Книга Пяти Колец
Токио, Ота В Токио его каждый раз охватывает чувство возвращения домой. На первый взгляд, здесь нет той душевности, что чувствуется в Кавасаки, затёртом между двух рек, или в мирном, сонном Асао. Но если ты родился здесь и бегал в детстве по этим улицам, то они на всю жизнь останутся для тебя целым миром, полным своих секретов, значимых мест, знакомых дворников, запахов из раменной на углу, разноцветных плиток аллеи, на которые непременно следует наступать через одну, и старого дерева, которое нужно тронуть на удачу перед школой. Если пройти под эстакадой железной дороги в другую сторону от станции, то попадёшь в мир тихих изогнутых улочек, непонятно как очутившихся внутри суетливого мегаполиса. Они будут убегать вверх затейливыми зигзагами, стиснутые разноцветными домиками, затёртые между выложенных камнем стен, будто горные ущелья; затем выберутся на маленькие площади-перекрёстки — и снова нырнут в буйную зелень вырывающихся из-за оград садов, пока не упрутся в металлическую сетку. За ней покажутся корты теннисной школы. Там будут друзья, соперники, вечно недовольный тренер, белый кот на крыльце клуба, любимый четвёртый корт, нелюбимый первый, слёзы и веселье. Там время будет растягиваться и замирать, пока звучат удары жёлтого мяча о грунт. Правда, сейчас их путь лежит не туда. Янаги до сих пор знает Оту как свои пять пальцев, но в детстве его не слишком интересовало название улиц и нумерация домов. Они останавливаются на выходе из станции, чтобы сориентироваться по карте на его смартфоне. — Совсем рядом! — радуется Юкимура. Душный зной и уличная суета никому не оставляют энтузиазма для прогулок по городу. Этот район пестрит рекламами на стенах разношёрстных зданий и вывесками баров, идзакайя, мелких лавочек и больших магазинов, парикмахерских и турфирм, мелких контор и офисов крупных корпораций. Время только подбирается к шести, но солнце здесь уже село за белую коробку корпуса над станцией Омори, похожую на многоэтажный океанский лайнер. Неон скоро начнёт отвоёвывать уголок за уголком у первых робких теней. Они проходят мимо небольшого парка — случайного островка зелени среди искусственной пестроты наряженного бетона, со статуей девочки, играющей на флейте, и парой десятков деревьев гинкго по периметру. Прежний Юкимура был бы огорчён таким жалким наличием природы; нынешний, кажется, рад и ему. Янаги смотрит на своего друга. Тот, задрав голову, изучает футуристическую коричневую многоэтажку через дорогу. Взгляд Ренджи снова отмечает мельчайшие изменения в его облике, в самой его ауре. Этот новый флёр легкости и свободы, не поколебленный даже тем, что произошло несколько часов назад. Многолетнее внутреннее напряжение покинуло его черты. — Это точно нужный дом? — недоверчиво уточняет Санада. — Точно, — кивает Янаги. — Адрес совпадает. 16 этажей, Wine Café через дорогу... — Ренджи, твои знакомые кто — олигархи? — интересуется Юкимура. — Понятия не имею, — смеётся он. — Эту квартиру сдают знакомые знакомых, я же говорил... Дождавшись зелёного света, они переходят улицу. Юкимура бросает пару одобрительных ремарок о том, как красиво сочетается зелень фигурно остриженных кустов у крыльца с холодным оттенком горького шоколада на фасаде, и что-то о форме окон. У входа ждёт человек: короткая стрижка; рубашка с длинным рукавом, не смотря на жару, застёгнутая на все пуговицы; блестящие туфли и слишком колючий для офисного клерка взгляд. Янаги усмехается незаметно. — Идём, — кивает он друзьям, — похоже, это представитель владельцев. * * * Квартира расположена на самом верхнем этаже. Юкимура присвистывает, первым же делом высунувшись на балкон: — Вот это панорама! Даже залив и мосты видно!.. — Твои олигархи явно денег не считают, — замечает Санада, сдержанно оглядывая современный и лаконичный интерьер студии. — Сдать эту квартиру за такую смешную цену... со всей техникой и мебелью... — ...да ещё и с холодной газировкой, — хмыкает Ренджи, открыв холодильник. — Мне! — требует Юкимура, мигом заскочив в комнату; Янаги швыряет ему одну банку. — Отвык я от нашей жары... Он устраивается на роскошном бежевом диване, Санада — по своему обыкновению — скрестив ноги на полу. Янаги забирается на подоконник, с наслаждением подставляя затылок лёгкому, но свежему на такой высоте ветерку. Он оборачивается. Восточное небо наливается фиолетовым оттенком, окна зданий напротив горят золотом, отражая клонящееся к закату солнце. Слева, среди плотной застройки, убегает к северу линия Токайдо. Когда-то в детстве эти расстояния казались ему такими огромными и непреодолимыми, что проще было вырвать из сердца память о прежней жизни в Токио. Теперь это — всего лишь несколько километров железнодорожного полотна и три станции. Даже смешно. — Повезло, что дом рядом со станцией, — замечает Юкимура. — Добираться до школы будет даже быстрее, чем от нашего района. — Угу, — коротко гудит Санада. Сминает опустошённую банку. Ренджи делает последний глоток и отставляет свою банку в сторону, закрыв глаза. Напряжённая тишина сгущается до того предела, когда её больше нет смысла игнорировать. — Ну что... — начинает Юкимура, выпрямившись. — Давайте теперь думать, как всё это расхлебывать. Всего пара часов минула после злополучной тренировки. Впрочем, никакой тренировки не получилось: команда увязла в горячей дискуссии о том, как вправить мозги проблемному кохаю, споря до пара из ушей, пока Санада не взял ситуацию в свои руки и не объявил, что на сегодня тренировка окончена. Затем они отвлеклись на квартиру для Сейичи, но это напряжённое молчание сопровождало их всю дорогу, пересыпая тяжёлыми паузами лёгкие разговоры. Янаги чувствует на себе взгляды двух пар глаз. От него, как всегда, ждут теорий и расчётов. Вероятностей, вычисленных до процента. Он жмёт плечами: — Просто оставим его в покое. Юкимура слегка удивлённо вскидывает брови, а Санада мгновенно вспыхивает: — Хочешь опять самоустраниться? Мы это весь год делали, и к чему в итоге всё пришло?! Он похож на бурлящий котёл с прыгающей крышкой, хотя сам, вероятно, полагает, что ведёт себя очень сдержанно. — Геничиро, — Ренджи