Только победа. Часть 3. Танец Огня

Свежий, ветреный вечер накрывает тихие улицы Асао прозрачно-синей вуалью. Шаги мерно звучат на пустых улочках, вплетаясь в их покой наравне с шумом листвы в маленьких садиках, криками птиц и поскрипыванием калиток. В воздухе такой знакомый запах августовской травы и хвойных деревьев густого парка, вдоль которого пролегает их путь — особенный, ни с чем не сравнимый запах. Запах дома. Юкимура вдыхает его полной грудью и все никак не может насытиться. Прочное ощущение тепла до сих пор не покидает его ладонь. Ровный и твердый звук шагов рядом с ним возвращает в прошлое, будто вычеркивая из жизни последний год. Сколько подобных вечеров в своей жизни они прошли точно так же, бок о бок? Сколько по пути вели диалогов? А сколько было — молчаливых монологов, споров в самими собой, сомнений, обид и мысленных проклятий в адрес друг друга? Неужели все это в прошлом? Неужели теперь — достаточно просто протянуть руку и взять эту ладонь в свою? А ведь этого, пожалуй, всегда было достаточно... Пальцы Санады слегка вздрагивают от прикосновения, но мягко смыкаются в ответ. Он смотрит на Юкимуру. И того снова охватывает смятение. Как в тот момент, когда он встретил этот взгляд впервые, примчавшись из аэропорта прямо на школьный корт. Родители даже не удивились его внезапному решению. Знакомых, за исключением Орели, он просто не поставил в известность. Впрочем, и она не знала всего. Перрэ узнал вчера, но так и не смог добиться от Юкимуры внятных планов на будущее, хотя был готов даже оставить свое место в престижной теннисной школе и переехать в другую страну, чтобы сосредоточиться на его карьере. Но Юкимура еще ни в чем не был уверен. К тому же, временами ему казалось, что тренер ломает его стиль игры. Может, он просто не привык к такому жесткому руководству... Всё это следовало обдумать. Ему нужно было время. Юкимура ведь даже не представлял накануне, чего ждать от этой встречи, ради которой он навел такой беспорядок в своей жизни... Но в эту минуту все проблемы кажутся несущественными — по сравнению с мандражом, который незаметно охватывает все тело от ощущения этой ладони в своей. — Я так скучал по этим местам, — говорит Юкимура, чтобы отвлечься. За крышей ближайшего дома торчат три темных копья-кипариса и раскидистая крона сакуры его сада. От этого вида что-то в груди сжимается не то сладко, не то болезненно. А всего в нескольких улочках — дом Санады. Они оба почему-то замедляют шаги. — Вы продали свой дом? — Нет, сдаём. Я надеюсь, они хорошо ухаживают за моим садом, — ревниво говорит Юкимура. Санада хмыкает: — Смотря что в твоем понимании «хорошо». Едва ли они носятся с каждым побегом и цветочком так же, как ты. Юкимура слегка вонзает ногти в его кожу, обозначая свое негодование. — Хочешь... свернем туда? — не очень уверенно предлагает Санада. — Нет, — он качает головой. — Только душу бередить... Эта странная робость никуда не девается. Только нарастает. С каждым гаснущим красным лучиком за темной гущей парка. С каждым толчком пульса в этой большой ладони под его пальцами. С каждым шагом к дому, где они сегодня останутся вместе. — Давай лучше пройдемся по парку, — предлагает Юкимура. — Когда мы последний раз гуляли там вместе? Санада не возражает. * * * Санада не возражает, хотя прогулки по парку в данный момент совсем не входят в его представления о том, как лучше провести вечер. Но влажные сумерки накрывают их с головой, ограждая от внешнего мира, и это так кстати. Они оказываются под бархатным зеленым пологом, который ровно шумит, трепещет, но не впускает под свою сень ветер. Где-то в сумерках ухает филин. Извилистые дорожки знакомы до каждого камушка. А Юкимура, должно быть, помнит каждое дерево и кустик. Когда они последний раз гуляли здесь вместе?.. Санада не помнит. Зато в детстве они бегали в этом парке постоянно. — Помнишь, как мы играли тут в самураев? — Юкимура охвачен той же ностальгией. — Я тебе завидовал, потому что у тебя был почти настоящий деревянный меч, а у меня — палка какая-то! — Ага. Зато в следующий раз ты взял ракетку и мячи, — вспоминает Санада шестилетнего Сейичи, который уже тогда с убийственной точностью разил его из засады. — Артиллерия против холодного оружия! Ты всегда нарушал законы честной войны. — Я просто их усложнял, — смеется Юкимура. В его смех вплетается легкий перезвон ручья, сбегающего по порогам замшелых камней в небольшую речушку. — А помнишь, как мы поссорились из-за чего-то на том мостике, и я со злости зашвырнул твою бейсболку в поток? Тебе пришлось за ней нырять! — Еще бы не помнить! — улыбается Санада. — Это было на первом году Риккая. Ренджи нас тогда разнимал. — Только я не помню, из-за чего мы спорили... — Из-за парных. Нас тогда впервые поставили в парный разряд, и мы продули. Ты тянул одеяло на себя и совершенно не давал мне