни черта подобного. Я не могу без тебя. И никогда не смогу. Касание губ бросает в топку огня последние остатки мыслей. Его напряжённая рука держит затылок Сейичи, зарывшись в длинные волосы, и тот не может отстраниться. Но его губы мягкие и горячие, и они раскрываются навстречу, впуская внутрь, и только тогда Геничиро понимает, что Юкимура и не думает отстраняться. Санада дрожит. Он чувствует ту же дрожь в отчаянной силе, с которой тонкие пальцы сжимают его спину; чувствует острые зубы, горячее дыхание — всё это где-то позади ревущего в нём вулкана. Это не похоже на поцелуи с Аюми. Это ни на что не похоже. Сейичи никогда не уступает, даже в таком противоборстве он, захваченный врасплох лишь на миг, инстинктивно пытается перехватить роль лидера. Санада знает, как ему порой смертельно надоедает побеждать, но всё же вырвать у него победу можно только силой. Геничиро может только гадать, какими могут получиться эти отношения. ...Он не знает, сколько это длится, может, минуту, может, вечность. Он теряет ощущение реальности. Юкимура первым отрывается от его губ. Смотрит в глаза Геничиро и выдыхает: — Я ни о чём не жалею. Лишь во тьме можно видеть звёзды… помнишь? Его пальцы скользят по шее Санады, спускаются на его грудь, и Геничиро становится жарко в легкой футболке под холодным ветром. — Придурок, — рычит Санада, наконец начиная всё понимать, хотя ещё и не может осознать до конца. Да, он раньше многого не видел, не замечал даже таких явных намёков, которые были рассыпаны в их прошлом — целой россыпью. И потому Юкимура бросил его в безнадёжно-чёрную ночь. Оставил совсем одного. Наедине с чернотой. С этой космической пустотой. — Не смей больше устраивать мне такой терапии. А за эту… ты ответишь. — Отвечу, — от этого обещания, произнесённого шёпотом, от прямого и обнажённого взгляда этих глаз Санаду вновь накрывает жаром. Это слишком… ярко. Как те звёзды на непроглядно-чёрном полотнище. И Юкимура нарисовал эту картину из их судеб. Как он мог сделать это с ними обоими? Как он мог быть таким жестоким и решительным, а теперь с такой щедростью и доверчивостью отдавать ему всего себя? Этот ангел и демон в теле человека… чего ждать от него в следующую секунду?.. — Как же я хочу тебя, — шепчут губы у его уха. Они должны остановиться, понимает Санада остатками разума. Он и забыл, что они на школьном корте. — Сейичи, постой, — говорит он, отстраняясь. Лишь на самую малость, на несколько сантиметров, но и они требуют от него сверхчеловеческих усилий. — Нас могут увидеть. — Узнаю Геничиро, — закатывает глаза Юкимура. — Даже сейчас не теряешь ответственности. — Должен же хоть кто-то из нас быть ответственным. Они одновременно чувствуют что-то и оборачиваются. У ограды корта стоит Кирихара. Его кулаки сжаты и слегка подрагивают от напряжения. Круглые, потрясённые глаза отблёскивают красным; губы шевелятся, но так и не могут произнести ни звука. Юкимура делает шаг навстречу, но парень отшатывается от него, как от огня. Он переводит широко распахнутые глаза с одного на другого. — Акая… — осторожно говорит Санада, глотая комок. Кирихара дёргается, как от удара. Где-то в глубине его горла закипает рык. — Ты… значит, так, да?.. — Акая! — гремит Санада. — Сука! Он пятится — и уносится прочь. — Чёрт… — Юкимура тревожно смотрит ему вслед. — Нехорошо получилось… Санада согласен, что хорошего мало, но такой реакции от Акаи даже он не ожидал. — Не беспокойся, — кладёт он руку на плечо Сейичи. — Я с ним поговорю. — Ты не думаешь, что он… м-м… — Нет! — резко обрывает Санада. — Нет. На этот счёт не волнуйся. У него… другой объект в голове. — Хм… надеюсь, ты прав. Я даже догадываюсь, кто. — Догадываешься?.. — Ага. Но это его дело. Меня тревожит другое. Его глаза покраснели. Как бы он не натворил чего в таком состоянии… — Честно говоря, меня это тоже тревожит, — признаёт Геничиро. — В последний год он изменился и почти на меня не реагирует. Когда ты уехал… он будто потерял уверенность в команде и, похоже, нашёл друзей где-то на стороне. — Это моя вина, — Юкимура сводит брови. — Я предал его доверие… Санада вспоминает, какими глазами Акая всегда смотрел на бучо, как он не хотел верить, что тот их бросил, и как ещё долго не мог называть капитаном Санаду. И понимает, что утешения будут ложью. Юкимура