открывает глаза и смотрит на него прямо. — Я тебе уже говорил это и повторю ещё раз, потому что моё мнение не изменилось: хватит с ним нянчиться. Это его выбор — пусть несёт за него ответственность. Янаги кидает взгляд на часы и соскакивает с подоконника. Он уже сказал всё, что хотел, и дальнейшие перепалки не имеют смысла. — Ладно. Мне пора. Геничиро, ты остаёшься? — спрашивает он риторически. Смущённое и всё ещё сердитое «хм» в ответ. Янаги завязывает шнурки и поднимает с пола свой рюкзак. Юкимура встаёт его проводить. — Ты уверен, что это лучший вариант? — серьёзно уточняет он. — Мы не можем всю жизнь им управлять. Если он сейчас не научится идти вперёд сам, то не научится никогда. Санада хмурится, но возражений не высказывает. — Знакомый ход мыслей, — улыбнувшись, тихо произносит Сейичи. Янаги не нравится его пронизывающий до костей взгляд. * * * Токио, Ота. Район, где он провёл своё детство. До корпусов Риккая отсюда ездить не дольше, чем из Асао, где раньше жил Юкимура и до сих пор живёт Санада. Может быть, даже быстрее. Всего-то мостом через Таму — и на месте. Сегодняшний путь занял у них всего 35 минут, включая неторопливые поиски дома. До Академии Сейшун, что в нескольких кварталах отсюда, можно накинуть ещё минуты 3 до следующей станции или 7-8 — на автобусе и пешком от остановки. Итого — Янаги мог бы укладываться в 40 минут быстрым шагом или с небольшой пробежкой от дома до станции. Всего-то. Что, если бы он пошёл вместе с Садахару в эту школу, а не в Риккай?.. Такие размышления в сослагательном наклонении всегда бессмысленны и рождают ложное ощущение лёгкости, с которой вся жизнь может быть изменена одним-единственным решением. Но если присмотреться глубже, то «случайность» такого решения вовсе не случайна, а сложена из сотни мелких шагов, факторов и объективных законов, приведших к единственно возможному результату. И всё же никогда такие размышления не оставляли ему столь явного привкуса досады, как теперь. «Если бы»... каким было бы это «если бы» — просчитать невозможно. Однако оно наверняка было бы куда проще и яснее. Янаги принимает входящий вызов, едва зайдя в вагон электрички. — Хитоми?.. — Ренджи, ну, хоть до тебя дозвонилась! У этого телефон отключен. Что, ты уже оставил их одних? — интересуется она со смешинкой в голосе. Янаги садится у окна в полупустом конце вагона (не замечающая никого парочка и несколько тинейджеров в наушниках). Хмыкает вполголоса: — Посчитал, что лучше побыстрее смоюсь, пока обстановка не раскалилась. — От взглядов, полных сдерживаемой страсти? — смеётся она. — Так и думала. Ну, как квартира, нормальная? — По-моему, она даже шикарная для такой цены. Где ты её нашла? — Да так... у одних родственников подвернулись знакомые... Электричка плавно трогается. В просвете между домами проглядывает уже алеющее небо. — ...Кажется, на сей раз действительно можно умывать руки, — продолжает веселиться Хитоми. — Всё, что могли, мы сделали, даже гнёздышко помогли обустроить. — Это уж точно. Янаги с лёгким удивлением слышит нерешительный вздох в трубке. Хитоми не торопится прощаться, хотя она не из тех людей, что любят пустой трёп по телефону. — Подожди, Ренджи, — просит она быстро, и он улавливает напряжение в её голосе. — Поболтай со мной, если не занят, а то у меня сейчас сдадут нервы. — Где ты? — На арене. Тут перерыв перед тай-брейком, так что я вышла. Это не матч, а чёртов конец всем нервам! Янаги посмеивается и некоторое время слушает взволнованный пересказ игры. Похоже, женская команда Риккая в шаге от вылета. — ...В общем, такие дела. Знала бы — хрен бы пошла смотреть. — Да уж... — Эх... — снова вздыхает Хитоми. — А даже как-то жаль, что всё утряслось. У нашей парочки, в смысле. Мне понравились наши с тобой тайные комбинации. Было весело. — Понравилось дёргать за ниточки? — усмехается Янаги. — Ну... согласись, это интересно. — Не соглашусь, — говорит он, провожая взглядом мелькающие балки моста и золотистую ленту Тамы под мостом. Закрывает глаза, отсекая лишнюю информацию. — Ковыряться в чужих отношениях... то ещё удовольствие. Я рад, что всё у них наконец наладилось. — А мне нравится ковыряться, — с садистской ноткой в голосе говорит Хитоми. — Я думаю, ты лукавишь, манипулировать людьми — это же захватывает! Ну, признай! Чувствуешь себя всесильным! — Не суди других по себе, — хмыкает Янаги. И не может удержаться: — Впрочем, я думаю, что лукавишь как раз-таки ты, Хитоми. Некоторое время в трубке звучит тишина, и он почти видит, как эта тишина с любопытством улыбается. — Интересный ты человек, Ренджи. Даже жаль, что ты меня отшил... — Э?.. — произносит он растерянно. — Я не думал, что ты тогда всерьёз!.. — А то как же. Конечно, всерьёз. — Эм... извини. Мне... нужно подумать. — Ахахахах! — мгновенно заливается смехом Хитоми. — А образ застенчивого ботаника тебе идёт! Только я ни на секунду в него не верю. — Причём здесь застенчивость? Просто в мире полно вещей и помимо этого, Хитоми, — говорит он с ноткой назидательности. — Разных интересных вещей. — А с чего ты взял, что меня интересует только это? — перед его внутренним взором Хитоми обидчиво надувает губы. — Ты хоть одного парня рядом со мной видел, кроме Юкимуры? — Нет. И я думаю, это потому, что ты никогда не встречаешься с парнями из школы. — Ха! Бинго! То же самое относится и к тебе, так ведь, Ренджи? — с ноткой торжества говорит Хитоми. — Ты настолько аккуратен, что даже девчонкам на форуме нечего придумать про твою личную жизнь, ну, кроме фанфиков. Но ведь она наверняка не только есть, но и весьма насыщенна и разнообразна, — замечает она вкрадчиво. Янаги в очередной раз понимает, что разговоры по телефону с ней куда занимательнее переписок в сети. Сколько информации можно извлечь из голоса, интонаций, даже вдохов и пауз! Жаль, что они редко общаются вживую. Впрочем, пожалуй, наоборот — к счастью. Ведь это двухсторонний риск, особенно в случае с Хитоми... — С чего ты взяла? — О! Было бы большим упущением с твоей стороны оставить без внимания такое обширное поле данных. Он молчит пару секунд, прежде чем сказать: — Хитоми, ты