играть. — Это ты действовал совершенно не синхронно! Я помню! Когда ты стоял на хафкорте и последовал тот кросс влево, и я... — Вот-вот, — хмыкает Санада. — Что-то вроде этого. Юкимура осекается, рассмеявшись. Санада ухмыляется: — А тогда ты спорил до пара из ушей. Если бы Ренджи не вмешался, кое-кто, пожалуй, отправился бы в поток вслед за моей бейсболкой... — Ну-ну. И ты бы нырял второй раз, — в глазах Юкимуры смешливые искры. — Кстати, а как он нас утихомирил? — В духе Ренджи. Убедительно доказал, что мы оба — невыносимые партнеры в парном разряде. — Точно, я вспомнил... Смех затихает, и их снова обнимает тишина. Такая теплая и уютная. Такая живая. Наполненная легким дыханием, плеском воды и шелестом ветра в листве. Санада не понимает теперь, как он мог думать, будто их пути разошлись. Ведь Сейичи — вся его жизнь. Они связаны чем-то куда более крепким, чем-то, что не может быть порвано до конца ни ссорами, ни обидами, ни огромными расстояниями. Даже изменами... Они садятся на мосту, свесив ноги, совсем как в детстве. Под ними струится темная вода, сейчас наверняка по-летнему теплая. Когда Санада нырял, стоял ноябрь. Ренджи отчитывал его за риск схлопотать воспаление легких, а вот Юкимура глядел холодно и непримиримо. Без капли сочувствия. Открытое сочувствие вообще было редкой вещью в их отношениях, и лишь теперь Санада понимает многое из того, что раньше неверно интерпретировал... Юкимура, пожалуй, всегда был из тех людей, которые учат ребенка плавать, бросив на глубине. Таков был его способ заботы, его способ сделать важного для него человека сильнее. Впрочем, разве не таким же был и сам Санада?.. — ...Прости, Геничиро, — голос Сейичи — вдруг — совсем другой, тихий. Почти такой, как во время болезни. Он смотрит на гаснущие в воде последние отблески заката, опустив плечи. И Санаду пронзает резкой болью. — За всё, что я сделал. Я не знаю... как теперь всё это разруливать... — Ш-ш, — Санада касается его щеки, пропускает пальцы в пушистые локоны. Юкимура поднимает на него свои огромные глаза, в которых сейчас нет привычного резкого блеска. Зато есть что-то иное, почти забытое... — Ни о чем не волнуйся. Я разберусь. Санада никогда не признает этого вслух, но все же внутри понимает, что поступок Юкимуры был по-своему верным. Пустота — этот безжалостный «урок плавания» — была ему нужна, нужна им обоим. Она действительно сделала Санаду сильнее. Сделала его тем, в чьих руках Юкимура может замереть вот так, пусть на минуту сбросив с себя бремя своей всеподавляющей воли, выпустив из рук все нити контроля, безмятежно закрыв глаза... Санада мечтал об этом всегда. Защищать и оберегать Сейичи. Быть его опорой, его силой. Но разве это было возможно еще год назад? — Думаешь, они меня простят?.. Санада не знает. Поэтому лишь повторяет твердо, обняв его еще крепче: — Я разберусь. ...Зато внутри он ликует. Они еще не застрагивали этой темы напрямую, и Санада может только гадать о дальнейших планах Юкимуры. Вернулся ли он насовсем или только приехал на короткое время? Пока что он не хочет спрашивать. Пока что всё и так идеально. И бейспокойство Сейичи о реакции команды вселяет в него надежду... — Ренджи знает, что ты вернулся? — Да, я звонил ему. Санада прищуривает глаз: — Готов поспорить, что эта хитроумная задница знала всё, и уже очень давно. Юкимура лишь молча посмеивается. Затем на его лицо набегает тень озабоченности: — Всё не могу выбросить из головы Акаю… Надо позвонить Ренджи, пусть присмотрит за ним сегодня. — Пф! — не одобряет Санада. — Сейичи, он ему кто, нянька? — Он один имеет на него влияние, особенно теперь. — Готов поспорить, Акая уже нашел, куда выплеснуть злость… — ворчит Санада. Уж он знает этого малого. Подружек для снятия стресса у Акаи добрые запасы. И незачем Ренджи в это втягивать… Юкимура улыбается, доставая телефон. Как всегда, он выслушивает мнение Санады, но поступает по-своему. Раздаются гудки — Юкимура включает громкую связь. — Сейичи? — отвечает Янаги. — Ренджи, ты случайно не знаешь, где сейчас Акая? — говорит Юкимура без предисловий. Секундная пауза. — Знаю. Где-то в районе школьной остановки. Минуты через три он должен подойти на школьный корт. — Корт? — переспрашивает Санада. — Привет, Геничиро. Я так понимаю, вы всё уладили? — в сдержанном голосе Янаги отчетливо слышится смешинка. — Да, на корт. Мы собираемся сыграть. — Очень вовремя, — радуется Юкимура. Санада хмурится. — Что-то случилось? — Не то, чтобы… Просто Акая увидел кое-что лишнее, — спокойно отвечает Юкимура. Уши Санады теплеют. — Хм. Не думал, что вы будете так беспечны. — Ренджи, не строй из себя Тедзуку, — ворчит Санада. Его уши горят. В трубке раздаются странные звуки. Санада подозревает, что Янаги давится смехом. — Ладно, Ренджи, — в глазах Юкимуры пляшут искорки. — Я спокоен, раз он будет с тобой. Спасибо. — Без