прав, и какие бы цели ни преследовал его поступок, для Акаи это действительно было предательством. — Всё будет хорошо, — единственные слова, которые Санада может найти, хотя они и бессмысленны. — Пойдём домой. Тебе ведь негде теперь жить в Канагаве? Остановишься у меня, — он не спрашивает, он озвучивает факт. Юкимура улыбается в ответ, подхватывает свой рюкзак — и они уходят привычной дорогой, будто и не было этого последнего года, и ничего никогда не менялось. Нет, изменилось, — думает Геничиро, позволяя себе задержать его ладонь в своей перед тем, как выйти с тихого корта на оживлённые улицы. * * * «Вот так поворот! — воют Голоса на разные лады, но в едином порыве, накинувшись на него целым роем. — Теперь ты понимаешь, почему? Понимаешь, с каким лицемерием...» Акая отбивается от этого роя, бежит, не разбирая дороги, и чувствует, что в нем что-то готово треснуть. «...он обвинял тебя?! И ты простишь это лицемерие? Простишь предательство? Двойное предательство!..» Акая врезается в угол сарая и сдирает кожу на плече. Резкая вспышка боли пронзает красный туман. В глаза бьет резкий дневной свет. Он оседает на землю у стены и хрипло дышит, сжав горящее плечо. Впитавшийся в траву запах мочи ударяет в ноздри. Акая морщится. Надо промыть ссадину. Он поднимается и на ватных ногах ковыляет к умывальникам. Вода ледяная. Ветер быстро подсушивает кровь. Акая достает мобильник. Он не уверен, что хочет сделать, но пальцы сами набирают имя Янаги-семпая. Он слушает гудки в трубке, сильно прикусив губу. В голове пустота, он даже не представляет, что сказать. — Вы знаете, семпай, я только что видел, как Санада с Юкимурой целовались на корте. Можно, я их убью? — Почему, Акая? — Потому что… хмм… потому что… Слава буддам, Янаги не берет трубку. Уже привычно. В последнее время он часто не отвечает на звонки. Акая давно отвык ждать поддержки с его стороны, но иногда в действия еще возвращается что-то доведенное до автоматизма в прошлом... Акая со злостью пинает гальку. Он с самого утра чуял, что это будет дерьмовый день. Сперва поссорился в автобусе с крикливой девкой, отдавившей ему ногу своим каблучищем. Потом задержался на физике, потому что зараза Хитоми не дала списать тест. Тогда-то эти придурки и схватили его да посадили под замок учить английский, и Акая впервые задумался, не послать ли всё к дьяволу. Он крутит список контактов вверх-вниз, вверх-вниз. Наконец давит кнопку вызова. — Йо, Сопля. — Акума?! — верещит тонкий голос. Акая отодвигает трубку подальше, кривясь. — Да не вопи мне в ухо! — Как ты узнал?.. — в голосе слышится священный ужас. — Я только что подумал тебе звонить! «Демон» глотает смех. Лишняя монета в копилку легенд о его родстве с незримыми силами. — Что стряслось? — Одноглазый созывает сходку, мы вот думаем, идти? По тому самому вопросу! — Идиоты, чё тут думать! Без меня вообще мозгами шевелить разучились? — Ты же знаешь Джиро, он осторожничает… — Ссыт он. Куда и когда? — Обычное место, через час! Придешь, да?! — Да приду, приду. Давай. Акая схлопывает телефон и начинает подрагивать от смеха. Ну наконец, что-то весёлое! Что-то посерьёзнее районных разборок! Смех рвётся из горла до тех пор, пока лёгкие не начинают саднить. Сладкое красноватое марево слегка подёргивает реальность, горячит кровь в жилах. Акая поправляет шнурки, подхватывает сумку с земли и вприпрыжку выходит из школы. ...И ни одно воспоминание из того жаркого полдня, когда слова Сакуно сдвинули что-то в его душе, не пробивается сквозь сладкий красный туман. * * * Смятение сливается с ветром воедино. Сакуно сидит на скамейке трибун у главного корта, уставившись в пространство, и всё ещё переваривает в голове встречу, невольной свидетельницей которой только что стала. Перед её застывшими глазами до сих пор — дуэль двух взглядов, два силуэта напротив друг друга. В вихре мыслей, роящихся в голове, совсем как этот безумный ветер вокруг, пробивается чувство странной досады, которого она не может понять. Она должна радоваться за Санаду. Но что теперь будет?.. Она не знает. Ясно одно: всё изменится. Спокойное время Пустоты завершено. ...