Ягю Мунэнори
Весь день Сакуно проводит в каком-то вязком тумане. Он лезет в глаза, забивает уши и горло, не даёт вдохнуть свободно. В Ариаке Теннис Парке жарко. Так жарко... Густой воздух наполнен трелями цикад — сколько их там, на деревьях?.. Этот звук висит во влажном послеполуденном мареве, и кажется, что его можно потрогать. Будто пульсирующую живую оболочку... Сакуно устало проводит по лбу ладонью, закрыв глаза. Хочется в свою прохладную тёмную комнату. Провалиться в сон... и не думать... ни о чём... ...Реальность возвращается к ней только вместе с мячом, ударяющим о синий хард неподалёку от правой линии. Вместе с судейским выкриком «Гейм — старшая школа Сагано! 5:1!» она обрушивается на Сакуно почти катастрофически. Рюзаки встряхивается — и обнаруживает себя на шумной арене. Заполненные трибуны нависают над ней со всех сторон. Один из секторов сливается в сплошное золотое море, над которым повис огромный флаг Риккая. Полотнище кажется слишком тяжёлым во влажном воздухе. Никто не пытается им размахивать. Сакуно замечает рыжую голову Томо-чан, её кулаки напряжённо сжаты перед что-то нашёптывающими губами. Взгляд успевает выхватить из толпы ещё несколько знакомых лиц — все сидят с поникшим выражением, — как вдруг спотыкается о Хитоми. Та выделяется своими длинными шёлковыми волосами и расслабленной позой: одна рука на спинке сидения, во второй — маленькая бутылочка воды. Дежа-вю заставляет вздрогнуть. Это же её Сакуно видела на трибунах во время своего первого матча в Риккае! Её, почти в такой же позе, вместе с Акаей. Они смотрелись тогда так естественно, будто брат и сестра... Сакуно играла тот матч с Ясукавой. Кажется, они с Хитоми учатся в одном классе... «Круто ты сделала Ясукаву! ...Терпеть её не могу! В этом году попали в один класс... лучшая подружка одной идиотки...» Тот весенний день прорывается в память отдельными всполохами, будто минули не месяцы — годы. Сейчас Хитоми сидит одна. Впрочем, это очевидно. И... хорошо. Да. Это хорошо. «Ты же из Сейгаку, да?» «...Уже идешь домой? Я тоже!» «...Тут по пути есть классное кафе»... Хитоми смотрит на Сакуно тревожно, и этот взгляд так контрастирует с её непринуждённой позой. Рюзаки берёт тайм-аут. Нужно прийти в себя. Мэй-сан тут же протягивает ей полотенце, спрашивает озабоченно: — Ты в порядке, Сакуно? Что-то болит? Значит, её игра выглядит так, будто она травмирована?.. — Всё в порядке, Мэй-сан. — А ну соберись, Рюзаки! — шипит Ясукава, бросая ей бутылку воды. — Вспомни наш первый матч, чёрт тебя подери!.. Первый матч! Как раз его Рюзаки и пытается затолкать подальше в чуланы памяти. Вовсе ни к чему сейчас вспоминать тот день... Холодный глоток помогает вернуть ясность. Сколько игр они уже продули?.. Первые парные взяли... вторые — проиграли на тай-брейке. Первый матч одиночного разряда, кажется, завершился довольно быстро: команда из Киото неожиданно выставила против их не самой сильной третьекурсницы Накагавы своего капитана — огромную девицу с убийственным ударом. Значит, теперь от Рюзаки зависит, пройдёт ли Риккай дальше первого тура. От Рюзаки. Зависит. Дальше первого тура... О, чёрт. Её прошибает холодный пот — вся прохлада от только что опустошённой бутылки испаряется в одно мгновение. Первый сет Сакуно продула. И второй — решающий — уже почти за соперницей. 5:1. Значит, теперь каждый гейм может стать последним. Как она могла довести до такого?.. Да что с ней вообще?! Сакуно туго, до скрипа затягивает шнурки, чувствуя, как что-то горячее и злое начинает клокотать внутри. Она столько ждала этого чемпионата. Она обещала, что всех сделает. Ему обещала... Не её вина, что он её предал! Что всё разрушил! — Сука!.. Я хочу сыграть, ты поняла? — грубо пихает её в плечо Ясукава, которая заявлена первым номером. Хватает за локоть, помогая встать. — Не смей проигрывать. Делай, что хочешь, Рюзаки, вытаскивай игру, как хочешь, но не смей проиграть этот матч!.. — Я не проиграю. Она стискивает зубы и возвращается на корт. Загорелая кудрявая мулатка по имени Даниэла Кита стоит напротив неё совершенно спокойно, уверенная, что эта подача Рюзаки уже ничего не решит. Вытащить матч при таком счёте и полном игровом перевесе? Это не кино и не манга. ...Правильно. Только в манге бывает идеальная дружба. Не стоило Сакуно строить иллюзий. Она — одиночка, всегда ею была и навсегда останется. Глупо верить в людей, ждать от них чего-то и привязываться. Глупо, глупо... «Верь только в себя» — не зря Санада ей это говорил. Уж он-то прекрасно знает, что такое предательство самого близкого соратника... «...А вообще, я не прав. У меня на самом деле есть друг. Ты». Сакуно до боли кусает губу. Мир казался таким простым и светлым ещё несколько часов назад. Сейчас он опрокинут, разбит, рассыпан мелкими фрагментами вокруг неё. Оглушённая, она стоит на коленях и смотрит на осколки. И кажется, что не подняться в одиночку... Но это же обман, иллюзия! Она прекрасно справлялась сама. Она нашла в себе силу — именно в момент одиночества. Никакие эмоции не должны затмевать цель! Цель. Только цель. Только победа. Рюзаки прищуривается, наблюдая за слишком спокойным лицом соперницы, за чуть заметной игрой мышц её недостаточно напряжённых ног. В самом деле, эта третьекурсница из Киото не может быть сильнее Кирихары, а ведь Сакуно выгрызала геймы даже у него. Форхенд Киты гораздо слабее, не говоря уж о выносливости. Если запутать её теми ударами, что Сакуно тренировала последнюю пару недель по вечерам, то и её концентрация в итоге даст сбой, а Кирихариной реакцией соперница не обладает и в помине... Рюзаки пробивает подачу. Этот жар внутри начинает жечь почти нестерпимо. — Будь ты проклят!.. — шипит она сквозь зубы, возвращая удар — и тут же срываясь вперёд, к сетке. Кита, не ожидавшая такого от пассивной, оборонительной игры Рюзаки на задней линии, среагировать на укороченный не успевает. ...