страшный человек. — Хаха! — самодовольно смеётся она. — Ладно, перерыв заканчивается... Пойду смотреть тай-брейк. Пожелай мне не скончаться от сердечного приступа. — Желаю. Кстати... — он вспоминает их утреннюю переписку. — Что там с твоими неведомыми хакерами? Прояснила что-нибудь про ту инфу, которую тебе сливают? — Пока нет. Как раз вечером собираюсь этим заняться, — её голос звучит чуть хмуро. — Уверена, что не нужна помощь? — Посмотрим. Но всё равно спасибо. Пока, Ренджи! — Пока! Янаги гасит телефон. Вместе со светом экрана исчезает с его лица и улыбка. Вагон замедляется перед станцией и плавно тормозит. Он открывает глаза и поднимается. За окнами полыхает огненный закат. * * * Пальцы Юкимуры скользят по ещё чуть влажной после душа коже, следуя за рельефом мускул. Обрисовывают тёмный кружок соска, дразнят его легонько. Ответом ему — мягкий, похожий на урчание стон, и ладонь, чуть сжимающая его ягодицу. Юкимура потягивается и льнёт к теплу смуглого тела, до сих пор не веря до конца, что это происходит в реальности, а не в одной из тысяч подобных фантазий. Зарыв пальцы в его влажные волосы, Санада притягивает его для неспешного, долгого поцелуя. Оба вымотаны. Юкимура не помнит, кто сделал первое движение, как только они остались наедине. Он помнит лишь жаркую лихорадку после этого. Минувший день со всеми его волнениями и проблемами растянулся нескончаемой пыткой, которую они выдержали непонятно как. Секс получился голодным, бурным и скоротечным. Зато впереди был весь вечер и ночь... Наконец они могут забыть обо всем. Соорудить какой-то ужин, сидеть на балконе в лучах заката, целоваться над разгорающимся морем огней и говорить о чем-то лёгком и откровенном. А потом можно продолжить прямо там... Санада, конечно, попробует протестовать из своих пуританских привычек, но быстро сдастся. Опыта у него немного, но он быстро учится. И если показать ему ещё несколько интересных вещей... Из фантазий Юкимуру вырывает сокрушённый вздох. Санада садится и начинает натягивать одежду. Похоже, его голова занята совершенно другими мыслями. — Это я виноват, — говорит он, яростно взъерошив волосы на затылке. Юкимура не спорит. Он находит где-то на полу свои джинсы. Футболки в поле зрения не наблюдается. — Зря завёл тот разговор в кафетерии... Футболка обнаруживается в кухонной раковине; прикинув траекторию, Юкимура хмыкает. Отправив её в стиралку, он достаёт из чемодана свежую. — ...Я и подумать не мог, что это так на него подействует... Юкимура прислоняется к барной стойке, скрестив руки на груди. Ладно, если у Санады приступ самобичевания, не стоит лишать его этого удовольствия — решает он. Можно даже помочь малость... — Какого чёрта ты не послушал Ренджи? Он же не с потолка свои идеи берёт, а рассчитывает всё вдоль и поперёк, с процентами. — Он меня сбил этими своими намёками... — хмурясь, бормочет Санада. — Какими ещё? Он же чётко сказал: мы с тобой и они с Акаей – в парном, Нио – на первую позицию. — А что это были за аллегории с Тедзукой и Фуджи? — Что?.. Это было вообще про гипотетическую встречу с Сейгаку, а не про первый тур. М-да... Юкимура в который раз убеждается, что проницательность и умение читать между строк — не конёк Геничиро. Лучше б и не пытался... — Я ума не приложу, из-за чего он психанул на этот раз... — стонет Санада, хватаясь за голову. Потом поднимает отчаянный взгляд на Юкимуру: — Давай лучше ты снова будешь капитаном! — Геничиро... — Я уже не знаю, что с ним делать!.. — срывается он. — Я пытался его понять, пытался поговорить... Я вечно пытаюсь как лучше, а выходит наоборот! — Значит, не пытайся. — А?.. — Не пытайся делать, как лучше. Просто будь собой. Действуй так, как ты всегда действовал. — Это как — давать кулаком в морду за поражение и раздавать штрафные круги? Юкимура жмёт плечами: — Иногда это лучше, чем лезть с этими кулаками в чужую душу. Санада резко втягивает воздух, но ответить не успевает. Звонок в дверь заставляет обоих подпрыгнуть. «Что ещё за...» — бормочет Юкимура, направляясь к двери. Что-то стремительное и светлоголовое едва не сносит его с ног. И припирает к стенке. — Орели?! — Думал, улизнёшь и всё?! Вот как ты с друзьями, да?! Отделывается телефонными звонками!.. «Извини, я решил остаться в Японии»! — Отпусти! Я же... Ай! — Юкимура получает чувствительный удар под рёбра. — Предатель! Трус! Небось, с самого начала решил, что останешься!.. И ничего мне не сказал! Орели такая смешная в своём гневе и со взлохмаченными волосами, что Юкимура начинает хохотать, отбиваясь от её ударов. И понимает, что рад её видеть. — Успокойся уже! Что ты тут делаешь? Как вообще узнала этот адрес? — У твоих родителей, как ещё! — она сердито швыряет на пол свой рюкзак и упирает руки в бока. На ней какие-то пёстрые чулки и необъятная футболка с принтом LOVE TOKYO на весь живот. Уже успела прошвырнуться по сувенирам?.. — Я же сам только что им написал! — Если планировал шифроваться от меня, то зря, — шипит Орели. — От тебя?! Как будто я мог предположить, что ты потащишься за мной в Токио! — Не думай, что это была моя идея! — занимает оборону Орели. — О нет, — стонет Юкимура, — не говори мне, что твой папа тоже... — Ничего так хата, — Орели бесцеремонно оттирает его в сторону и проходит в комнату, даже не подумав разуться. — Всего одна кровать? Ну, значит, придётся тебе потесниться, потому что я не собираюсь жить в гостинице с папашей, когда я, чёрт возьми, В ТОКИО. Привет! — жизнерадостно машет она Санаде. Который смотрит на всю эту сцену с очень, очень, очень сдержанным видом. Ох, чёрт. С его «умением» читать между строк сейчас надумает... Юкимура решительно говорит, переключившись на японский: — Короче, это Орели. Ну, помнишь, я говорил... И не смей ничего такого думать, мы просто друзья. Понятно? Хорошо. И можешь не пытаться быть вежливым, она всё равно не оценит. Орели, в Японии принято разуваться у дверей! — он утаскивает девушку обратно к порогу. — Даже в твоей съёмной хате? — возмущается та, скидывая сандалии. — Да. Это закон. Могут и в полицию загрести. — Что-оо? Правда?.. ...