проблем, Сейичи. — И не беспокойте нас сегодня, — грозит Санада перед тем, как Юкимура кладет трубку. * * * Ведя Юкимуру к себе домой, Санада и не представлял, какой переполох вызовет его приезд. Всплеснув руками и закончив его обнимать, мама убегает суетиться не иначе как над праздничным ужином. Она поминутно возвращается, вспоминая о чем-нибудь, например, о том, что Сейичи необходимо переодеть в домашнюю юкату, выдать ему тапочки и постелить футон — «пока что в комнате Геничиро, а завтра я подготовлю для тебя гостевую спальню». Санада замечает, как на щеках Юкимуры проступает легкий румянец, и изо всех сил надеется, что не краснеет сам. Мама интересуется, где он теперь будет жить. Юкимура отвечает уклончиво: — Честно говоря, я пока об этом не думал... Остановлюсь у бабушки в Йокогаме или сниму квартиру... — Но пока ты ее не подыщешь, ты можешь жить у нас, — тепло говорит мама. — Мы будем рады. — Спасибо за ваше беспокойство, — склоняет голову Юкимура. Мама улыбается, обещает принести им ужин и выходит. Юкимура вздыхает: — Я чувствую себя злодеем, пробравшимся в дом жертвы с коварными намерениями. — По-моему, это я должен чувствовать себя злодеем, коварно заманившим жертву в своё логово, — возражает Санада. Они смеются, глядя друг на друга. Геничиро с трудом верит в происходящее. Ему становится жарко. Он встает и раздвигает двери в сад. Сзади ему на плечо ложится легкая рука. — Люблю твой сад, — негромко говорит Юкимура. — Он похож на тебя — такой же сдержанный и лаконичный. Санада накрывает его ладонь своей рукой. Голову слегка кружит. И отчего-то трудно повернуться к Сейичи лицом. — Здесь только камни и бамбук. Пара лилий в пруду. С твоим ему не сравниться. — Что теперь думать про мой сад... — вздыхает Юкимура. — Жаль, что придется жить вдали от природы... — Ты можешь остаться здесь, — быстро говорит Санада. — Мама будет только рада… — И как долго мы сможем притворяться? — хитро улыбается Юкимура, ладонью разворачивая его лицо к себе. Санада понимает — недолго. Даже сейчас они едва успевают отпрыгнуть друг от друга на приличное расстояние, когда мама вносит блюда с едой. — Ты же любишь гёдза, Сейичи? — спрашивает она, наполняя чашки чаем и пряча улыбку. Санада удивляется поведению матери. Она пытается скрыть радость, но глаза светятся: так счастлива, точно это ее родной сын вернулся. — Особенно ваши, — улыбается Юкимура. — Помню, в детстве ты съедал целую тарелку! — смеется мама. — И тайно мечтал о добавке, — подхватывает смех Юкимура. Теперь уже и Санаде становится не по себе. Что будет, если правда выплывет наружу?.. Они благодарят мать за ужин, она желает им спокойной ночи и наконец оставляет их одних, плотно закрыв за собою двери. — Ну вот. Теперь я чувствую себя еще хуже, — говорит Юкимура, понуро рассматривая все эти любовно сервированные блюда. — Сейичи… Санада тянется к нему, желая заставить его забыть о всякой вине. Еда подождет — сейчас другой голод берет свое... Но в тишину вклинивается звонок мобильного. Санада чертыхается. — Я же велел им не беспокоить.... Однако это не Ренджи. На экране фотография Аюми. Юкимура медленно переводит взгляд с экрана на замершего Санаду. — Ответь. Его голос звучит отстраненно. Санада мысленно стонет. И в какой клубок проблем он себя затащил?.. Он встает и отходит к распахнутым в сад дверям. «Был лучшего мнения о твоем вкусе,» — настигает его тихая усмешка. ...Геничиро почти не понимает, что там говорит Аюми. Ее голос кажется слишком звонким и неуместным в этой пульсирующей тишине. — Угу... угу... Извини. Я немного занят... — Опять это твое додзё? — ...Да. — И опять эта твоя ученица-первогодка. Геничиро... мне это не нравится. — Не говори глупостей. — Ты знаешь, какие слухи ходят? Санада с трудом скручивает раздражение. Она не могла найти более неподходящего времени для этого идиотского разговора?.. — Чушь. Больше читай форум. — Я его больше и не читаю! Там сплошные яойщицы! Такие нелепые извращенки!.. Санада прочищает горло. К счастью, Аюми не развивает этой темы. На фоне слышится голос куда-то поторапливающей ее сестры. — Ну ладно. Значит, до завтра? Вечером как обычно? — Угу... Наконец раздаются спасительные гудки. Санада схлопывает телефон. Он не видит зарослей бамбука перед собой. Но в застывшей тишине слышно легкое покачивание листьев. — Порви с ней. Санада оборачивается. Голос Юкимуры своей ровной мягкостью напоминает боевой режим Каминоко. На его губах легкая улыбка, а в глазах колкие арктические льды. Этот непреклонный тон поднимает в Санаде волну сопротивления: — Так же, как ты порвал с Хитоми? — он вспоминает поникший вид девушки тогда у кортов, почти год назад. — Ты ничего не знаешь, — отмахивается Юкимура. — У нас всё было совсем не так. — Откуда ты можешь знать, как у нас с Аюми? Юкимура морщит нос: — Избавь меня от подробностей. Санаде вовсе не нравится, куда поворачивает их разговор, но беспрекословное подчинение унизительно. Он будто вновь ощущает на шее прикосновение удавки. Юкимура — как стихия: тут же заполняет своей волей то пространство, где хоть чуть ослабевает сопротивление. Санада не позволит всему вернуться в старое русло, а значит, должен держать натиск. ...