Из-за тебя я сама не своя. Но ты же мне и поможешь! Готовясь пробить снова, Сакуно представляет, будто эта кудрявая голова по ту сторону сетки принадлежит вовсе не незнакомой теннисистке из Киото, а тому, кто скомкал их дружбу, смял и растоптал в грязи так подло. Горячая боль в груди застывает комом. И странным образом придает сил. Сакуно бьёт крученую подачу... И в тот же момент снова кидается к сетке. Соперница возвращает высокий отскок с трудом. Сакуно встречает его ещё на хафкорте и срезает в открытый правый угол под сеткой. Кита спотыкается, метнувшись вперёд — почти нулевой отскок не оставляет ей шансов. Rin. Чувствуй, когда быть тихим, как лес... — Гейм, Риккай! — объявляет судья. — 5:2! — ...Давай, ты можешь! — ловит Сакуно крики с их скамейки сквозь оживившийся гул трибун. — Главное, сделай брейк, потом будет проще!.. — Тише, не сглазьте! — Не рискуй так идти к сетке, она хороша на обводящих! — Наоборот, сейчас только рисковать и остаётся!.. Рой противоречивых советов сопровождает Сакуно, пока они глотают воду и утирают пот в короткой паузе между геймами. Она закрывает свои мысли, боясь утратить то, что только-только нащупала. Эту цельность восприятия. Для победы ей нужно взять два сета. Сопернице — всего один гейм. Почти нереально... ...Но Бездна пугает, только если в неё смотришь. Её задача — осторожно, не думая о высоте, делать шаг за шагом. Рюзаки принимает подачу и начинает закручивать мяч. «Зона Тедзуки» должна ей помочь. Хватит бездумно тратить энергию. Шаг за шагом. Не думая ни о бездне под ногами, ни о длине этого каната. Просто — делать шаг. Она сможет спасти этот сет. А дальше... Кита скоро начнёт уставать, это чувствуется по её чуть ослабевшему удару. А Сакуно не зря мучала своё тело днями и ночами; не зря играла самые жаркие матчи по вечерам, после тренировок, на исходе сил. Не зря ставила своей целью превзойти не девушек, а дотянуться до уровня парней. Она не зря носит эту чёрно-золотую форму Императоров. После каждого взятого гейма Ясукава шипит на неё всё злее и непримиримее, как заклинание: — Не смей проиграть, слышишь, Рюзаки? Не смей! После вытащенного на тай-брейке сета она бросается ей на шею, разревевшись. — Чёрт... я не верю... сучка, ты сделала это... я не верю... Сакуно откидывается на скамейке, набросив на глаза прохладное полотенце. Кажется, будто несмолкающее пение цикад окружает её и здесь. Перед глазами вспыхивают жёлтые и зелёные пятна. «Вот это матч!» — обрывки фраз с трибун прорываются сквозь пульсирующий в ушах фон. «Кто бы подумал, что игра затянется на третий сет?» «Я уж решил, Риккай в этом году ничего не покажет...» «Они королевы драмы, помнишь, как пару лет назад...» «...She's rather fierce, this cutie... what's her name again?..» «...Рюзаки? Где-то я уже слышал эту фамилию...» «...Интересно, рискнёт снова атаковать? Тот гейм смотрелся шикарно!» — Продолжай в том же духе, Сакуно, — звучит рядом голос тренера. — Я не хочу тебе что-то советовать, ты прекрасно чувствуешь игру. Обострять или разыгрывать до верного — действуй по своим ощущениям. Главное — не думай ни о чём, кроме мяча. Сакуно вздрагивает. Но Мэй-сан, конечно, не имеет представления о бардаке в её голове, она продолжает: — Этот сет — как чистый лист. Не переживай ни о чём и просто играй в свою игру. Сакуно кивает, стягивая полотенце. Короткий перерыв подходит к концу, и она поднимается. Кита уже стоит на корте, подпрыгивая и разминаясь. Сакуно замечает фиксатор на её лодыжке. Неужто травма?.. Та её запинка выглядела довольно болезненно... Сакуно неуютно сглатывает. Интересно, насколько это серьёзно... Первый гейм идёт наперекосяк. Но вроде бы с соперницей всё в порядке... Хотя Сакуно и замечает несколько раз, как та морщится, перенося вес на левую ногу. — ...Что ты делаешь? — яростно шипит на неё Ясукава у скамейки, но тренер оттесняет её. — Травмы могут не только ослабить. Иногда они дают преимущество. Погляди, ей удалось сбить тебя с настроя. И снова дежавю. Тот Турнир Доброй Воли... Кевин Смит, который внезапно теряет концентрацию после того, как Кирихара получает травму плеча... Да что такое! Будто ей больше не о ком вспоминать сегодня! — Вы думаете, она... — Имитирует? Вполне возможно, — жмёт плечами Мэй-сан. — Она тоже хочет победить. Но скорее всего она просто перестраховалась. В любом случае, это не выглядит серьёзно, и это не твоя забота. Большая часть вины за травму всегда — на самом игроке. Я не зря говорила тебе думать только о мяче. Сакуно чертыхается, возвращаясь на корт. Хватит мыслей и метаний, в самом деле. Просто бей по мячу. Как бы ей хотелось уметь очищать свою голову так же, как Санада... Мюга-но кёочи... Рюзаки берёт гейм на своей подаче, сравнивая счёт. Мир сжимается до размера теннисной площадки. Он состоит из белых линий на шероховато-синей поверхности харда, из упругой вибрации струн под ударами ярко-жёлтого, похожего на солнечный зайчик мяча, и из длинных теней от погружающегося в городскую дымку солнца. Вокруг — лёгкая, почти курортная Одайба. Разношёрстная публика на трибунах, в чьём однородном гомоне проскальзывает временами иностранная речь... Это уже не школьный корт, и за её игрой следят не только скучающие однокурсники. Даже соперница-мулатка кажется кусочком какого-то другого, большого мира... В очередной раз сравнивая счёт — 4:4 — Сакуно чувствует, будто эти два мира, казавшиеся ей безнадёжно разделёнными, наконец начинают сливаться. Не во сне — наяву. Так вот, что такое настоящий теннис! Свобода. Наслаждение игрой. Ощущение незнакомой силы, которой делятся сотни переживающих людей — то, что на неё всегда давило и мешало сосредоточиться, теперь окрыляет. Я хочу играть. Я хочу играть! Я хочу играть в теннис всегда!.. — 6:6! 