Через какое-то время они сидят на полу с банками пива и снэками, которые притащила Орели, слушая её эмоциональный рассказ (Юкимура переводит, что успевает) про турнир женских команд, на который их с отцом угораздило попасть, потому что они не разобрались «в этих мозголомных закорючках» и думали, что будет играть команда Юкимуры. — ...Но было круто! Последний матч так вообще! Папе так понравилась эта девчонка, что он от неё теперь не отстанет, пока не заполучит. О, может, ты её знаешь? Она из вашей школы! Я, кстати, болела за Риккай. Жаль, что в итоге продули... Санада ошарашен. — Что? Ты точно правильно перевёл? Продули в первом туре? — Ну, если Орели ничего не напутала... с неё станется перепутать «эти закорючки» в названиях команд. — Ничего я не путаю! — возмущается Орели. — В жёлтой форме ваши! Как будет «жёлтый» по-японски? — Kiiroi. — А форма? — Jaaji. — Кирой жяжи! — повернувшись к Санаде, выдаёт Орели с жутким акцентом. — Проиграли. Тыдыщ! Бум! Бам! Тай-брейк! 7-6! Ы-ыыыы!.. — она старательно показывает нужное количество пальцев и трёт глаза, изображая горе поражения. — Жо парль франсэ, — смущённо говорит Санада с не менее жутким акцентом.— Э-э... ан пё. Орели пищит от восторга. — Что-то девчонки дали маху... — разочарован Юкимура. — Кто у них там сейчас капитан? Накагава или та длинная?.. Санада хмурится и достаёт телефон. Некоторое время смотрит в экран, но потом схлопывает. — Что такое? — Думал позвонить одной девушке из команды. Но уже поздно. Да и... наверное, лучше их сегодня не трогать. Юкимура смотрит на часы. Почти десять вечера. Он и не заметил. Вот и что теперь делать с Орели?.. Отправлять Санаду домой? А вдруг он всё же станет ревновать? Им-то с Орели не впервой ночевать вместе — сколько раз они вырубались где попало на вечеринках у друзей? Но Геничиро это может шокировать... — Вау, как красиво! — Орели прилипла носом к большому панорамному окну. За ним, между коробками двух ближних зданий, — море разноцветных огней и сияющие стрелы мостов над чёрным зеркалом залива. — Как будет «красиво» по-японски? — Kirei, — отвечает Юкимура. И вздрагивает от чувства дежавю. Перед глазами на секунду возникает полумрак того бара. Лихорадка грубого секса. Его первый раз... Сколько с тех пор у него было парней?.. Он сбился со счёту примерно к весне. И каждые такие мимолётные отношения оставляли его всё более пустым внутри. Но теперь всё иначе. Перевёрнута страница... Юкимура расслабляется, откинув голову на плечо Санады. Кажется, он не слишком злится из-за Орели... смеётся и даже временами пытается говорить что-то на французском. Это из-за пива, конечно... Юкимура улыбается, почувствовав, что тот накрыл его ладонь на полу своей рукой. В голове слегка шумит. Орели продолжает что-то щебетать. Всё-таки она удивительная: взять и вот так бесцеремонно смешать воедино те два мира и те две его жизни, которые Юкимура считал взаимоисключающими... Прикрыв глаза, он не может осознать толком, где же находится. Свобода, посиделки с выпивкой и непринуждённая болтовня Орели — это Франция; уют, тёплое и прочное ощущение тепла, низкий голос Геничиро, отзывающийся волнами мурашек в теле, — Япония. Такой странный микс. Такой идеальный. В эту секунду ему думается: если все ошибки, которые он совершил в своей жизни, привели его сюда, в эту комнату, к этим людям — то были ли они ошибками?.. * * * Кавасаки, Канагава ...С этого момента мне больше не нужна эта дрянная команда......я пробьюсь сам!..
...Если это твоё решение — так тому и быть......всех троих, одного за другим...
...Это разрушает твой разум, ты же знаешь...
...Я думал, ты изменился.
...Я думала, ты мой друг!.. День невыносимо долго гаснет в жёлтой дымке, заволакивающей противоположный берег Тамы с его нагромождениями эстакад и небоскрёбов, и напоследок разливается малиново-сиреневым заревом на полнеба. Сидя на песке, Акая долго смотрит в отражения на широкой воде, текущей к морю, и провожает глазами мелькающие по мосту электрички. Он пытается думать, но в голове пустота. Пустота, в которой звенят отдельные фразы. Как гулкие удары. Они бьют его, лежачего, опять и опять. Акая даже не хочет сопротивляться. Нахрена?.. Всё равно ничего уже не изменить. Толку теперь от каких-то раскаяний и оправданий? Он сделал то, что сделал. Да, он такой. Он, чёрт возьми, ёбаное зло, и зря Сакуно с ним связалась. Семпай тоже зря возлагал на него какие-то надежды. «Я думал»... «Я думала»... Нужно было лучше думать!.. Он долго бродил по краю этого обрыва, с любопытством заглядывая вниз, поднимая то одну ногу, то другую, примериваясь, как лучше сигануть, пока она не взяла его за руку и ему не пришлось обернуться. Наивная девчонка из Сейгаку — какого чёрта она вообще тут забыла?.. На этом краю? Откуда она взялась? Он отвлёкся, он позабыл про обрыв, потому что в её глазах был свет, чёртов слепящий свет, и она постоянно твердила про какое-то будущее и какой-то мир, и он заслушался. Он забыл о бездне за спиной. Позволил ей тянуть себя за руку и твердить про это будущее... А потом он сорвался. Потому что бездна никуда не делась, он сам никуда от неё не делся. И они сорвались, может быть, вместе, только это уже не имеет значения, потому что в этой бездне каждый сам по себе, и его ладонь пуста. Каждый в конце концов сам по себе. И — пошло оно всё! — падать куда легче, чем бесконечно бродить по краю, а лёгкость разорванных нитей гораздо лучше, чем невыносимое напряжение натянутых. И всё остальное даже не имеет значения. Больше не имеет. Даже то, что это падение когда-то закончится. Как раз потому, что это падение неизбежно закончится. И тут не много вариантов, чем, верно?.. Кирихара возвращается домой, когда в животе начинает стонать от голода. Можно было бы пойти к сестре или к тетке, но от этой мысли становится тошно. Его боится громила Джиро и главари других бригад. Канючить еду у глупой сестры? Вот ещё! Матери нет дома. На холодильнике пара банкнот и записка: «Уехала по магазинам, скоро вернусь. Закажи себе что-нибудь, милый». Акая криво усмехается. Ну-ну, по магазинам. Небось, поехала по дружкам отмечать приезд. Значит, ночью можно не ждать. Он