Нет, он никогда не чувствовал в отношениях с Аюми какой-то головокружительной влюбленности. Частенько они его даже тяготили: тяготило понимание, что он никогда не сможет стать для этой девушки тем, чей образ она рисует в своей голове. И все же Санада не мог не привязаться к ней по-своему. Разумеется, этот узел нужно будет развязать, но не так, как говорит об этом Юкимура, не так, как он сделал сам... Как бы то ни было, Санада не хочет сейчас обо всём этом думать. Его голова все еще немного кружится, будто под действием легкого опьянения. Юкимура сидит здесь, на полу его комнаты, опершись локтями о татами; юката полураспахнута на его груди, на коже играют отсветы огня из светильников. Санада предпочитает электрическому свету живое пламя, оно умиротворяет. Но сейчас его мысли мечутся в голове, совсем как эти жаркие языки в порывах ветра. — Я подумаю об этом позже, — отсекает он, возвращаясь в комнату. Юкимура хмурится; его глаза космически темны и почти так же холодны, но где-то в глубине горят красные отблески огня. — Санада, ты думаешь, я согласен на такой ответ? Я и так ждал вечность. А теперь выясняется, что у тебя отношения с другим человеком? Интересно... а он на что рассчитывал, удрав на край света и сказав, что не собирается возвращаться? Что Санада будет сидеть и ждать непонятно чего, поставив свою жизнь на паузу?.. — Это не я первый завел девушку, — напоминает Геничиро; слова вырываются в обход его воли, как давно зудевший нарыв. Он не хотел таких разговоров. Он понятия не имеет, были ли девушки у Юкимуры во Франции. Были ли парни. Кто его ждет там сейчас... Или кого он там бросил, как Хитоми год назад. Санада не хочет этого знать, он готов через всё переступить, всё оставить в прошлом. Зачем Сейичи понадобились эти глупые выяснения отношений?.. Неужели он не понимает, что тут не может быть никакого выбора, что Санада уже его сделал — там, на корте?.. — Потому что кое-кто не собирался шевелиться... — недобро смотрит на него Юкимура. Он теперь обвиняет его в медлительности? Кровь бросается к вискам. Санада цедит сквозь зубы, уже не в силах остановиться: — Это не я сбежал на край света, ничего не сказав. Не я постоянно ставил какие-то планки, отказываясь даже выслушать признание... Это не я всё всегда решал за двоих! — И что теперь? — в глазах Юкимуры вызов. — Теперь — моя подача. Cанада не знает, почему Юкимура вдруг дергается назад. Что такого в его лице или взгляде. Что он делает не так. Он не может думать больше ни о чем, опускаясь на пол, накрывая его своим телом. Ни о чем, кроме невыносимой гравитации этих темных глаз. Кроме того, как долго в нем сидело это безумное желание — провести по этому телу своими ладонями, вобрать вкус своими губами. Владеть безраздельно. Не так, как с Аюми. Ничего не сдерживая. Не пытаясь никем быть. Быть только собой и желать так сильно, чтобы не осталось места для разума с его сценариями и контролем... Юкимура теряется перед его натиском. Совсем как на корте в тот момент, когда Санада сумел его ошеломить. Но, в отличие от игры, здесь ему не удается восстановить контроль так же быстро. Санада языком раздвигает его губы, врывается нетерпеливо и жадно. Он тонет в этой сладкой глубине. Горячее тело под его ладонями становится податливым, отзываясь на прикосновения. Твердые мышцы пресса трепещут под легкими касаниями пальцев, когда он срывает с Сейичи юкату. Пляска теней и огненных отблесков на этой шелковой коже обволакивает разум гипнотическим дурманом. — Геничиро, я... — выдыхает Юкимура, но не заканчивает мысль. Его дыхание становится неровным. Санада следует губами вниз по его телу. Расцвечивает поцелуями нежную кожу у ключицы, вбирает соски, с наслаждением чувствуя, как тонкие пальцы Юкимуры впиваются в его спину, как он выгибается, ища контакта. Но Санада не спешит. Он обещал отомстить. И сейчас он неторопливо исследует каждый участок этого безупречного тела, находя самые чувствительные места, о которых Сейичи, возможно, и сам никогда не подозревал. Санада хочет знать о нем всё: какие места заставляют его хихикать от щекотки, какие — тихо постанывать от удовольствия, а какие — дрожать, глотать воздух, а затем яростно выдыхать: — Черт, Геничиро, это тянет на сто кругов вокруг корта. — Тарундор... ...