Рюзаки возвращается в реальность, спугнутая движением. Мимо корта вдруг проносится взмыленный Кирихара. Он её не замечает. Сакуно хочет его окликнуть, но что-то в этой сцене заставляет её осечься. Слепо врезавшись в угол сарая, Акая останавливается и оседает на землю. Он дышит тяжело. Его глаза налиты кровью. Сакуно так и застывает с открытым ртом. Шатаясь, Акая подходит к умывальникам и плещет в лицо водой, затем смывает кровь с руки. Его пальцы подрагивают. Достав телефон, он жмёт вызов, ждёт, шипит что-то вполголоса. Пинает камень. Снова куда-то звонит. — ...Идиоты... — подхватывает ветер обрывки отдельных слов и глушит другие. — ...Мозгами шевелить разучились... ...когда?.. ...приду, приду... хаха! ...х-ха-хаха!.. Смех Акаи срывается в визгливые нотки, воскрешая в памяти тот страшный матч финала, после которого Инуи оказался в травмпункте. Сакуно не видит его глаз под упавшими на лоб мокрыми прядками, но замечает, как язык облизывает кривящиеся в ухмылке губы. Её сердце ухает в пустоту. Акая потуже завязывает шнурки, засовывает телефон в карман и пружинисто вскакивает на ноги. Рюзаки напряжённо дёргается следом. На её ладонях проступает испарина, но в горле стоит сухой комок. Так и не заметив её, Акая уже идёт к выходу из школы. В его походке проглядывает что-то незнакомое. Что-то опасное. Сакуно решительно подхватывает сумку и сбегает с трибуны. Ей страшно. Страшно следовать за ним, но страшнее думать, куда и зачем он направляется. Она держится на значительном расстоянии, но не отстаёт. Свернув со знакомой улицы, Акая долго петляет какими-то переулками. Сакуно и не подозревала, что в их районе есть такие места. Ветхие коробки домов прижимаются друг к другу почти вплотную, оставляя лишь узкие проходы в несколько метров шириной, наполненные затхлой вонью и нечистотами. С крылец и окон доносятся обрывки пьяной брани, азартные выкрики игроков в карты, но чаще — глухая, настороженная тишина. Ей пора возвращаться. Неважно, зачем Акая пришел в эти места, но ей тут точно нечего делать. Сакуно глотает комок в горле и осторожно оглядывается по сторонам. Позади нее стремительная черная тень ныряет за угол. Сердце делает несколько гулких толчков о ребра. Девушка моргает. Померещилось от страха? Для человека тень мелькнула слишком стремительно, но для кошки или собаки она была слишком велика. Сакуно вытирает о юбку вспотевшие ладони. Впереди Акая сворачивает в какой-то внутренний дворик. Сакуно решается и делает ещё несколько осторожных шагов. Заглядывает за угол — но двор скрыт за мусорными контейнерами, окружёнными грудой хлама. Гулкое эхо доносит несколько голосов. — …А где Одноглазый? — звонкий голос Акаи резонирует в тесном дворике. — Сейчас придёт, — отвечает ему хриплый прокуренный голос с заметным китайским акцентом. Он говорит что-то ещё, но Сакуно не может разобрать слов за ударами собственного сердца в ушах, поминутно оглядываясь. Ей мешает сосредоточиться ощущение чужого взгляда в затылок. — …смотрю, вы тут без меня совсем закисли, — снова раздаётся резкий смех Кирихары. — Чё за лохмотья, Джиро? А что же твои хвалёные сделки? Хриплый голос долго ворчит что-то невразумительное. — Хахаха! Вот ещё, так я и повёлся! Ты правда думаешь, что быть цепным псом у якудза — предел моих мечтаний? Я ни перед кем не гну спину, ты понял? Я не ты. Я тебе ещё тогда говорил, что они тебя сольют. Думал, ты понимаешь, что там ничего не светило… Хорошо, хоть вспомнил о моём плане. Ладно, где там этот Одноглазый… Сакуно разевает рот. Ками-сама, неужели это действительно голос Акаи? Куда же он влез?.. Она так и застывает с отвисшей челюстью, когда вдруг чья-то рука зажимает её рот. Девушка дёргается, но сильные руки обвиваются вокруг её плеч и живота, словно анаконда. В следующий момент её затаскивают куда-то вниз, в подвальную нишу, которую она не заметила за грудами мусора. — Тихо. Не дёргайся, — произносит смутно знакомый женский голос. Сакуно поспешно кивает. Только тогда стальная хватка разжимается. Она поворачивает голову. На неё смотрят большие агатовые глаза, остальная половина лица скрыта под чёрным платком или шарфом. Но Сакуно и так узнает Хитоми. Они никогда не общались лично, но она частенько видела старшеклассницу на теннисных матчах и просто в школьных коридорах. На такую красавицу сложно было не обратить внимания. Правда, сейчас Хитоми одета не в школьную форму, а во что-то чёрное, теряющееся в темноте подвала. — Что ты здесь делаешь? — Хитоми