заказывает самую большую пиццу, наедается до отвала и растягивается на кровати. Его накрывает сон. Во сне снова приходят Голоса. Кирихара бьёт мячом о стену. Бэкхенд, возврат справа. Затем резаный. Ты никто,— гудят Голоса нестройным хором. Ракетка дрожит и вибрирует. Надо будет натянуть новые струны и поставить виброгаситель. Ты никогда никем не станешь, — глумится самый тонкий и мерзкий голосок. Мяч застревает в воздухе и не хочет отскакивать от стены, превратившейся в пластилин. Акая стонет и напрягает мускулы до предела. Никогда! Струны лопаются одна за другой, одна за другой. Акая бросает ракетку и бьёт кулаком о стену. Кулак увязает, проваливается в липкую массу. Никогда… Акая подскакивает от вибрации телефона под боком. За окном тёмно-синие сумерки. В доме тихо и темно. Он открывает мобильник. Мэйл с незнакомого номера. «Это Джиро. На случай если старый номер читают. Встреча в 00:00 адрес Ниномия 1-56» — Чё-ё?.. Ниномия? Это в какой ещё жопе? Кирихара чертыхается и лезет в карты префектуры. Ехать не меньше часа. Ладно… хоть не «Озорные титьки», и на том спасибо. Выходя из дома, Акая удивляется про себя. Надо же, Джиро в кои-то веки научился думать головой. Похвальная перестраховка! Хотя вряд ли кому-то может прийти в голову следить за его мэйлом — слишком мелкая шавка, — так что, скорее всего, это просто инструкция Одноглазого. Кирихара садится в почти пустой вагон и долго глядит, как мелькают огни городских кварталов и ярко-белые фонари станций, сменяя друг друга почти непрестанно. Несколько раз их всё же прерывают тёмные паузы. Тогда он видит полузнакомое отражение в черноте за стеклом. Оно улыбается ему уголком рта. * * * Дом по адресу Ниномия 1-56 оказывается большим, почти роскошным. Высокий забор увит плющом, чугунные ворота подошли бы небольшому средневековому замку. Акая ожидал стрелку в каком-нибудь баре или клубе, на худой конец — неприметном офисе. Выходит, Одноглазый пригласил их на свою виллу? Нифига себе он шикует. Акая присвистывает и звонит в ворота. Те распахиваются тотчас. Злобного вида дворецкий зыркает на него сверху вниз, неохотно отступая в сторону. Акая входит. Всё так же молча дворецкий ведёт его через полутёмный двор, к большому дому в традиционном стиле с изогнутыми крышами, похожими на горбатых чешуйчатых драконов. Вежливости его не учили, что ли? Или вовсе немой? Ай, фиг с ним. Акая озирается по сторонам. Большой сад, заросли бамбука, каменные фонари, тихо журчащая где-то в темноте вода… Даже нечто похожее на чайный домик в конце деревянной дорожки. Акая поднимается на террасу, и бумажные двери разъезжаются в стороны. Тёмный женский силуэт на фоне освещённого входа не вписывается в обстановку. Девушка одета в обтягивающую чёрную кожу. Акая хмыкает. Если это подружка Одноглазого, то у него хороший вкус. Только где все остальные? — Добро пожаловать, Акая, — произносит насмешливый голос, заставляя его вздрогнуть. — Т-ты?! Хитоми перетекает в сторону, и дворецкий пихает Акаю в спину, вталкивая в ярко освещённый холл. Двери схлопываются за его спиной. — Какого чёрта?! Хитоми ухмыляется: — Разве так гость приветствует хозяйку? — Ты что, путаешься с Одноглазым? — шипит Акая, совершенно сбитый с толку. Хитоми презрительно фыркает. — Забудь про Одноглазого. — Она косится на громилу за Акаиной спиной, и её голос меняется, становится жёстким: — Разувайся. Входи. Акая стягивает кроссовки. Идиотизм какой-то… Что происходит? — Подними руки. Хитоми быстро и подчёркнуто сухо пробегает ладонями по его бокам. Будто бы он с собой пушку носит или что!.. Акаю пробирает на смех. А потом запястий касается что-то холодное, и раздается щелчок. Он дёргается. Наручники. — Что за?.. Хитоми решила его изнасиловать? Если так, то он не против… очень даже. Хитоми грубо хватает его за локоть. — Идём. — Она смотрит на дворецкого, который дёргается было за ней: — Нет, Татсу. Я разберусь сама. — О-нээ-сама, вы уверены? — Да. Голос Хитоми становится совсем незнакомым. Такие непреклонные властные интонации Акая слышал, пожалуй, только у одного человека. Юкимуры. Два доминатора. Интересно, и как они ладили?.. Громила замирает и послушно склоняет голову. Правильно, нечего тут третьим напрашиваться… У Акаи снова вырывается нервный смешок. Бред какой-то. Он точно проснулся?.. Хитоми быстро ведёт его куда-то вглубь дома, затем по лестнице вниз. — Блин, может объяс… — Молчи, — шипит она. Полумрак пахнет сырым камнем. Пульс Акаи бьётся в такт их шагам по ступенькам и, кажется, эхом отдается в казематах. Они останавливаются у дверей в какое-то подвальное помещение. На дверях странный, полузнакомый символ: какой-то сложный герб из двух пучков травы, горошин над ними и подобия английской M в центре. Хитоми отмыкает замок и вталкивает его в темноту. — Что ты делаешь? — Акая начинает выходить из себя. — Пытаюсь спасти твою задницу. Хитоми закрывает дверь и проворачивает ключ. Щёлкает выключатель, и тусклый свет озаряет небольшую комнату. Точнее, это больше напоминает камеру. Пыточную камеру. — ...Татсу — свой человек, но всё должно выглядеть правдоподобно, — с милой улыбкой объясняет Хитоми. ...Каменные стены, железная кровать, мотки верёвок и какие-то тускло отблескивающие приспособления на полках. Акая сглатывает и решает не рассматривать. Он переводит взгляд на подругу. — Увлекаешься БДСМ? Хитоми смеётся, скрестив руки на груди. Её голос снова становится прежним, она, похоже, расслабляется. — Только когда очень скучно. Или... по особым случаям. — Я — особый случай? — Можно сказать и так... Не желаешь... мм... присесть? — Хитоми кивает на кровать. Акая не может понять, всерьёз она или, как обычно, издевается над ним. — М-м... я лучше тут постою. — Я настаиваю. Хитоми делает шаг ближе, усмехаясь. Акая инстинктивно подаётся назад, охваченный странной паникой. Они совсем одни здесь...