А затем все смешивается. Юкимура не был бы собой, если бы не разнес в пух и прах все планы Санады. Он всегда непредсказуем, особенно на подаче соперника. Непредсказуем и этот «обратный брейк», в результате которого Санада оказывается на лопатках, мгновенно освобожденный от остатков одежды. Непредсказуемо-ловки его пальцы. Непредсказуемы его губы, охватывающие горячо и плотно... и язык, вытворяющий что-то немыслимое. Санада зажмуривается и глотает воздух, стискивая пальцами его плечи, бездумно подаваясь навстречу. Тело сгибает в слишком быстро накатывающей волне... Юкимура бросает колено на его грудь, прижимая к полу. Приходится собрать все запасы выработанного за годы медитаций самоконтроля, чтобы сохранять тишину. Санада хочет, чтобы весь мир за тонкими стенами этой комнаты куда-нибудь делся. Он хочет отпустить всякий контроль. Хочет... хочет его. Этого парня, на которого давно не мог смотреть без мыслей о том, как он мог бы стонать под ним, сладко откинув голову, выдыхая его имя... Наверное, Санада все-таки произносит это вслух. Потому что Сейичи отстраняется — и тянет его на себя. Обхватывает ногами его бедра, не оставляя путей отступления. — Ну, давай же… — выдыхает он. — Подожди… — они оба сейчас могут выражаться лишь короткими фразами. В голове Санады туман. Он встает и открывает шкаф. Роняет в темноте какие-то вещи, тюбики с пеной для бритья и кремом от спортивных растяжений, пытаясь найти хоть что-то подходящее и проклиная Юкимуру, который свалился на его голову так стихийно, не дав даже подготовиться. Впрочем, он всегда нарушал его упорядоченную жизнь... Но Сейичи обхватывает его и тянет на футон. — Не надо, — почти неслышно говорят его губы. Санада не хочет знать, почему «не надо». Он не хочет знать ничего, он пообещал оставить прошлое в прошлом, и не хочет ни о чем думать... Не хочет думать, почему Юкимура ведет себя так уверенно и умело. Почему в нем не чувствуется ни капли страха или нерешительности. Почему он лишь слегка прикусывает губу, когда Санада входит в него без подготовки. Он, черт возьми, ни о чем не хочет думать... потому что сам виноват. — Ты мой, — говорит Санада, зарыв пальцы в его локоны и оттянув, чтобы поймать взгляд. Идеально очерченные глаза влажно блестят. Юкимура лишь кивает беззвучно, проглатывая ответ. И отчаянно вжимается всем телом. Санада не контролирует собственную силу. Он понимает, что переходит границы, что, возможно, причиняет боль. Но он не знает, что еще делать с собственной болью, которая тягучей липкой массой растекается в груди. Как он мог его отпустить? Как мог отдать кому-то другому? Как мог так долго стоять в стороне, немой, обездвиженный, отказавшийся от борьбы? И просто смотреть на все это?.. Юкимура прикусывает руку, пытаясь сдержать стон. Геничиро ловит эти сладкие звуки губами на его шее, ощущая вибрацию, дробь пульса под тонкой кожей. Держаться больше нет сил. Юкимура берет его руку и направляет вниз, вновь подсказывая, что делать. Санада помогает ему достигнуть пика почти одновременно. Дрожа, он впивается в сладкие губы, позволяя тонуть в поцелуе звукам, что рвутся наружу. Сейичи бьется под ним, отдавая всё без остатка. Санада без сил опускается на его грудь. Он чувствует барабанные удары двух сердец. Кажется, что он не может — и никогда не сможет больше — пошевелить и пальцем. Даже после самых сложных матчей он не испытывал такой усталости — и физической, и эмоциональной. Такого счастья. Такой… достаточности. Это лучше тенниса. Это лучше целого мира. Они долго лежат так, позволяя сонной невесомости окутывать тела. Легкие пальцы ласкают взмокшие волосы на его затылке... Никто не произносит больше ни слова. Ни слова больше не требуется. * * * Не смотря ни на что, Санада просыпается в четыре утра, как обычно. За окнами еще темно. Юкимура легонько сопит, уткнувшись в его шею, положив руку на его грудь. Их ноги переплетены. Геничиро осторожно проводит пальцами по его плечу, по бархатной коже, которая отблескивает жемчугом в лунном сиянии, — и понимает, что сегодня он впервые за многие годы не встанет для медитации. Юкимура, как всегда, вносит в его упорядоченную жизнь сладкий элемент хаоса. Точно услышав своё имя, Сейичи глубоко вдыхает и потягивается. Приоткрывает глаза и внимательно смотрит на Санаду, как будто и не спал. А затем блаженно зажмуривается, обхватывает его крепче и бормочет: — Хочу кушать. И пить. Санада смеется. Они вчера так и забыли про еду. Он встает и приносит блюда с остывшими яствами, затем идет в ванную и наполняет графин водой, потому что чай безнадежно прогорк. Сейичи садится, потягиваясь и постанывая. — Черт… всё болит. — Прости… — Санада не знает, куда девать глаза, но Юкимура притягивает его к себе и целует. А потом говорит непреклонно: — В следующий раз я — сверху. Санада хмурится. Этого стоило ожидать от Юкимуры. Они ужинают, кормят друг друга остывшими гёдза с креветками и тихонько смеются. Сейичи блаженно устраивается в его руках. Санада вдыхает запах его волос. Звонок мобильного заставляет обоих вздрогнуть от неожиданности. — Это мой, — обеспокоенно тянется