утирает лицо и спускает платок на шею. — Следила за ним? Сакуно хочется спросить то же самое. Она вопросительно смотрит на девушку. — Глупо, Сакуно, ты могла бы попасть в переделку. — Ты меня знаешь?.. Рюзаки никогда бы не пришло в голову, что Хитоми, всегда казавшаяся ей гордой и пафосной девицей, могла обратить внимание на такую тихоню, как она. — Конечно, знаю, — усмехается Хитоми уголком идеально очерченных губ. — Я слежу и за женским теннисом. К тому же, ты близка с этим придурком, — она кивает в сторону. — Ничего такого! — возмущается Сакуно. — Мы только… — Тише, тише. Я имею в виду ровно то, что сказала. Вы близко общаетесь. Этого достаточно. — Для чего?.. — Для того, чтобы стать объектом моего внимания. Сакуно кажется, будто она угодила в шпионский боевик. — Кто ты такая?.. — Племянница якудзы и ниндзя восьмидесятого уровня, Хи-но Маи, к вашим услугам. — Я серьёзно! — злится Сакуно. Хитоми лишь тихо смеётся. Сакуно не успевает решить, верить в это или нет. Хитоми бесшумно проскальзывает мимо и выглядывает из-за мешков с мусором. Рюзаки лезет за ней. — Тише, — шипит Хитоми. Сакуно осторожно, сантиметр за сантиметром, приподнимает голову над мешками. Наконец она видит лохматую макушку, похожую на морские водоросли, и ещё несколько рядом — бритых, длинноволосых, зализанных, и одну — в синей бандане. — …Наслышан о тебе, Акума, — гудит басом тот, что в бандане и, судя по движению плеча, протягивает руку. Сакуно приподнимает голову чуть выше, но ладонь Хитоми снова давит её макушку вниз. — А я о тебе нет, синяя башка, — отзывается Кирихара. — Где Одноглазый? — Занят. Он просил передать извинения за отсрочку. Предложение остаётся в силе. Он приглашает вас на встречу сегодня вечером, чтобы обсудить детали… — голос падает на октаву и становится почти неразличимым. Хитоми скрипит зубами. — Идиот. Куда же ты лезешь, балда… — Ты что-то знаешь про этого Одноглазого? — шепчет Сакуно. — Тут знать особо нечего, — Хитоми опускается на захламлённый пол и достаёт сотовый, начиная пролистывать список контактов. — Мелкий наркодилер. Держал свой бизнес и не доставлял хлопот, пока не захотел большего. — Хитоми давит на кнопку и прижимает трубку к уху, ожидая ответа. — Решил влезть не в свою сферу. Дядя такого терпеть не станет, тут свой порядок. И этот придурок туда же… Не понимает, что это уже не игрушки. Потому я за ним и слежу. Если он не бросит эту затею, мне придётся… Сакуно с трудом отлепливает язык от сухого горла: — Что?.. — Алло? — Хитоми прикрывает рот ладонью. — Ренджи, привет. Извини, не могу говорить громче. Тут такое дело… Её губы вдавливают тихие слова прямо в трубку. — Твой кохай собирается сунуть свою лохматую башку в пекло. Потом объясню… Вот что. Напиши ему прямо сейчас, предложи сыграть матч сегодня вечером. Да. Придумай что-нибудь… Да, это всё. Нет, этого будет достаточно. Давай. Хитоми складывает телефон. — Янаги-семпай? — шепчет Сакуно. Девушка кивает и снова выглядывает из укрытия. — Почему ты уверена, что это отвлечет Акаю? — Я не уверена. Вот как раз и проверю… — ...что для него важнее — теннис или… всё это? — предполагает Сакуно. — Не только. Губы Хитоми сжимаются в твёрдую линию. Акая замолкает на полуслове и лезет в карман. Он долго смотрит в экран телефона, как будто не может понять написанного. Человек в бандане продолжает что-то говорить, но Акая снова и снова перечитывает сообщение, кусая губы. Кусает губы и Хитоми. Наконец Акая резким хлопком складывает телефон и убирает его обратно в карман. — Отбой, — его голос не так резок, как минуту назад, но твёрд. — У меня появились дела. Хитоми усмехается уголком рта и сползает в подвал. — «Дела»… Идём отсюда, Сакуно. * * * Рюзаки не запоминает, как именно они выбираются из этих подворотен. Хитоми ведёт её какими-то запутанными ходами и тёмными лазами, и когда она поднимает глаза и видит клочок неба между тесных крыш и переплетений проводов — только тогда замечает, что уже почти стемнело. Похоже, время суток в этих подворотнях различается лишь по степени густоты и оттенку царствующей здесь тени. Сакуно не понимает, как кто-то может жить в таких местах. Она старается держаться за Хитоми след в след, полностью доверившись спутнице. Та, похоже, чувствует себя здесь куда увереннее. Её движения стремительны, точны