12-очковый тай-брейк! Рукоятка выскальзывает из мокрой ладони. Сакуно поднимает руку к лицу — круглые пятна оголённой розовой плоти сочатся сукровицей. Только теперь она начинает чувствовать жгучую боль. Поднимает ракетку — намотка стёрта почти до рукояти. Рюзаки садится и начинает сматывать ленту. Пальцы подрагивают и плохо слушаются. Мэй-сан молча забирает у неё ракетку и протягивает запасную. Затем обрабатывает чем-то прохладным её ладонь и наматывает эластичную ленту бинта. Трибуны притихли. Над кортом зажжены прожекторы. Небо над западной трибуной перетекает ровным градиентом из прозрачно-сиреневого в розовый, исчерченное огненно-алыми линиями самолётов. — Сколько... — Сакуно прочищает горло. — Сколько мы уже?.. — 2 часа и 20 минут. Сакуно ошарашенно озирается вокруг. Только теперь она замечает, что трибуны по-прежнему заполнены, и что эта тишина вовсе не вызвана скукой. Лица болельщиков напряжены. Томо-чан сидит всё в той же позе, на её щеках отпечатки пальцев и ногтей. Осакада замечает взгляд подруги — и тут же начинает что-то жестикулировать. Затем теребит за локоть сидящего рядом парня в форме Риккая (кажется, с третьего курса) и что-то ему взволнованно говорит. Рюзаки ищет глазами Хитоми. Но той не видно. Где она сидела? Вспомнить точно не получается. Ушла? Или просто вышла на время перерыва?.. Сакуно ловит себя на чувстве досады. Ведь сейчас решающий момент матча!.. Судья приглашает игроков на корт. Над трибунами поднимается гомон. Он не стихает, когда Сакуно берёт мяч и поднимает ракетку, а напротив — нарастает и нарастает подобно грому, пока не сливается в раскатистое, чеканное: «ДЖО ШО РИККАЙ!». Рюзаки застывает, чувствуя, как мурашки поднимают короткие волоски на затылке. Она оборачивается. Огромное полотнище флага развевается на фоне фиолетового неба из стороны в сторону, следуя за тяжёлым древком в руках высокого третьекурсника. Рядом с ним прыгает Томо-чан, скандируя вместе со всеми: — ДЖО ШО РИККАЙ! ЛЕТС ГО РИККАЙ! РЮ-ЗА-КИ! РЮ-ЗА-КИ! Сакуно зажмуривается на секунду перед тем, как подбросить мяч. Она знает, что этот момент навсегда отпечатается в её памяти. Что бы за ним ни последовало. Чем бы ни завершился этот матч — это чувство она запомнит навсегда... От меня зависит, пройдёт ли Риккай дальше. От меня зависит честь Риккая. Я просто не могу проиграть этот матч! Нет. Я обязана ВЫИГРАТЬ! Выиграть! Даниэла упрямо отбивает удар за ударом, отыгрывает очко за очком. За время, что они провели на корте (не два с половиной часа — целую жизнь!), она стала казаться давней знакомой. Рюзаки успела изучить её повадки, манеру четыре раза стучать мячом о корт перед подачей, прикусывать губу и сжимать пальцы в кулак, радуясь очку. Она успела прочувствовать её характер и образ мыслей, отражённый в тактике её игры. Упрямый. Настырный. Похожий на пружину — которая разжимается тем резче, чем сильнее её сжимаешь. Где же её предел? За что она играет? Почему она никак не может уступить этот поединок? Ведь у их команды ещё матч в запасе. Для них эта игра — не решающий бой на смерть, и если Даниэла сейчас проиграет — никто не станет её винить... Так почему же? Почему она такая упрямая? На их трибуне — не так уж много людей в бирюзовых цветах старшей школы Сагано, ведь не каждый приедет из Киото, пока учёба ещё в разгаре. Они не кричат так громко и так слаженно речёвки, которые подхватывают и гонят тебя вперёд, будто мощная волна, даже когда собственных сил не остаётся... «За что ты играешь?» — этот вопрос колотится и колотится в мозгу в такт с ударами мяча и пульсацией крови. Он так и остаётся единственной звенящей мыслью в её голове, когда Сакуно выпускает ракетку и падает коленями на хард. Рёв трибун накрывает её с головой. Обернувшись к ней, Даниэла поднимает ракетку в подрагивающей руке и несколько раз хлопает ладонью по струнам. Мокрые кудри слиплись на её лбу, она тяжёло глотает воздух. Её карие глаза и смуглое лицо до сих пор серьёзны, но напряжение ушло из них — пружина наконец разжалась. — За что ты играла? — наконец выдыхает Рюзаки эту мысль, сжав её ладонь над сеткой. — За себя. Даниэла позволяет уголкам губ на миг дрогнуть в улыбке. — Ну ты и упрямая, Рюзаки, — говорит она с лёгким латинским акцентом. — Надеюсь, в Осаке мы с тобой не пересечёмся до финала. Сакуно может лишь кивнуть в ответ. Она отпускает ладонь бывшей соперницы и уходит с корта. Вот и всё... * * * Я не верю. Я. Не. Верю. Я отказываюсь верить. Это просто сон. Абсурдный сон, который начался ещё в полдень на крыше... Может, её сморило там в тени пальм? И не было ещё никакого матча... И Акая не появлялся, потому что он же написал, что у них сбор команды. Акая остался прежним Акаей, не было всего этого... Но ощущение прикосновений ещё жжёт её кожу. Горячей лавой растекается по её телу, стоит лишь на секунду ослабить контроль. Сбивает пульс... Даже сейчас, в эту минуту, посреди пустеющей арены. Даже посреди бездны, от падения в которую она всё-таки не удержалась — она никогда не училась ходить по канату. Посреди осознания — их команда выбыла из чемпионата. Не сумев пройти первый тур... Мэй-сан велит всем идти по домам. Собрание команды будет завтра. Сегодня эту боль нужно как-то пережить, её нет сил обсуждать. Раздевалка пустеет в гробовой тишине. Рюзаки никто не говорит ни слова. Она благодарна за это. Мэй-сан лишь сжимает её поникшее безвольно плечо. Выйдя из комплекса в стремительно сгущающийся вечер, Сакуно оказывается одна посреди загорающихся огней Одайбы. Кажется, будто её душа состоит из сплошных оборванных струн. Нет сил даже поднять голову. Небоскрёбы Токио отражаются в воде Залива, под ними плывут арки огромных мостов, связывающих искусственные острова друг с другом и с большой землёй. Ещё ниже — дрожит светло-сиреневое отражение неба, будто стремясь прикрыть собой тёмно-зелёную глубину, но постоянно рассыпаясь мозаикой по беглым волнам. Сакуно кажется себе песчинкой, затерянной в огромном мире, который она так самонадеянно поторопилась назвать своим. ...Вдруг она слышит свою фамилию. Но распознаёт не с первого раза — её окликают со странным акцентом: — Рюзаки-сан! Какой-то седоватый иностранец подбегает к ней с вопросом «ду ю спик инглиш?». Рюзаки растерянно кивает, потом мотает головой, захваченная врасплох: она совершенно не в состоянии сейчас переключаться на английский, хоть в школе он и не вызывает у неё проблем. Турист, что ли? Из болельщиков? Спрашивает дорогу? Тогда он выбрал совсем не того человека... Но иностранец говорит что-то оживлённо и суёт ей в руки визитку. А затем, видя, что Сакуно совсем сбита с толку, начинает произносить слова медленнее, выделяя каждый звук. И тогда Рюзаки наконец понимает. — Я тренер из Франции. Я приехал посмотреть на уровень юниорского тенниса в Японии, и ваша игра меня впечатлила! Вы продемонстрировали настоящий спортивный характер. Я восхищён, Рюзаки-сан! О чём он говорит? Сакуно понимает слова, но они сливаются в какую-то ерунду, недоразумение. Восхищён игрой? Абсурд. Она же проиграла. Проиграла! — ...