Юкимура к валяющейся на полу одежде, наконец выуживает ярко светящийся смартфон. Санада хмурится. На экране — 4:15 утра. — Орелиии, — стонет Сейичи. — Tu sais quel heure est-il ici? Quoi?.. Морщась, он отодвигает от уха трубку, из которой слышатся высокие возмущенные интонации. — Shut, ne cri pas! Ouai… alors… mais… — не может он и слова вставить в этот встречный поток. — Mais tu me le donne pas! Ok. J’t’ai dit ça! Oui, programme d'échange… C'est pour cette année seulement!.. Санада совершенно не понимает, что там говорит Юкимура, хотя у него неплохие баллы по французскому. Он даже не думает о том, с кем тот говорит. Просто зачарованно слушает мелодичное звучание этого прекрасного голоса на прекрасном языке. Юкимура всегда был лучше Санады в французском, главным образом из-за своего энтузиазма и любви к французским фильмам. Но минувший год не прошел даром — теперь его речь звучит настолько естественно, что Геничиро и не отличил бы его от носителя языка. Это так странно и чарующе. И еще — он теперь понимает, почему французский называют самым сексуальным языком. Сказать, что это возбуждает — ничего не сказать. — ...je sais pas encore… «Encore...» — вибрирует во всех нервных окончаниях. Encore… encore… — мог бы тихо стонать под ним Сейичи, сладко облизывая губы... И если он сейчас не прекратит говорить, этой ночью они могут больше и не уснуть. Юкимура будто чувствует его настрой и наконец жмет отбой. Смотрит на Санаду слегка нерешительно. Но тот ничего не спрашивает. — Эмм... это Орели. Дочка моего тренера. Мы просто... ну, не подумай... — Хорошо, — говорит Санада, не особенно вникая. И захватывает его губы долгим поцелуем. * * * Утром Юкимура просыпается один. Желтые солнечные пятна ползают по доскам пола, взбираются по его плечам, но пока что не достигают лица — значит, солнце еще не слишком высоко. Юкимура потягивается. Из сада в комнату влетает легкий ветерок, и с ним негромкие голоса. ...После короткого душа он выходит в свежее, солнечное утро — и видит Янаги, сидящего на лужайке дворика и что-то обсуждающего с Санадой. Ренджи улыбается, увидев его, и встает. Они обнимаются. — Вырос на пару сантиметров, — тут же подмечает Янаги. — И если судить по твердости мышц плеча, потенциальная скорость подачи и форхенда возросла процентов на 15. Соперники могут паниковать. — Глаз-алмаз, — хмыкает Санада. — Если ты извлек столько информации из короткого объятия, я не завидую твоей девушке, Ренджи, — смеется Юкимура. — Небось, чувствует себя лабораторным образцом. В глазах Датамастера янтарные смешинки. Юкимуре приходит в голову, что попытайся он нарисовать Ренджи — очень сложно было бы поймать его взгляд и какие-то эмоции на почти идеально-правильном лице; но если рисовать прямо в этот момент, с натуры, то вышел бы прекрасный портрет. Очень живой и открытый, солнечный. Юкимура потягивается, млея от теплых лучей. Опускается на подлокотник скамейки рядом с Санадой, пропускает пальцы в его волосы. Геничиро напрягается. Но Юкимуре плевать, уж при Ренджи он играть в пуритан не собирается. Да и тот, похоже, совершенно не испытывает неловкости — смотрит на них, сидя на траве, и широко улыбается. — Только попробуй что-то сказать, — грозит на всякий случай Санада, но даже у него не получается хранить суровый настрой. Юкимура чувствует, как расслабляются мышцы шеи под его пальцами, как почти незаметно и неосознанно льнет он к прикосновению. Это утро просто чудесно, и то, что они снова собрались втроем, как в старые добрые времена, — не нарушает идиллию, а, напротив, ее довершает. — Молчу-молчу, — уступает Ренджи. — Но я так рад за вас, правда. Юкимура улыбается и чувствует, как горячеет краешек уха под его пальцем. Он решает, что хватит мучать Геничиро, и переходит к более насущным вещам. — Слышал, вы всё утро что-то обсуждали. Что у вас тут, стратегический совет? — Вроде того, — говорит Ренджи. — Национальный на носу... — И... как дела? Юкимуре отчего-то сложно дается этот вопрос. Весь год он почти не ощущал этого, но сейчас, находясь здесь, в такой знакомой обстановке... это странно, дико — спрашивать такое о Риккае — о своем Риккае — у других. — Мы с Геничиро как раз начали обсуждать наше положение. Посев не самый удачный, но и не безнадежный. В первых турах из серьезных соперников только Нагойя. С Сейгаку и Шитенходжи мы разведены слишком далеко и можем встретиться только ближе к финалу. — Первый тур у нас с Ритсуджи, — вставляет Санада. — Ренджи, ты зря не принимаешь их всерьез, игры с ними для нас всегда неудобны. — Потому что у них своеобразная техника и много леворуких игроков. Но мы уже имели с ними дело и подготовлены. Я наблюдал за их лучшими игроками — никаких сюрпризов там больше не припасено. Сложности могут возникнуть только с парами. — Теоретически, — кивает Санада. — Но в нынешней ситуации каждый чих