И, похоже, она всё-таки всерьёз... Стоп. Дело. — Только после того, как ты объяснишь мне, где чёртов Одноглазый и что ты здесь делаешь. Хитоми подходит почти вплотную и обвивает его руками, касаясь закованных в наручники запястий. — Условия здесь ставлю я. Щёлкает замок. Пульс Акаи зашкаливает. Её глаза гипнотизируют, и он даже не замечает, как девушка толкает его на койку, заставив сесть. А в следующую секунду отходит. — Не думай ерунды, — снова произносит Хитоми незнакомым голосом, стоя к нему спиной. Тусклый свет единственной лампочки гладкими бликами обрисовывает её напряжённую спину, всю её идеальную, затянутую в чёрную кожу фигуру — Акая удивляется, почему она до сих пор не на всех обложках и баннерах Японии. Ничего совершеннее он не видел в своей жизни. — Мне нужно с тобой поговорить. И только. — Да с чего ты взяла, что я думаю о чем-то таком?! — взрывается Акая. И снова чувствует себя глупым школьником. — Очень надо... Хитоми оборачивается и некоторое время изучает его со странным выражением на лице. — Что?.. — Всё удивляюсь. Как тебе удаётся оставаться таким милым и наивным, даже извозившись в дерьме по уши? Акая резко втягивает воздух. Но Хитоми продолжает задумчиво: — Наше поколение совсем не такое. Слишком практично и цинично. Старики говорят, что мы подкашиваем устои их мира, низводя его к баблу и власти. Что мы утратили понимание его сути. Утратили романтизм и страсть. — Эмм, — чешет Акая нос. — Красиво говоришь, но я ни хрена не понимаю. — ...А в тебе это есть, — будто не слыша его, говорит Хитоми. Чуть склоняет голову набок, рассматривая Акаю, точно экспонат из коллекции. — А ведь может получиться интересно... Странно, что это раньше не приходило мне в голову. Всё это время я отвергала саму возможность... — Да о чём ты вообще?! Акая раздражённо встаёт с места — его голову рвёт от вопросов и непонимания происходящего, — и в этот самый миг Хитоми делает шаг навстречу. Её губы впиваются в его рот жадным, несдержанным поцелуем, от которого мир приходит в движение и начинает раскручиваться волчком. Затем мир вовсе переворачивается — спина Акаи натыкается на холодное железо. — «Не думай ерунды», — выдыхает он язвительно. — Молчи, — велит Хитоми и прикусывает его губу, посылая сладкую боль по всем его нервам — вниз, ниже, ниже. У Акаи вырывается сдавленное «м-м-м…». В реальности это превосходит все фантазии. Крепко сжав его запястья, Хитоми заламывает его руки над головой, забравшись сверху. — Чёрт тебя подери, Акая, — шипит она со странной смесью злости и отчаянья на лице. — Какого же чёрта ты такой... Кирихара усмехается, услышав щелчок. Его запястья снова в ловушке — кожаные ремни обхватывают их плотно. Он дёргает руками — не вырваться. Ладно, это даже забавно, решает Акая. Если ей так хочется ощущать власть... Но Хитоми не двигается. Замерев, она пристально смотрит в его глаза, и этот взгляд почему-то режет его — тупым ножом по нервам. Хитоми прищуривает веки, точно пытаясь удержать какую-то тёмную воду в берегах. Не дать ей перелиться. Акая не понимает, что это значит. Хитоми слезает с него и отходит, оставив его в полном замешательстве прикованным к кровати. — Спрашивал, что я здесь делаю? Ее голос снова переключается в «деловой» режим. Правда, Кирихара всё равно улавливает в нём некоторое подрагивание — её дыхание сбито. Ну, теперь она спалилась! Конец её издевкам!.. Ему хочется победно смеяться, но он делает вдох за вдохом, и смех не рождается. — Это мой дом. Никакого Одноглазого здесь нет и отродясь не водилось. И последний мэйл был от меня, а вовсе не от Джиро. Акая с трудом переваривает услышанное. Поднявшись на локтях, он ошарашенно смотрит на девушку. — Чёрт… Как ты узнала про нашу стрелку? — А я вообще много чего знаю, — невесело смеётся Хитоми. — Например, знаю, что в этот момент десяток парней сятэя Комано проводят воспитательную беседу с Одноглазым в «Озорных титьках». Ещё знаю, что ты мог быть там же, если бы я не сказала кумичо, что образумлю тебя лично. По детской дружбе. Дядюшка порой сентиментален, так что не возражал. — Чего-о?.. Акае хочется сказать что-то более осмысленное. Но на ум лезет одна нецензурщина. Чудесно, блять. Его детская подруга — племянница кумичо клана якудза. Это же надо было родиться с такой идиотской кармой!.. Интересно, что он натворил в прошлой жизни?.. — Ты испуган? — Хитоми улыбается. — Что ж, извини. Я не собиралась тебе открываться, но ты не оставил мне выбора. — Испуган? Пф! — Якудза тебя не пугают? — Я их ненавижу! — Нас. — Вас... — Почему? Акая не отвечает, и Хитоми снова подходит к нему. — Почему? Она склоняется над ним, требовательно глядя в глаза. Акая задыхается ответными словами и сжимает кулаки. Потому что они опутали все улицы своей сетью, не оставив свободы. Потому что они судят и наказывают, и требуют преклонения. Потому что они повсюду и нигде. Потому что они всесильны и считают себя богами. Потому что она одна из них. Как она может быть одной из них? Как он мог считать, что знает её?.. Акая не может выдавить ни слова, запоздало настигнутый шоком. Будто загипнотизированный, он наблюдает за её медленными движениями и не замечает их. Не замечает, как Хитоми осёдлывает его бедра, как молча начинает расстёгивать его рубашку. Не замечает до тех пор, пока её губы не находят чувствительное место под его ухом и посылают по телу разряд. Акая ёрзает. Всё настроение пропало от таких новостей… — М-м… слушай, Хитоми, у меня сегодня дерьмовый день. Может, как-нибудь в другой раз? — предлагает он. Но та смеется: — Ты думаешь, я тебя так просто отпущу? Акая окончательно перестает её узнавать. Что-то чужое и пугающее в теле знакомой с детства девчонки, о которой он грезил в своих первых подростковых фантазиях, получило над ним власть, и это больше не похоже на игру. Он косится на жутковатые приспособления на стене. Хитоми проводит острыми ногтями по его груди и животу и медленно, мучительно-медленно расстёгивает ширинку. Акае становится трудно дышать. Он пытается разозлиться на себя за эту идиотскую робость, но без успеха. — Ты не представляешь, как ты попал… — проникновенно говорит Хитоми, вынимая из пучка волос на затылке острую шпильку — такой и заколоть можно в случае чего. Чёрные, как беззвёздная ночь, волосы рассыпаются по её плечам. Акая стискивает зубы, стараясь дышать ровно. Он так просто не сдастся. Хитоми плотоядно ухмыляется. — Мы