Наша теннисная школа в Бордо — одна из лучших в Европе. Я был бы рад поработать с вами, Рюзаки-сан. На визитке мои контакты. В августе мы устраиваем выставочный турнир, на который я хочу вас пригласить, взяв на себя все организационные вопросы поездки. У вас будет время подумать и посмотреть на наши тренировочные базы своими глазами... Сакуно ошарашенно берёт визитку, лихорадочно вспоминая английские вежливые выражения. Что за?.. Этот день будто не мог быть ещё бредовее... Слава богу, иностранец не настаивает на развитии диалога и вполне удовлетворяется её скомканным: “O-okay... thank you… I will contact you…”. А в следующий миг неведомо откуда появляется Ясукава, хватает Сакуно за руку и куда-то тащит. — Сегодня мы пьём! — объявляет она. — Зря я, что ли, бронировала этот караоке-бар для празднования?! Собрались улизнуть?! Команда почти в полном составе обнаруживается на станции. Все мрачны и тихи, и ни у кого, похоже, нет сил сопротивляться такому внезапному воодушевлённому напору Ясукавы. * * * Так они оказываются в этом маленьком кафе где-то в Шинагаве, в совершенно сюрреалистической обстановке нарядно украшенного помещения с развесёлой музыкой. — ...А что, на Бали принято плясать и веселиться на похоронах, — философски замечает мрачная Накагава, задумчиво поднимая бутылку пива. Ей недавно стукнуло 18. Ясукава утаскивает Сакуно за стол и вручает стакан. — Ты тоже пьёшь! — возвещает она не терпящим возражений тоном. Сакуно замечает, что её глаза в тени длинной рыжей чёлки до сих пор покрасневшие. — Но мне ещё... — Да кому какая разница! Где-то на другом конце стола, похоже, наконец зарождается перепалка: — ...Ага, а кто говорил, мол, да ерунда эти из Киото, сделаем? — Они и правда не были такими крутыми в прошлом году! — Эта Кита к ним только недавно перевелась... Я от девчонки с их школы слышала. Она из Бразилии или Аргентины, не запомнила... — Да чёрт с ней, с Китой! Если бы Рюзаки не слила первую половину игры... В животе у Сакуно разливается тошнотворное чувство, затапливая всё тело слабостью и апатией. Что она вообще тут делает?.. Давно уже пора быть дома. Закрыться в своей тесной комнатушке от всего белого света... — ...Бли-ин, толку теперь сраться? Давайте лучше просто нажрёмся и будем петь караоке!.. — ...Я не понимаю, какого чёрта она вообще делала в первом сете? И почти весь второй? Проснулась, только когда один гейм оставался!.. Ясукава поднимается со своего места, резко саданув кулаком по столу. Бутылки и стаканы подпрыгивают. — Заткнитесь! Мы сами виноваты! — выкрикивает она своим грубоватым пронзительным голосом. — Мы допустили, чтобы решающий матч играла первогодка. Рюзаки сделала, что смогла. Чёрт возьми, она даже сделала больше, чем могла! Я ревела, глядя на её игру. Это было круче Уимблдона и Ролан Гарроса!.. Все замолкают, снова мрачно уткнув взгляды в стол. Сакуно ошарашенно смотрит на Ясукаву. В жизни не пришло бы в голову, что та однажды будет её защищать... К горлу подпирает комок. — Просто она не справилась с эмоциями, — горячо продолжает Харука, хотя никто и не пытается ей возражать. — Ведь это её первый чемпионат, и сразу — решающий матч! Это было слишком большое давление. Ещё раз повторю — мы сами виноваты! Нужно было выигрывать первые матчи. Тогда бы на неё не свалилась такая ответственность... Больше Рюзаки ничего не слышит, оглушённая, сбитая с ног этими словами. Этим осознанием. Первогодка... Не справилась с эмоциями... А ведь верно. Сакуно всё это время была оглушена своим прогрессом. Ей начало казаться, будто вот-вот, ещё чуть-чуть — и она достигнет вершины. Но как бы ни было тренировано её тело, как бы упорно она ни работала над свой выносливостью, как бы ни преуспевала в тактике — её слабым местом до сих пор оставалась психология. Настойчивость, мотивация, целеустремлённость и вера в себя — оказывается, это ещё было далеко не всё. Это принадлежало теннисному миру, её комфортной зоне, тому, над чем она работала каждый день. Но за пределами тенниса существовало ещё столько вещей... Вещей, в которых она совершенно не ориентировалась... И одного неожиданного удара оказалось достаточно, чтобы вышибить из неё дух. Невозможно достичь вершины, оставаясь слабым человеком. Ей предстоит ещё столько работы... Мада мада данэ... Больше никто ни о чём не спорит. Через некоторое время Рюзаки замечает, что музыка стала громче, а разноцветный полумрак кафе потеснел и наполнился голосами — откуда-то появляются другие люди с их школы. Парни тут же решают воспользоваться поводом утешить девушек и концентрируются вокруг самых симпатичных. Сакуно чуть расслабляется: фокус внимания наконец смещается с неё на других. Она никогда не была популярной, а уж сейчас, наверно, к ней и вовсе никто не решится подойти. — Странно... я думала, он тоже появится... — бормочет Ясукава, подливая и подливая Сакуно пива, хотя та и не думает опустошать свой стакан. И без того тошнит... — Кто? — глухо спрашивает она, почти не слыша своего голоса сквозь музыку. — Кирихара, кто... Хитоми-то здесь. Мне казалось, он не упустит случая... Сакуно стряхивает мурашки с плечей. Проследив за взглядом Харуки, она замечает среди толпы в полумраке знакомый стройный силуэт. Даже в простой футболке и коротких джинсовых шортах Хитоми выглядит, как топ-модель. Значит, она всё-таки осталась до конца матча?.. — ...