и почти бесшумны. Может быть, она не совсем соврала насчет ниндзя?.. Через некоторое время они добираются до более просторных и чуть менее захламлённых улиц, освещённых редкими фонарями раменных и мелких лавок. Здесь жизнь идёт привычным ходом, по крайней мере, если не слишком приглядываться и прислушиваться. Не проходит много времени, как Хитоми ныряет в какой-то двор и тянет Сакуно в неприметную дверцу чёрного хода. — Где мы? — впервые за всё время их пути раскрывает Рюзаки рот. Хитоми заметно расслабляется и слегка потягивается, будто оказавшись наконец дома. Сакуно ничего толком не может разглядеть в тёмном коридоре, да и не успевает: девушка зовёт её по лестнице наверх. — Я быстро переоденусь, а потом перекусим. Это забегаловка одного моего родственника. Сакуно решает не возражать и молча следует за Хитоми на второй этаж. Они оказываются в длинном коридоре с рядами дверей по обеим стенам. Это напоминает дешёвую гостиницу. Хитоми отмыкает дверь за изгибом коридора и впускает их в небольшую комнату. Внутри нет ничего, кроме двуспальной кровати, телевизора и встроенного в стену шкафа, к которому и направляется её спутница. Парой быстрых движений она скидывает с себя чёрную одежду и запрыгивает в обычные джинсы, следом натягивает толстовку. Ветер почти утих, но циклон принес холод, и вечер не по-летнему зябкий. — Идём, — говорит Хитоми коротко, и, не потеряв и минуты, девушки спускаются со второго этажа обратно — на этот раз по более просторной и освещённой лестнице. Первый этаж гостиницы занимает небольшое кафе. Хитоми усаживает Сакуно за столик в неприметном углу, и к ним тотчас подходит официант. — Как обычно, — говорит Хитоми. Переводит взгляд на Рюзаки. — Что ты будешь? Советую рамен — остальная еда тут довольно дрянная. — Хорошо. Они дожидаются заказа в тишине. Сакуно кидает осторожные взгляды вокруг. Значит, в таких местах и обитают якудза? Или это самая обычная забегаловка? Публика кажется вполне заурядной для этого бедноватого спального района: несколько пар, усталые работяги да кучка пьянчуг у барной стойки. — А ты на удивление не любопытна, — замечает Хитоми. Сакуно переводит взгляд на девушку. — Как будто каждый вечер проводишь, шмыгая по подворотням в компании… хмм, таких, как я. — Просто… — на самом деле Сакуно вовсе не спокойна, её так и распирает от вопросов, но она всё ещё находится в странной прострации. — Просто я пытаюсь понять, что из твоих слов правда. — А что, если всё? — улыбается Хитоми, изучая её своим пристальным взглядом. — Это похоже на правду, — признаёт Сакуно. Движения Хитоми, выдающие специальную подготовку, вещи, которые она знает про Акаю и эти банды… — Но? — выжидательно приподнимает бровь девушка. — Ты бы мне не сказала. Я имею в виду… Ты даже меня не знаешь. Как ты можешь доверить мне что-то настолько важное про себя? Хитоми не успевает ответить — в этот момент им приносят рамен и чай. — Давай поедим, — предлагает девушка, — я жутко голодная. Не ела с утра, а потом ещё лазила за этим идиотом по помойкам… Они набрасываются на еду. Адреналин постепенно уходит, и Сакуно чувствует себя измотанной. Палочки в её руке подрагивают. Насытившись наконец, она откидывается на спинку стула и позволяет себе чуть расслабиться. Хитоми разливает чай. Звуки раменной сливаются в ровный, ненавязчивый и почти убаюкивающий гул… — Почему ты пошла за ним? — вырывает её из прострации голос Хитоми. Сакуно вскидывается и чуть встряхивает головой. — Я услышала… как он говорил с кем-то по телефону за кортом. А потом вдруг расхохотался, как будто… ну, помнишь, как раньше, когда он включал режим дьявола на корте… Мне стало не по себе. — Но почему ты решила, что он собирается сделать что-то подозрительное? Он сказал что-то конкретное? — Нет, из его слов я ничего не поняла, только что его позвали на какую-то встречу. Но это уже не первый такой звонок. Я теперь вспоминаю, что замечала это уже несколько раз. Он всегда упоминал какого-то Соплю… — Сакуно осекается. Что она делает? Должна ли она что-то рассказывать Хитоми? Собирается ли та помочь Акае, или же они враги в этом мире? Кто из них прав, и должна ли Сакуно занимать чью-то сторону?.. Девушка уже жалеет, что влезла в эту непонятную уличную игру. — Но я ничего толком не знаю... — Говоришь, это не первый