позволяем существовать уличным бандам, но только пока они знают своё место и не лезут ни во что серьёзное, — в её голосе протяжные низкие нотки, но интонации — острая сталь. — Джиро никогда не доставлял хлопот. Он на своей шкуре знает, что такое якудза. Он уже пуганый. Но очевидно, он потерял мозги, когда ты его едва не прирезал. Хитоми запускает пальцы другой руки в Акаины волосы и дёргает его голову назад. Парень задерживает дыхание. — Ты вносишь дисбаланс. Раскачиваешь устоявшуюся систему. И теперь у тебя выбор только из двух вариантов. Либо брось это всё и забудь. Играй в теннис и не лезь в этот мир. — Либо? — выдыхает Акая. — Либо — вступай к нам в гуми. — Хах… стать якудза? Идиотизм. Хитоми удивляется: — Об этом многие мечтают. — Пускай мечтают. Очень надо — быть у кого-то на побегушках. Разве только сразу кумичо… Он зажмуривается и позволяет себе лёгкий стон. Ладно. Скорей бы она уже переходила к делу... — Не хочешь ни от кого зависеть? Хочешь быть главным? — Хитоми усмехается. — Акая, в этом мире не бывает свободы. Даже сам кумичо не свободен. Он связан тысячей пут и противовесов, имя которым — Система. Да и в любом случае, чтобы стать кумичо, нужно пройти очень долгий путь и умудриться не сыграть в ящик. Хочешь командовать — научись сперва подчиняться. — Подчиняться вам? — выплёвывает Акая. — Можешь не стараться агитировать дальше. Я. Вас. Ненавижу. Хитоми смеётся низким, грудным смехом и касается наконец его губ. Акая тянется жадно и врывается глубже. Хитоми отвечает тем же, больше не сдерживаясь, но и не спеша. Да, она умеет... умеет просто божественно. Сколько же у неё опыта? Акая с бессильной яростью сжимает пальцы скованных рук в кулаки. Почему?.. Ведь это он всегда был с ней рядом. Все эти годы... Так почему?.. Почему она позволила другим, а не ему, если давно этого хотела?.. Почему этому ублюдку?.. Акая откидывает голову и жадно глотает воздух. Да о чём он... Он был рядом, но не знал о ней ничего. Ни крупицы правды... Интересно, а Юкимура знал?.. Губы Хитоми спускаются на его шею, грудь, живот, она движется всё быстрее, всё ниже. — А-аай!.. От резкой вспышки боли темнеет в глазах: несколько быстрых штрихов острой шпилькой — и на его бедре краснеет иероглиф «Хи». Акая дёргается, но Хитоми удерживает его на месте. Она слизывает выступившие капельки крови и улыбается уголком рта. — Чёрт возьми, ты кто, вампирша?! Хитоми лишь смеётся, но Акая не слышит её смеха: боль волнами гуляет по его телу. — Это метка. Она не даст тебе забыть, что ты был моим. И он считал себя психом?.. Вот кто тут настоящий псих… — Думаешь, это можно забыть?.. — выдыхает он, сдаваясь окончательно. Хитоми улыбается, глядя ему в глаза, и начинает свою сладкую пытку. Её пальцы, язык, губы творят что-то невообразимое, играя его ощущениями, как безвольными марионетками. Вот уж точно — абсолютная власть, которой не нужны никакие наручники... Акая проклинает наручники. Боль всё еще пульсирует во всех его нервах, сливаясь со страхом — чего ещё от неё ожидать?.. — и опьянением. Он рычит, а потом, кажется, выдыхает её имя и толкается бёдрами навстречу. Но Хитоми резко останавливается. Акая требует, чтобы довела дело до конца, он же сейчас взорвётся, она его смерти хочет, садистка чёртова!.. Но та лишь смеется: — Ты думаешь, я дам тебе меня оттрахать? — А зачем ещё я здесь? — проклиная женскую логику, он дёргает руками, но ремни не поддаются. Хитоми лишь смеется, глядя на него сверху вниз своими блестящими чёрными глазами. Кончики шёлковых волос щекочут его ключицы. — Знаешь, какое это сладкое чувство — власть... — шепчет она, чуть коснувшись губами его уха. — Что я спрашиваю, конечно, знаешь. Помнишь, что ты чувствовал, когда сидел верхом на Джиро и смотрел в его налитые страхом глаза? Или когда брал шлюшек, зная, что тебе позволено всё? Всё, на что только способна твоя фантазия, и не нужно пытаться быть нежным, милым, не нужно сдерживать себя?.. Ты ведь знаешь... А сейчас ты передо мной, такой беспомощный. И я могу дать волю своим фантазиям... — Может, просто займёмся сексом? — предлагает Акая безнадёжно. Отчего-то ему совсем не хочется знать, какие у Хитоми фантазии. А уж тем более, испытывать на себе. — Ну уж нет, — снова смеётся она. — Я же сказала, что не отдамся тебе. — Ладно, тогда... — Акая глотает воздух, когда её пальцы снова ныряют вниз. — Мммм, да, вот так... Она кусает его за мочку уха и шепчет нежно: — Я возьму тебя сама. ...Он лежит перед ней, парень, на которого она никогда не могла смотреть без желания им обладать. С самого начала. Дикий, непосредственный во всех проявлениях, такой наивный и искренний, Акая был единственным, кто вызывал в Хитоми эмоции, кто мог лишить её самоконтроля. Он превращал её в обыкновенную глупую девчонку, с присущими ей обидами, романтическими томлениями и страстными желаниями — то, чего её исковерканная душа, казалось, была навсегда лишена. Её пальцы ласкают гладкую смуглую кожу — и она вспоминает, как мучительно это было во время матчей: смотреть, как стекают по этой коже капли пота, или как сочится под ворот футболки вода, которую он жадно глотал из бутылки. Как ей хотелось прокрасться туда пальцами, дотронуться до тёмных маленьких сосков, пробежать по рельефу мышц… прижаться губами к жилке, жарко пульсирующей под ухом… Какое жгучее желание охватывало её всякий раз, когда она встречала его зелёные глаза с горящими в глубине безумными искорками. Или... когда она видела, как встречаются взгляды Акаи и Янаги. Как пульсирует между ними напряжённый воздух... В сознании возникали видения их двоих, их сплетённых тел, голодных стонов, того, как Акая мог бы выгибаться и дрожать от терзающей его тело сладкой боли, впервые позволяя другому обладать собой… Такие фантазии приносили мучительное, извращённое удовольствие. Наверное, ей и правда следовало быть осторожнее с фанфиками... Хитоми облизывает пальцы, наблюдая за паническим выражением в Акаиных глазах. Это не страх, нет, это… стыд. Стыдливый румянец вспыхивает на его щеках, загорается по всему телу, и это само по себе зрелище почти невероятное. Смутить