Но ты не бойся, Рюзаки, я тебя в обиду не дам, — говорит Ясукава уже чуть захмелевшим голосом, собственнически стискивая её локоть. — В смысле?.. — Ишь, вьются, — враждебно кивает она в сторону парней, которые то и дело бросают на них взгляды, но пока что не подсаживаются. — Все-то уверены, что ты с Кирихарой. А как его нет — гляди, осмелели... Сакуно ошарашенно утыкается в свой стакан. Ей и в голову не приходило... Казалось, что те глупые слухи давно уже в прошлом. Ведь они же просто... просто... Да кто они теперь... Морщась, она всё же делает пару глотков. ...Ясукаву очень быстро развозит от нескольких стаканов пива. Она вешается Сакуно на шею и говорит растроганно: — Это всё из-за тебя, Рюзаки... Из-за тебя я по-настоящему полюбила теннис. Ещё тогда, весной... и сегодня... Ты мне показала, что значит играть. ИГРАТЬ! Икнув, Ясукава многозначительно поднимает палец. И несколько раз воздвигает его утверждающе. Затем она отлучается в туалет. Вот и случай улизнуть. Сакуно встаёт и пробирается к выходу. На душе муторно, но пить ей вовсе не хочется. Это было бы слишком логично и слишком... стандартно, что ли. Как во всех дорамах. Героиня, получив душевную рану, погружается в ангст, пьёт в баре и курит крепкие сигареты, красиво страдая и обрастая бронёй цинизма. Представив себя со стороны со стаканом спиртного или сигаретой в руках, Сакуно не сдерживает смешка. Это было бы смешно, совсем не как в дорамах. Икать, утирать слёзы от переизбытка чувств и бегать в туалет, как Ясукава? Нет, спасибо. Пожалуй, только у Хитоми получается всё делать красиво... Сакуно застывает, увидев Хитоми у окна с бокалом коктейля. Кто-то из одноклассников распинается перед ней, пытаясь быть крутым и забавным; Хитоми слушает снисходительно, покручивая стеклянную ножку в пальцах, время от времени переводя взгляд за окно, где сумерки уже потемнели, налились чернилами. Эта дистанция между ней и из кожи вон лезущим поклонником настолько бросается в глаза, что Сакуно даже становится жаль паренька. Потом ей становится жаль Хитоми. Легко ли ей жить в мире, из которого она выросла уже очень давно? — Сакуно! — замечает её Хитоми и, кажется, облегчённо покидает воздыхателя, ухватившись за предлог. — Уже уходишь? Рюзаки сглатывает и понимает, что нет. Ей нужно поговорить с Хитоми. Как? Она не представляет. Но держать это в себе нет сил. — Просто хотела проветриться. — Составить тебе компанию? Хочется обсудить матчи, — говорит Хитоми и многозначительно косится в сторону охмелевших и набравшихся смелости парней. — Конечно, — понимающе хмыкает Сакуно. — Обычно они не решаются ко мне подойти, — со смешком шепчет Хитоми, пока они в полумраке стараются слинять незаметно. — Завтра протрезвеют и будут чувствовать себя лопухами, глупые... Ещё бы — думает Сакуно. Чтобы набраться смелости клеить такую девушку, парень должен обладать решимостью Юкимуры. Либо — восполнить её недостаток определённым количеством градусов... Они выходят во двор. Здесь пусто и тихо, лишь приглушённо доносится музыка изнутри. Воздух тёплый, не то, что накануне; он наполнен умиротворёнными трелями сверчков и сладким ароматом каких-то ночных цветов. Рюзаки с трудом верит, что только вчера они лазили по тёмным переулкам и обсуждали преступный мир в таверне якудза. Сколько всего успело произойти с тех пор... — Ты играла просто невероятно, Сакуно, — говорит Хитоми, забравшись верхом на невысокую каменную ограду под раскидистой магнолией и поставив рядом свой коктейль в высоком бокале. Сакуно зачем-то замечает нелепый принт с Hello Kitty на её белой футболке и розовые босоножки с бантиками. Грубоватый, будто наспех накинутый камуфляж... Или Сакуно думает так только потому, что знает настоящую историю этой девушки?.. — Почти спасти этот матч! Вытащить 9 матч-болов! Я много видела хороших игр, но такое... Это просто какой-то другой уровень. — Спасибо, Хитоми, — говорит Рюзаки. — Но это не имеет значения... Я сама виновата, что отпустила игру вначале. — Вот это меня озадачило. Уже стала думать, не травмирована ли ты. В чём было дело? Я не слишком разбираюсь, но не заметила чего-то сверхнеобычного в игре Киты. — Я просто... не сумела настроиться, — Сакуно запинается. Глаза Хитоми становятся пронизывающими. Совсем как в тот вечер. — Тебя выбили из колеи наши вчерашние... прогулки и беседы? Сакуно качает головой. — Я хочу... тебя попросить, Хитоми. — О чём? Рюзаки сама удивляется вырвавшимся словам. Ещё недавно ей казалось, что внутри только обида, затвердевшая комом. Но сейчас какая-то горячая волна толкается в горле, подступает так близко, что глаза начинает предательски покалывать. Она с трудом глотает. — Сакуно? — Всё в порядке... Я просто хочу... — её голос глохнет к концу каждой фразы. — Позаботься о нём, пожалуйста. — Что случилось? — хмурится Хитоми. — Вытащи его из этой банды. Я не знаю, что его туда тянет... чувство власти, как ты говорила... или что-то ещё... Но это его разрушает. — Что всё-таки произошло, Сакуно? Как она может рассказать?.. — Я снова... видела его... в этом состоянии, с красными глазами. Он... сделал то, чего в обычном состоянии бы не сделал. В последнее время он почему-то не может себя контролировать... — Или не хочет, — совершенно спокойно говорит Хитоми. — Не хочет?.. — Пожалуй. Ему это нравится. А о последствиях он просто и не думает. — Но как может это нравиться? — Рюзаки недоумённо смотрит на девушку. — Это даже не режим дьявола, это... ад какой-то... — А почему людям нравится алкоголь? Или от чего они прячутся в наркотическом угаре? — риторически спрашивает Хитоми. — Есть много способов заблокировать рассудок. А люди этого и ищут — свободы от рассудка. От его рамок, резонов, логики... Хитоми опирается о столб фонаря, скрестив руки на груди. Её глаза провожают мельтешение светомузыки и силуэтов за окнами бара. Кто-то начинает петь караоке уже нетвёрдыми голосами. — Люди живут будто связанные по рукам и ногам, — говорит она. — Привыкнув не замечать собственных желаний, вписавшись в рамки норм, требований и некоторых плодов, что им разрешается получить... Но наступает момент, когда их «я» становится тесно в этой искусственно созданной скорлупе. Тесно до безумия, до предела. Какое-то невыносимое желание восстаёт против всех этих рамок и начинает крушить их уютный мирок. Кто-то уходит в депрессию, а кто-то может сорваться. Большинство людей слишком слабы и робки, чтобы сделать шаг в сторону осознанно, взяв на себя всю ответственность за выбор... Сакуно заворожённо смотрит в её большие тёмные глаза, и вновь её накрывает ощущение этой стеклянной стенки между Хитоми и окружающим её миром. Будто сторонний наблюдатель, она видит больше и яснее... — ...