может стать для нас проблемой. — Что не так с нынешней ситуацией? — хмурится Юкимура. — Хм... — Ренджи на секунду задумывается, формулируя. — Я бы охарактеризовал ее так: резкое смещение приоритетов у членов команды, разобщенность и полный абзац с мотивацией. — Академично, — хмыкает Санада. — Разобщенность? — Юкимура сдвигает брови. — Уж с командным духом у нас всегда всё было в порядке! — Пока был ты, — спокойно кивает Янаги. — И пока все были помладше. Твоей воли хватало на всю команду. Теперь каждому приходится самому ставить себе цели и искать мотивацию. — Хочешь сказать, у них нет собственной воли? Тогда о чем вообще можно мечтать в спорте?.. — В том и дело, Сейичи, что приоритеты далеко не у всех по-прежнему лежат в спорте. — Что?.. — Юкимура будто на стенку налетает — и только сейчас замечает, что все это время мерил шагами дворик. — Лучшая команда Японии — собирается бросить теннис?.. — Каждый сам выбирает свой путь, — философски говорит Санада. — Наше одобрение или не одобрение не имеет значения. Юкимура гневно поворачивается к нему, набирая воздуха, чтобы ответить на эту чушь — он по горло сыт всей этой пораженческой философией дзен, невмешательства и пофигизма, которая так долго тормозила Санаду с действиями!.. Но так и осекается. Кто он, чтобы возмущаться теперь?.. Кто он — для этой команды? Он даже не знает тех людей, которыми стали его бывшие товарищи. Он ничего не знает об этом новом Риккае. Он его предал. — ...Но твое появление, я думаю, может послужить хорошей встряской, — замечает Янаги. Юкимура поворачивается к нему: — Ренджи, я не... — он сглатывает комок. Снова вернуться в команду?.. Теперь, когда у них с Санадой все разрешилось, Юкимура понимает, что не готов следовать своему первоначальному плану. Все-таки реванш у Эчизена был лишь предлогом, поводом для той встречи, которая состоялась вчера. Юкимура получил желаемое, получил даже больше того, о чем мечтал. Решение вернуться по программе обмена кажется теперь таким необдуманным. Зачем он это сделал? Снова учиться здесь?.. Смотреть в глаза товарищам, которых он бросил, не сказав ни слова?.. Он может попросить Хитоми отыграть все назад с документами. Это будет глупо и неудобно, но разве проще — снова войти, будто ничего не случилось, в ту раздевалку?.. — Сейичи? — Я не говорил, что собираюсь вернуться в Риккай. Краем глаза он видит, как вздрагивает Геничиро, прошивая его тяжелым взглядом. Значит, он надеялся... Конечно, надеялся. Внезапно весь этот клубок проблем наваливается на Юкимуру, и кажется, что за какую нить он ни потяни — затянется лишь еще туже. Во Франции у него семья, тренер и учеба. Но здесь — Санада. Да, на какое-то время Юкимура сумел свести этот мост, и пока что можно бежать от действительности, притворяться, что время замерло в этом солнечном лете, но в конце концов оно его настигнет — и придется решать. Юкимура судорожно сжимает пальцы. Санада смотрит на него и молчит. Тишину нарушает Ренджи: — Ты же оформил документы. Юкимура оборачивается к нему. — Какие документы?.. — спрашивает Санада. — Программа обмена, — объясняет Янаги. — На этот учебный год. — Откуда ты знаешь?.. — Юкимура ошарашен. Конечно, Ренджи известен своей мистической способностью знать всё и всегда, но это?.. Ведь Юкимура вылетел, не дожидаясь формального ответа на поданную заявку. Хитоми обещала все провернуть, и он не волновался. Вот только Учебный Совет Риккая еще не мог ничего узнать, он работает с уже утвержденными списками... Датамастер лишь хмыкает: — У меня много источников. — Это точно? — с надеждой смотрит на него Санада. — Совершенно точно. Геничиро переводит тяжелый взгляд на Юкимуру, пригвоздив его к месту: — Ты что, опять собирался сбежать? Юкимура вздыхает с раздражением: — Ну, чего вы все от меня хотите?! Чтобы я такой пришел в раздевалку и как ни в чем не бывало: «Здравствуйте, я ваш капитан»?!. — Думаю, будет лучше... если капитаном останется Геничиро, — тактично замечает Ренджи. Юкимура сдувается, смутившись: — Я же образно... — Впрочем, мы можем назначить его вторым вице-капитаном, как думаешь, Геничиро? — Тарундор. — Ты прав. Для начала следует провести стыковые матчи и определить его позиции в клубе... — Само собой. У нас уже есть 8 регулярных членов команды, любые перестановки в составе решаются только стыковыми матчами. Юкимура скрещивает руки на груди, холодно переводя взгляд с одного на другого. Но под ребрами разливается тепло... — Сегодня у нас вечерняя тренировка, — поворачивается к нему Ренджи. — Не знаю, успеют ли официальные документы, но ты можешь просто прийти и поговорить с командой. — Тренировку срывать не стоит, — возражает Санада. — Поговорить можно и в обеденный перерыв. — Согласен, можем собрать всех в помещении клуба или просто в кафетерии... — Стойте-стойте! — вклинивается Юкимура. С каких пор эти двое так