такой звонок? — пристальный взгляд чёрных глаз Хитоми не торопится её отпускать. — Да, но раньше Акая отвечал раздражённо и вешал трубку. Что-то вроде... чтобы его оставили в покое и больше не звонили, и что он больше не хочет этим заниматься. Последнее время он вообще не отвечал на звонки, а когда я спрашивала — отмахивался, мол, надоедливые фанатки. Он всегда как-то нервничал и уходил в себя после этого... — Ты довольно проницательна, — улыбается Хитоми. — Я рада, что у него есть такие друзья… а не только те, кого он принимает за друзей. — Кто они такие? Почему он с ними связался? — всё-таки не удерживается Сакуно от вопросов. Хитоми морщит нос. — Уличная банда. Заправилой у них был полукитаец Джиро, перебравшийся в своё время сюда из Осаки. Там он работал на якудза, но не слишком успешно. Впрочем, этот его какой-никакой опыт быстро снискал ему уважение среди местной шпаны и мелкого хулиганья, громко называющего себя бандами, — Хитоми усмехается с презрением. — Такие есть всегда и везде, в каждом районе каждого города. Попугивают школьников, выколачивают деньги из мелких торговцев и — максимум — держат какой-нибудь притон. Мы позволяем им быть. Это естественная прослойка, куда попадают те, кто оказался изгоем общества, кто сам пошёл против системы, или просто те, кто хочет лёгкой наживы и не умеет зарабатывать честным трудом. Из этой плесени порой вырастают интересные экземпляры, которыми мы пополняем свои ряды. Поэтому мы приглядываем за такими бандами, оставляя им определённую свободу. В словах Хитоми, в её голосе появляется что-то слишком взрослое. Но как раз сейчас поведение девушки, её немного усталый тон, серьёзный блеск её тёмных глаз, даже безупречность её речи — кажутся абсолютно естественными, будто это в школе она носит маску обычной девчонки. Всё это поражает Сакуно. Ей открывается совершенно незнакомый мир, который, оказывается, существует параллельно с привычным. Почему племянница якудзы так просто рассказывает ей все эти вещи? Все это кажется слегка нереальным… будто из боевика… — Именно в такую банду и угодил Акая, — продолжает Хитоми. — Но угодил не как все, а совершенно другим путём и сразу — наверх. Про него ходят легенды. В этом мире любят всякого рода байки, тут даже существует свой уличный фольклор. Все незаурядные случаи тотчас становятся притчей во языцех и расползаются по округе, в процессе обрастая разными сказочными подробностями... — Но что такого сделал Акая? — Едва не убил Джиро, — будничным голосом шокирует её Хитоми. — Я не знаю, как было на самом деле, но слухи описывают это так, будто он превратился в демона нечеловеческой силы с красными глазами, чей взгляд отнимает волю и вселяет ужас. Видимо, его режим дьявола лицезрело достаточное количество человек, раз в эти слухи все поверили. Акая едва не убил человека?.. Сакуно вспоминает лицо своего друга, с таким открытым взглядом и милой привычкой почёсывать нос, его забавную боязнь Санады и наивную веру во все россказни Нио-семпая… Этот мальчишка едва не убил человека, главаря банды, служившего у якудза?.. Может быть, он всего лишь защищался, но утратил контроль над собой?.. — Но если он… едва не сделал это… то почему в итоге он оказался на стороне Джиро? — А тут всё просто, как в зоопарке. Когда ты повергаешь и унижаешь противника, то естественным образом оказываешься выше его в глазах стаи. Ты либо становишься заклятым врагом, либо лидером. Акая не смог просто уйти. Его удержало чувство власти. Это сильнее наркотика. Осознание своей силы, того, что на тебя с ужасом смотрят столько людей, что они готовы подчиняться тебе и следовать за тобой… Что они видят в тебе кого-то большего, чем ты являешься в привычном мире… не школьника, который едва вытягивает на проходной балл, не взбалмошного мальчишку и даже не талантливого теннисиста, который всё никак не может стать первым номером и вынужден оставаться в тени семпаев… А демона, существо с пугающей и непонятной силой, который пощадил их главаря, хотя мог бы спокойно прикончить его… Сакуно лишь трясёт головой. Как же Акая так вляпался? Почему она никогда не замечала, не могла даже вообразить, что за странностями его поведения и прогулом уроков кроется что-то настолько серьёзное… — Но всё-таки… Акая не стал их лидером? — Хм… не совсем. Он стал чем-то другим. Судя по всему, формальное место лидера ему и не нужно, оно его тяготило бы и связывало обязательствами и кучей ненужной работы. Ведь Акая на самом деле не заинтересован во всей этой уличной возне. Он не принадлежит этому миру, хотя и пытается уверить себя в обратном. Он как искра, что внезапно вспыхивает и рождает пожар, а затем исчезает бесследно. Они смотрят на него как на некоего мессию, который может что-то изменить в этом вечно бурлящем котле. — Акая? Но что он такого делает? Чем он реально занимается? ...