На выручку приходит разного рода наркота. Человек просто гасит рассудочный контроль — и в таком состоянии ощущает себя сильнее, наконец-то будто освобождается от страха и может решиться на что-то небывалое. Попробовать узнать самого себя. Это, конечно, только иллюзии — состояние аффекта не прибавляет осознанной смелости, а всего лишь снимает ответственность за свои поступки. На какой-то краткий миг. И потом наступает отрезвление... — Но что делать? — с надеждой спрашивает Рюзаки. Хитоми понимает людей куда лучше Сакуно, которая и не сталкивалась никогда с такими вещами, это очевидно. — Как он может из этого выбраться? — А выход всегда один — не бояться себя, — жмёт плечами Хитоми. — Ведь его проблема — она вовсе не в этой банде, не в мире улиц, как ты думаешь. Она где-то глубоко внутри него. До какого-то момента я даже думала, что эта среда будет ему полезна, и совсем не вмешивалась... — Полезна?.. Но как может быть полезна вся эта мерзость? — Сакуно настолько ошарашена заявлением Хитоми, что даже забывает, что сама Хитоми принадлежит этой среде. Но та и не думает оскорбляться. Только хмыкает. — Наши миры — не что-то параллельное, как может показаться, Сакуно. Они неразделимы, как вода и жажда. Многие боятся этой жажды, боятся взглянуть в лицо своей тьме, предпочитая бегство от себя. Но есть и другие... те, кто вырываются из мира рамок и выбирают путь-без-пределов. Гокудо. Так мы называем наш мир. Свет фонаря пробивается сквозь листву, рисуя странные узоры на лице Хитоми. Она подтягивает колено, обняв его руками. Наметанный глаз Сакуно невольно замечает, какими литыми кажутся мышцы её длинных стройных ног, какая твёрдость скрыта под мягким силуэтом рук и плеч. Фигуру Хитоми не назовёшь спортивной, её идеальная женственность не нарушена грубым рельефом мускулов. Но если взглянуть пристальнее... можно только гадать, сколько тренировок знает это тело. И что это за тренировки. — Не понимаю... — почти стонет Сакуно. — Разве можно жить совсем без рамок? И что это за жажда? Бегство от себя?.. Всё это слишком... абстрактно... — Ты его хочешь? — спрашивает Хитоми внезапно — будто выливает ушат холодной воды. — Что?.. Сакуно так и замирает под её взглядом. — Ты его хочешь, — улыбается Хитоми, её глаза — как чёрное зеркало. — О чём ты?! Я... С чего ты взяла?.. — кровь бросается в лицо, Сакуно почти задыхается от возмущения. Но Хитоми глядит на неё иронично. — Брось, нетрудно догадаться, что именно случилось. Из-за чего ты в таком смятении. И всё же... это не зашло далеко. Ты не позволила... верно? Убежала? Сакуно не может произнести ни звука, глядя на неё почти что с ужасом. Откуда она знает? Он ей рассказал? Или Сакуно действительно — как открытая книга?.. Опустошённая, она опускается рядом на парапет и лишь мотает головой, надеясь, что в неверном свете фонаря не слишком заметно, как полыхает её лицо. — И теперь это не идёт из твоей головы, — медленно произносит Хитоми. Сакуно почти физически ощущает её взгляд. Она так легко разложила ситуацию по полочкам, но делает какие-то совершенно бредовые, неверные выводы!.. «Ты его хочешь»... — Потому и не идёт, что это... предательство! — горячо говорит она, вскинув на Хитоми глаза. — Он говорил, что мы друзья. Всё это время... мы просто дружили, и все эти слухи... — Да ладно тебе, — легко говорит Хитоми, сбивая жар её слов. — «Просто дружбы» между парнем и девушкой не бывает. Всё равно кто-то кого-то хочет. Если даже врёт себе... и находит для объяснения всякие громкие слова, вроде «предательства». — Да нет же... — беспомощно спорит Сакуно, но совершенно не может выудить из бардака в голове подходящие доводы. Этот разговор бесит, заставляет всё внутри клокотать, и больше всего её злит собственная неспособность доказать что-то Хитоми. Кажется, что легче просто сгореть со стыда, да и всё. «Ты его хочешь»... Сакуно вспоминает грубые прикосновения, сбитое дыхание, горячий жар поцелуя... И по телу прокатывается волна дрожи. — Это не так уж страшно, — негромко говорит Хитоми. — Что?.. — Посмотреть в лицо своей тьме. Сакуно перестаёт дышать, ощутив лёгкое прикосновение к внутренней поверхности бедра. — Я бы даже сказала... это завораживает. — Что ты... Голос её подводит. Глаза Хитоми — будто чёрная бездна, поймав её взгляд, уже не выпускают. Она легонько проводит пальцами вверх по её горящей коже, сдвигая юбку, и проскальзывает под тонкую ткань белья. Сакуно вздрагивает. Это мучительное чувство, которое она сдавливала в себе весь день, вырывается из-под контроля и жгучим жаром вспыхивает между ног. Нужно собрать силы и оттолкнуть её. Сейчас же... Встать и уйти. Сердце подскакивает к горлу и застывает там комом. Сакуно зажмуривается. Она чувствует, как Хитоми разводит её ноги, и совершенно не понимает, что с ней такое. Откуда эта слабость. Почему, вместо того, чтобы прекратить это безумие, она лишь хватает ртом воздух и позволяет ей это делать. Кровь гудит в ушах сплошным потоком. Прохладное дуновение касается разгоряченной нежной кожи, и живот сладко сводит. Сакуно распахивает глаза. Хитоми смотрит на неё снизу вверх своими глазами-магнитами, затем опускает длинные ресницы. И медленно проводит языком. Вздрогнув, Сакуно впивается пальцами в её плечо. И с безнадёжным отчаянием понимает, что не сможет воспротивиться. Лишь прикусывает губы, глуша рвущиеся звуки... Это ничего не значит... Это даже не реальность. Это из-за выпивки. Пара глотков?.. С непривычки... ...