нахально всё решают за него? — Не так быстро! — Ни к чему малодушно тянуть резину, — строго говорит Санада. Юкимура понимает, что его окружили и загнали в угол. — Ренджи... — ищет он зацепку, — по твоим предположениям... хотя бы какой реакции мне ожидать? — Ну, согласно моим данным, серьезные проблемы могут возникнуть только с Акаей, — успокаивает его Датамастер. — Остальные, уверен, всё поймут. — Кстати! — вскидывается Юкимура. — Как он вчера? Вы сыграли? — Да, — Ренджи запинается на секунду, — сыграли. — И как? — Естественно, он зол на тебя, Сейичи... и, похоже, в сильном шоке от увиденного. Анализируя его реакцию, я, пожалуй, лучше не буду строить предположений о том, что именно он увидел... — Мы всего лишь целовались, — отсекает Юкимура его иронию, игнорируя гневный взгляд Санады. И про себя отмечает, что Янаги ничего не сказал о результате вчерашнего матча. — Что твои данные говорят о том, как можно это уладить? В чем главная проблема, что заставило его глаза покраснеть? Янаги задумывается на какое-то время. — Если проанализировать, эта ситуация чем-то напоминает то время, когда тебя положили в больницу и ты оставил команду в первый раз. Именно тогда его игра стала более агрессивной, и он впервые, не считая того первого матча с нами, стал входить в этот режим. То же самое произошло и в этот год. Твое влияние всегда его заземляло лучше, чем дисциплина Геничиро. И наоборот, напряжение и нестабильность в команде ослабляют его самоконтроль. Ренджи говорит вроде бы со своей обычной уверенностью, но Юкимура все равно улавливает в его голосе какое-то сомнение. Кроме того, он не слышит в этих словах ответа на свой вопрос. — Не слишком-то он обрадовался моему появлению, — замечает Юкимура. — Когда эмоции схлынут, все должно войти в колею, — жмет плечами Янаги. — Не думаю, что следует на него давить и затевать беседы... Лучше сосредоточить его внимание на чем-то более насущном. — Например? — интересуется Юкимура. — У него неплохие позиции в рейтинге ITF и есть все шансы попасть на Osaka Mayor's Cup этой осенью. Кстати, Сейичи, ты ведь тоже еще проходишь по возрасту, — замечает Ренджи. — Конечно, я подам заявку. — Но ты можешь попасть и во взрослые турниры? — Да, после Осаки как раз будет «челленджер» в Киото, — кивает Юкимура. И только теперь понимает, что все будто одно к одному — сама судьба велит ему задержаться в Японии. По крайней мере, еще на какое-то время... — А вот Акае, скорее всего, придется начать с квалификационного раунда, если с региональными квотами не повезет, — говорит Ренджи. — Он пропустил турниры Серии А в этом году, и по очкам недобор... — Какого черта? — Юкимура стискивает кулаки, окончательно забыв о своем недавнем желании порвать все связи с этой командой. Это его Риккай! Акая может ненавидеть его сколько угодно, но Юкимура никогда не отвыкнет думать о нем как о своем наследнике, как о младшем брате. — Да что у вас тут творится вообще?.. Санада и Янаги синхронно вздыхают, опустив очи долу. Юкимура скрещивает руки на груди. Да. Пора ему взяться за команду. _____________________ Примечания и пояснения: * ITF (Международная Теннисная Федерация), Юниорский тур ITF — серия турниров ITF, ограниченная только максимальным возрастом категории, объединена в единое соревнование, названное Юниорским туром. Все турниры разбиты на категории, благодаря чему ассоциация может высчитывать юниорский рейтинг (подобный аналогичным у WTA и ATP). Наиболее проявившие себя юниоры получают от ITF дополнительные приглашения в основу и квалификации соревнований взрослого тура. Для сильнейших спортсменов данный способ существенно ускоряет продвижение в элиту мужского и женского тенниса. Включает 358 соревнований, проводящихся в 118 странах мира. * Серия А — не считая юниорских турниров Большого Шлема, турниры Серии А приносят самые высокие очки в рейтинге ITF. Это 5 турниров: Porto Alegre Junior Championships , Italian Open, Osaka Mayor's Cup, Orange Bowl, Abierto Juvenil Mexicano. * «Челленджеры», или ATP Challenger Tour — серия соревнований профессиональных теннисистов, проводимых под эгидой ATP в течение календарного года. В последние годы проводится более 150 «челленджеров» в год в более чем 40 странах мира, в том числе в странах, где теннис относительно слабо развит. Турниры, входящие в серию ATP Challenger, в целом предназначены для теннисистов менее высокого уровня, чем в сериях ATP 500 и ATP 250, их призовой фонд ниже и сами они менее престижны. Серия предназначена для того, чтобы помочь начинающим теннисистам, а также игрокам второго эшелона набрать очки рейтинга АТР, необходимые для попадания в основную или квалификационную сетку основных турниров АТР. В настоящее время это практически единственный способ для игрока в начале карьеры или после долгого перерыва подняться на необходимый уровень рейтинга.