Неужели он… грабит, избивает беззащитных, занимается какими-то грязными вещами? Сакуно не хочет в это верить. Акая может быть безумным, вспыльчивым, резким на слова и горячим на поступки, но он никогда не был жестоким. Если не считать режима дьявола — но в те моменты он не был собой, это было скорее состоянием аффекта… к тому же, он уже несколько лет не пользовался этим оружием, грозившим разрушить его собственный разум. По крайней мере, так они все думали… — Нет, он не делал ничего ужасного, — словно прочитав её мысли, успокаивает Хитоми. — Если отбросить все эти страшилки. Даже на улицах есть свой кодекс чести, и Акая никогда не переступал через него. Он творил справедливость… в его понимании. Используя банду Джиро как орудие, он вставлял палки в колеса тем, кто совершал действительно грязные вещи, те, что считаются низкими даже в этой среде. Это добавило его страшненькому образу кое-какой романтический ореол Робин-Гуда... Впрочем, на этом он остановился и на какое-то время исчез. Возможно, захотел всё это бросить и вернуться к нормальной жизни. Они подошли к той черте, где начинается уже наша власть. Джиро это понял и предложил заручиться нашим покровительством или даже попроситься под нас. Однако Акая очень рьяно противостоял этой идее. Ты слышала его сегодня. Этот придурок считает себя выше того, чтобы гнуть перед кем-то спину. Хитоми подливает им чая и некоторое время молча пьет. Сакуно переваривает услышанное. Слова Хитоми её немного успокоили, и всё-таки… то, что произошло сегодня… в подворотне девушка говорила что-то про наркотики... — Ты сказала, что этот Одноглазый — наркодилер… Зачем Акае связываться с такими? Чего он хочет теперь? — А вот это и мне бы хотелось понять. Акая никогда не связывался с наркотой. Он ненавидит такие вещи. Что могло заставить его туда полезть? Одолела жажда денег? Совсем сорвало тормоза? — Хитоми задумчиво потирает пальцем подбородок. — Такое часто случается со всякого рода робингудами и народными мстителями: верша справедливость сомнительными методами, они в конце концов, сами того не замечая, переступают черту и становятся тем самым злом, против которого боролись. Этот мир — как домино: стоит толкнуть одну кость, и пути назад уже не останется, ты будешь увязать всё крепче и крепче… Лицо Хитоми темнеет от горькой усмешки. Сакуно хочет верить, что Акая всё же недостаточно крепко увяз. Зачем он вообще взял на себя эту роль, кому и что он этим пытался доказать? Почему он посчитал себя вправе судить и наказывать кого-то? Зачем ему вообще это нужно, когда перед ним лежит открытая дорога в мир профессионального тенниса?.. Задумчивый голос Хитоми перебивает её размышления: — Или это всё — лишь часть какого-то плана, который он наворотил в своей лохматой башке и считает его гениальным… Хитоми досадливо жуёт губы. — А что, если нет никакой логичной причины? — предполагает Сакуно. — В каком смысле? Причина есть всегда. — Я имею в виду… Он вспыльчивый. Ему бывает достаточно одной какой-то обиды, чтобы он начал ломать дрова, отключив рассудок. Я видела его у корта… и он был явно не в себе. Что-то произошло. — Но что? У тебя есть идеи? — Хитоми подаётся вперёд. — Как он вёл себя до этого? — М-м… мы сидели в клубном домике, он пытался учить английский, а я читала свои конспекты… — вспоминает Сакуно. — Мы немного говорили… — О чём? — Так, обо всём… Сперва про английский, про Национальный… что ещё… Ах да. Он довольно резко отозвался о Юкимуре. Похоже, он его ненавидит… — Хм… Неудивительно, — в глазах Хитоми будто что-то проясняется. — Что-то ещё? — Нет, ничего... — качает головой Сакуно. Не станет же она рассказывать про встречу Санады и Юкимуры, в самом деле... Хотя Акая тоже мог их видеть... — Мы попрощались, и немного