Посмотреть в лицо своей тьме... Язык Хитоми проскальзывает вглубь между влажных складок, выписывает узоры, касаясь чувствительной головки. Сакуно лишь сильнее стискивает её плечо, сжимает пальцами шершавый край каменного парапета. «Ведь завораживает, правда?» — мягко шепчет Хитоми — и захватывает губами эпицентр её ощущений. Сладко посасывает, затем прикусывает легонько... Сдержать сдавленный стон уже нет сил. Всё внутри замирает от осознания того, что их в любой момент могут увидеть. Сакуно начинает дрожать от подбирающегося к пику, почти невыносимого наслаждения. И понимает, что сейчас, в этот момент, ей на всё плевать. В лицо своей тьме... Ты его хочешь. Ты его хочешь... Ты его хочешь... Зажмурившись, Сакуно видит блеск зелёных глаз из-под непослушных кудрявых локонов. «У меня на самом деле есть друг...» — прокатывается голос электрической волной и сводит всё её тело. ...Не зря же я тебя тренирую!.. ...у меня на самом деле есть друг. Ты. ...Ты. ...Хитоми улыбается, облизывая губы. В её непроглядных глазах горят зеленоватые отблески фонаря. Сакуно жадно втягивает воздух, чувствуя, как затихают сладкие судороги в теле. Пока не остывают совсем. Её с размаху швыряет на землю и оглушает тишиной. Она сползает на траву. Прохладные камни ограды впиваются в спину. — Выпей, — Хитоми протягивает ей свой коктейль. Сакуно едва не задыхается, сделав глоток. Это явно покрепче пива... Некоторое время они сидят рядом в тишине. Сакуно боится пошевелиться: кажется, одно движение предательски обмякшего тела — и её вывернет наизнанку от ощущения тошнотворной пустоты внутри. Она забирает у Хитоми бокал и делает ещё глоток. — Зачем?.. — Просто захотела тебе помочь. — Помочь? — неверяще смотрит на неё Сакуно. И это она называет помощью? Сакуно могла бы и дальше верить в эту дружбу, вспоминать её пусть с горечью, но незапятнанной, ведь произошедшее на крыше — всего лишь ошибка, которую он совершил в беспамятстве, не владея собой... на месте Рюзаки могла быть любая девушка... и он, конечно, уже раскаивается... — Сакуно. Ты хочешь пробиться на вершину спортивного мира, так ведь? — говорит Хитоми, глядя перед собой. — Я смотрела твою игру сегодня от начала и до конца. И, чёрт возьми, это обидно. Если ты встала на этот путь и твёрдо намерена карабкаться вверх до предела собственных сил — то нет таких вещей, которых тебе лучше не знать. Ты хочешь стать сильной — и сохранить кристальную чистоту души? Так не бывает. Не в нашем мире. Всегда приходится чем-то жертвовать. — Какая тут связь?.. Между теннисом и... этим... Сакуно замолкает, вспомнив собственные мысли в кафе. — Если ты хочешь быть сильной — то будь честной с собой до конца. Если тебе так не нравятся эти тёмные закоулки в твоей душе — так сражайся с ними. Но не закрывай глаза на их существование. Ты ведь и сама это понимаешь. Твой плюс в том, что ты способна использовать любую возможность, чтобы стать сильнее. А минус — в том, что ты бежишь от таких возможностей. Ты слишком боишься сделать что-то неправильное, совершить ошибку. И убегаешь. От людей, от отношений, от своих желаний, от всего, что вызывает в тебе неуверенность... Сакуно лишь опускает голову. Эти слова, прямые и честные, попадают в точку. Хитоми не то телепат, не то прирождённый психолог. И она, похоже, прекрасно изучила досье тех людей, которых решила подпустить к себе на близкую дистанцию. — Мне казалось, что именно одиночество делает меня сильнее, — признаётся Сакуно. — Я так изменилась за это время... С тех пор, как решилась пойти против воли родителей и поступила в Риккай... Я будто стала другим человеком. — Другим? — переспрашивает Хитоми. — А может быть, ты просто наконец стала собой? — Собой?.. «Только в Пустоте мы находим самих себя»... Рюзаки вспоминается та осень. История Санады сильно на неё повлияла, открыла глаза на многое, но Сакуно до сих пор об этом толком не задумывалась. Не осознавала, что это не судьба бросила её в Пустоту, лишив всего знакомого и привычного. Но что это она сама кропотливо создавала Пустоту вокруг себя. Снимая с себя бесконечные слои комфорта, привычек, занятий, чужих суждений, представлений о самой себе — всё то, чем обрастала с самого детства, — снимая подобно кожуре, чтобы наконец добраться до сути. Самой себя. С тех пор она принимала решения только сама. Верила только себе. «Верь только в себя и свой Путь». — Да. Ты права. Я всего лишь стала собой. — Вырвалась из рамок, — хмыкает Хитоми. — О чём я и говорила в начале. А если бы ты не решилась тогда? Не нашла в себе силы бросить вызов не только родителям, но и себе самой? Где бы ты была сейчас? Ты всё так же пряталась бы где-то глубоко внутри той скорлупы, медленно в ней задыхаясь. И кто знает, когда и в какой форме пришёл бы для тебя тот день, когда это сделалось бы невыносимым? Сакуно зажмуривается. Её пугает одна мысль о такой альтернативной версии. Нет, она сделала единственно верный выбор в тот день, когда сделала шаг в сторону осознанно. — ...Но только этого мало. Ты не станешь сильнее, вечно окружая себя пустотой. — Я... понимаю. «Я раньше думала, что весь наш путь в конечном счете — это поиск себя». «Нет, это лишь начало пути. Когда ты найдешь себя, придёт время отправляться в настоящую Дорогу,» — звучат в голове слова Санады. Сакуно поднимается с травы. Мир немного странно движется вокруг — не то алкоголь наконец ударил в голову, не то всё произошедшее. Она оправляет юбку подрагивающими ладонями. — Значит, это то, что происходит с ним? — спрашивает Сакуно, когда Хитоми поднимается вслед за ней. — Он прячется от рассудка в личном наркотике — «режиме дьявола»? И в этой банде? Почему? Боится взглянуть в лицо чему-то, что его пугает? Не может вырваться из какого-то болота? — Похоже на то, — говорит Хитоми. — Но я бы не назвала это болотом. На самом деле, долго такое продолжаться не может. Сейчас он как пружина, которую сжимают изо всех сил. Он может либо сломаться, либо резко разжаться. Но в любом случае, сперва он должен дойти до предела. Где и когда он для него наступит — мы знать не можем... — То есть... ты не можешь ему помочь? Остаётся просто ждать? Хитоми молчит довольно долго. Сакуно решает, что она вовсе не собирается отвечать. Но наконец девушка произносит, всё так же глядя перед собой: — Что-то должно стать детонатором и довести ситуацию до взрыва. — Что? — Я не знаю. Но я попробую понять. Только сейчас Сакуно осознаёт, какой неподдельной заботой и тревогой наполняются глаза Хитоми всякий раз, когда она говорит про Акаю. Конечно, он для неё не только досадная проблема, вносящая беспорядок в мир гокудо, которым правят её сородичи. Далеко не только это. — Он... тебе нравится, да? — вырывается у Сакуно прежде, чем заторможенный алкоголем рассудок успевает сдержать столь бестактный вопрос. Впрочем, око за око. — Нет, — и бровью не поводит Хитоми. — Временами он мне совсем не нравится. Но я люблю его. Сакуно теряется от такого откровенного признания, сказанного совершенно будничным тоном. Она опускает взгляд, чувствуя себя вором, застигнутым на месте преступления. Впрочем, с Хитоми это глупо. Все равно, что стесняться своей наготы перед рентгенным аппаратом... Хитоми смотрит на часы: — Уже десять. Ладно, Сакуно, — девушка касается её плеча, и прикосновение отзывается остаточной волной в её теле. — Мне пора домой, а то заждутся. «Кто?» — хочет Сакуно спросить, но проглатывает вопрос. Кто ждёт Хитоми по вечерам? Кто готовит ей ужины и собирает бенто в школу? Есть ли у неё вообще «дом» — в том его понимании, которое привычно для Сакуно? — И мне пора, — машинально отзывается она. — Советую тебе вытаскивать девчонок, — кивает Хитоми в сторону кафе, — а то завтра от тренера вдвойне влетит. Они прощаются, и Хитоми тут же исчезает. Она не предлагает поехать или хотя бы дойти до станции вместе, как в прошлый раз. Если подумать, Сакуно представления не имеет о том, где она живет... Эту часть дистанции Хитоми, похоже, сокращать не собирается. Несмотря на всё, что случилось в этот безумный день... * * * Оказавшись наконец дома, Сакуно падает на кровать, не включая света. Шум в голове почти выветрился за время пути. И только теперь на неё наваливается свинцовая усталость. Содранная ладонь пульсирует горячей болью. Живот тянет и сжимает тошнотой. Точно, она ведь не съела ни крошки после почти трёхчасового матча! Повезло, что не свалилась где-то по пути от истощения... Проклиная все эти капризы тела, Сакуно с трудом отлепляется от кровати и бредёт на кухню. Там она сидит тихонько в свете одинокой лампы над столом и уминает без разбору то, что первым подвернулось под руку в холодильнике. Чувство тянущего вакуума наконец отпускает, из физического перетекая в душевное. Вокруг тихо, только влетевший с улицы мотылек слепо колотится о пыльный плафон. Сакуно впервые обращает внимание на то, каким неказистым кажется всё вокруг — конечно, у дяди совсем не доходят руки заняться домом. Всё это время она даже не замечала окружающей обстановки, паутины по углам, не видела цвета стен и выгоревшей скатерти на столе, или этой изогнутой трещинки на боку чайника... Будто заведённая, она на автомате влетала в кухню, разогревала готовую еду из комбини, на автомате принимала короткий душ, на автомате перекидывалась какими-то фразами с дядей в те редкие моменты, когда они пересекались, затем шла к себе и валилась спать. Её мысли были далеко от этих комнат, сфокусированные на чём-то ослепительном впереди. Наверное, точно так же и этот мотылёк не видит вокруг себя ничего, кроме заполоняющего весь его мир сияния лампы... Сакуно щёлкает выключателем. Интересно, куда мотылёк полетит теперь?.. Глаза долго привыкают к темноте, и она не видит ничего, сидя посреди чёрного безразмерного пространства, мгновенно утратив чувство направления. Может, вот и истоки её топографического кретинизма?.. В пространстве она ориентируется, только пока видит ясно пункт назначения... Та тьма, которую она сегодня разглядела в чёрном зеркале глаз Хитоми, теперь окружает её со всех сторон. Она учит быть честной. Она убивает страхи. Наконец приходят слёзы — они обжигают глаза, похожие на огонь, который что-то выжигает дотла в её душе. Какие-то последние ростки наивности и невинности. Пора взрослеть. Пора взрослеть, Сакуно. «Всегда приходится чем-то жертвовать»... Пора взрослеть, иначе ты не выберешься из этой тёмной пустоты, в которой не осталось ни одного направления, ни одной точки опоры... Вернувшись к себе в комнату, Сакуно наконец стягивает одежду, отшвыривая её куда-то в темноту. Что-то вываливается из кармана, блестнув в фонарном свете, пробивающемся сквозь листву. Она поднимает с пола глянцевый прямоугольник плотного картона. И застывает, вспомнив про иностранца. Подскочив с кровати, Сакуно не сразу попадает по выключателю ночника.Jacques Perret Vice-Président ______ Villa Primrose 81 rue Jules Ferry 33200 Bordeaux – France _____ l’Association internationale des Clubs de Tennis Centenaires
На оборотной стороне указаны телефоны и электронный адрес. Сакуно включает ноутбук и чуть подрагивающими пальцами забивает в поиск незнакомые французские слова. «Основан в 1897 году... — выхватывает она из абракадабры автоматического перевода. — ...величайшие чемпионы... один из шести французских клубов, входящих в Международную Ассоциацию Столетних Теннисных Клубов...» Сакуно захлопывает крышку ноутбука, не дочитав даже до конца. Яркие пятна света стоят перед глазами. Сердце колотится в груди. Вот и выход! Ну, как же вовремя!.. Новое направление. Новый мир! Возможность оставить в прошлом весь кошмар сегодняшнего дня... горечь поражения... и эту пустоту, разливающуюся внутри... Как она останется здесь? Как она останется в Риккае, каждый день пересекаясь на кортах и в школьных коридорах с напоминанием об этом? Каждый день вынужденная смотреть в глаза тренеру и девчонкам из команды, которых она так подвела?.. Тот уютный мирок, который она успела выстроить вокруг себя, рассыпался за пару дней. Санаде теперь будет не до неё; вечера будут пусты без теннисных матчей в сумерках; и если она увидит Акаю, то, наверное, вообще сгорит заживо... «За что ты играла?» «За себя». Сакуно стискивает у груди визитку, вместо потолка рисуя перед глазами десятки грунтовых кортов, окружённых старинным французским городом... Villa Primrose... Bordeaux… Вот и выход! ...Бегство? — звучит насмешливый голос Хитоми в голове, отдавшись дрожью в каждом нерве.