спустя у кортов я увидела его уже совсем в другом состоянии. — Спасибо, Сакуно. Я подумаю обо всем этом… — Что ты собираешься теперь делать? — не удерживается Сакуно от вопроса, вспомнив фразу Хитоми в подворотне, оборвавшуюся на полуслове. «Мне придётся...» Хитоми улыбается: — Не бери в голову. Я разберусь. Всё будет хорошо… Сакуно очень хочется в это верить. Да и не получается представить, что Хитоми может причинить кому-то вред, особенно Акае, к которому, как ей показалось было, девушка неравнодушна… Может быть, всё это была игра? Часть образа школьницы? Чтобы подобраться к нему поближе?.. «Племянница якудзы и ниндзя восьмидесятого уровня» поднимается из-за стола, ставя точку в разговоре. — Ладно, Сакуно. Уже поздно. Тебе пора возвращаться. Пойдем, я провожу тебя до более человеческих мест… Они выходят из кафе. Уже совсем стемнело, и улицы почти опустели. Сакуно зябко поводит плечами, желая поскорее оказаться в знакомых и кажущихся такими безопасными районах. …Что, если и там ночью кипит совсем другая, скрытая жизнь со своими законами, хозяевами и легендами? — Хитоми… — Сакуно решает всё-таки прояснить вопрос, на который девушка так и не ответила: — Ты не волнуешься, что я могу проболтаться? Обо всём этом… и о тебе? — Нет, — спокойно улыбается Хитоми. — Я худо-бедно научилась разбираться в людях, Сакуно, хотя для этого мне пришлось пройти суровые уроки. Брови Хитоми чуть сдвигаются, и Сакуно не решается расспрашивать. — Мою семью предал самый близкий друг, — говорит вдруг Хитоми. Они не останавливаются, и девушка смотрит вперёд, на дорогу, но, кажется, видит что-то другое в эти минуты. — Мне не было и шести, когда родителей убили на моих глазах. Я сама выжила той ночью только благодаря дяде. Разумеется, предатели не оставили бы меня в живых, понимая, что я вырасту и отомщу. Поэтому последующие два года моя жизнь была больше похожа на гангстерский боевик: бегство, спутывание следов, постоянные тренировки. Каждый вечер я ложилась спать, готовая к тому, что больше не открою глаз. Сакуно потрясённо смотрит на Хитоми, не зная, что сказать. Она думала, что такие истории бывают только в кино. Её собственная жизнь была, наверное, полной противоположностью — спокойная любящая семья, размеренные будни, а самой большой угрозой был огромный соседский пес, который только лаял грозно, а на деле был безобидным, как ленивый кот. А в это самое время Хитоми… — Мне сложно представить этот кошмар… — отзывается Сакуно честно. — Пережить такое ребёнком… Но тогда почему ты… — Не утратила веру в людей, не стала ждать отовсюду предательства? — улыбается Хитоми понимающе. — И правда, это было бы логичным следствием пережитого в детстве. Но была и другая сторона медали. Дядя не выбросил меня на улицу, не выдал, хотя я поставила его клан под угрозу, а его собственные позиции в то время ещё не были прочны. Дело было не в привязанности: они с моим отцом не общались со школы, выбрав разные пути, и дядя даже никогда раньше меня не видел. Просто… такой он человек. Не мог бросить слабого, ни в чём не виноватого ребенка. Четыре года он рисковал всем ради меня. Поэтому я обязана ему всем. — А… Что произошло через четыре года?.. — Я отомстила. Сакуно решает на этот раз окончательно закрыть тему. Это не её мир, и знать подробностей она вовсе не желает. Наконец они добираются до станции, и Хитоми дожидается электрички вместе с младшей девушкой. Они коротко прощаются, и Рюзаки заходит в вагон. Схлопнувшиеся двери отсекают мир тёмных улиц от привычной реальности с её ярким светом, блестящим пластиком и усталыми лицами офисных клерков, возвращающихся со своей скучной работы к нормальным, правильным семьям. Сакуно находит местечко в стороне и садится, краем взгляда рассматривая людей. Всё кажется правильным и организованным, но что таится под этим покровом? Если бы всё было так благополучно в её мире, то откуда бы взялась та самая прослойка, «плесень», о которой говорила Хитоми? За каждым выбором кроется причина. За каждым приветливым фасадом лежит своя неприглядная правда. Она не имеет права судить Акаю или Хитоми. Ей вообще не стоило бы лезть во всё это. Но, глядя на проносящиеся за окном огни города, Сакуно не может отделаться от набирающего силу желания понять тот мир, который прячется в его тенях.