того, кто перепробовал самых разных девушек, кто мнил, что знает о сексе всё? Хитоми не сдерживает тихого смешка и проскальзывает пальцем внутрь. Акая вздрагивает от неожиданности. — Что за... чёрт возьми, что ты делаешь?! — Тшш, потерпи немного, потом будет приятно... — Приятно?! Чёрт, вытащи его! Чувство настолько неуютное, что Акаю всего передёргивает. Но Хитоми продолжает, не обращая внимания на его протесты. Подёргавшись немного, он решает, что лучше не сопротивляться — авось ей надоест. Когда Хитоми вводит второй палец, становится понятно, что нет, не надоест. Акая зажмуривается и ругается сквозь сжатые зубы. — Ты что-то сказал, сладкий? — голос Хитоми дрожит не то от смеха, не то от возбуждения. — Только погоди, выпустишь меня, я покажу тебе сладкого... — его тирада прерывается долгим стоном, когда её пальцы нащупывают нужную точку внутри. — Ох, чёрт. Акая даже не успевает перевести дыхание — движения длинных пальцев становятся быстрее и увереннее, и сладкие импульсы начинают прошивать его один за другим. Затем всё прекращается на несколько бесконечных, томительных мгновений. А после он чувствует, как его тело заполняет что-то другое, заполняет до предела, до желания кричать. Акая решает не раскрывать глаза и сосредоточиться на ощущениях. В конце концов, это ничего не значит. На его честь покушается прекрасная амазонка, а не волосатый педик. Всё хорошо. Даже слишком... Чёртова извращенка... — Я же говорила, что будет приятно, — выдыхает Хитоми в его губы, проглатывая его ответный стон. * * * Они поднимаются в комнату Хитоми какими-то потайными ходами. Акая не обращает внимания на окружающую обстановку. Он замечает лишь огромную роскошную кровать и портреты самой Хитоми на стенах, совершенно обнажённой, в разных позах, и узнаёт руку художника. Ещё он замечает татуировку на бедре Хитоми в виде переплетённых языков пламени и двух иероглифов 火(hi) и 舞(mai) — Танец Огня. В том же самом месте, где она заклеймила его. Этой ночью Акая всё-таки берет её, и не один раз. Красный мир перед глазами раскачивается и закручивается огненным штормом. Они катаются по полу, не дойдя до кровати, острые ногти царапают его спину. Хитоми всё норовит оказаться сверху, но Акая раз за разом выигрывает в этом противоборстве и прижимает её к полу. Сколько же силы в её теле?.. Действительно ли он сильнее, или Хитоми лишь позволяет ему овладеть собой, имитируя борьбу? Ему слишком хорошо, чтобы задумываться. Вот только его пугают глаза Хитоми. Они смотрят серьёзно и пристально, точно пытаясь что-то разглядеть в глубине его зрачков. Совсем как глаза той восьмилетней девчонки, которая однажды села к нему за парту и серьёзно сказала: «Мне нравится, как ты играешь в теннис. Я буду за тебя болеть на школьном турнире»... Акая предпочитает этого не замечать. Он засыпает под утро, прижав к себе её ставшее податливым тело, с мыслью о том, что ему, возможно, и правда стоит вступить в гуми. Хотя бы ради такого умопомрачительного секса. * * * Hell-girl спасибо за информацию anonymous Вы внезапно благодарите меня? Чем обязан такой перемене? Hell-girl хотя и не люблю анонимную помощь, но не могу не признать, что ваши сведения были полезными. конечно, я могла бы выяснить всё это и сама, но вы сэкономили мне уйму времени anonymous Проблема устранена? Hell-girl будет в ближайшее время anonymous Очень на это надеюсь, Хи-но Маи. Hell-girl передайте дяде, что он может не волноваться anonymous Я не контактирую с вашим дядей, увы. anonymous Молчите... Удивлены? Hell-girl пожалуй. кто вы тогда? Hell-girl откуда знаете это имя? Hell-girl чего вы хотите? anonymous Это уже было озвучено. Hell-girl я в более широком смысле anonymous Почему вы думаете, что у меня есть более широкие цели? Hell-girl бросьте. эти мелкие районные проблемы не решаются в таком стиле. прямо-таки игры спецслужб... если бы вас интересовала банда Джиро, вы бы действовали куда проще Hell-girl из этого я делаю вывод, что вас интересует моя Семья. в чём же состоит ваш интерес? Hell-girl не собираетесь отвечать. а я-то обрадовалась, что хоть сегодня сумела вас разболтать XD anonymous Ну отчего же, поболтать всегда можно. Хорошая погода сегодня, не находите? Hell-girl обыкновенное серое утро anonymous К полудню со стороны Ниномии передают шторм. Будьте осторожны. Hell-girl вы знаете слишком много, анонимус anonymous Лишь то, что вы позволяете мне узнать. Hell-girl зачем бы мне вам это позволять? anonymous Любопытство, вероятно? Hell-girl признаю, моя слабость anonymous И всё же будьте аккуратнее. Я не враг, но будь я им — эта слабость могла бы выйти вам боком. Hell-girl что ж, спасибо за заботу Не враг. Хитоми усмехается, откладывая телефон. 9 к 10, что это не так. Но пусть верит в её простоту, пусть довольствуется этими декорациями. Хитоми окидывает взглядом картины на стенах. Дом-обманка, наспех декорированный под её жилище. Акая совершенно точно ничего не поймёт, зато Анонимус, держащий на контроле всю переписку Джиро и Акаи (и кто знает, чью ещё?), пусть верит, что узнал адрес одного из главных домов Семьи. Но Хитоми не чувствует торжества. Лишь то, что вы позволяете мне узнать. Неведомый информатор, вполне возможно, допускает такой вариант... Это не важно. Всё равно он ничего не добился. Не узнал ничего по-настоящему ценного. Впрочем, как она может знать, что именно ему уже известно? Хитоми трёт виски. В который раз её охватывает ощущение какой-то игры. С ней играют. И она невольно втянулась в эту игру. Но что на кону?.. "Ты уверена, что не нужна помощь?" Нет, она не уверена. Но втягивать в это катаги нельзя, хотя мозги Ренджи могли бы пригодиться. Это её проблема, её дело. Мелкое уличное дело... и всё-таки — может быть, следовало сообщить дяде? Что, если всё куда серьезнее, чем она допускает?.. «Прямо-таки игры спецслужб...» — а вдруг правда? Акая — такой наивный, такой удобный инструмент. И чуть ли не единственная болевая точка единственной племянницы кумичо. Её посчитали слабым звеном стремительно набирающей влияние Семьи и, умело используя её слабости, пытаются что-то провернуть. Но что? Думай, думай, Хи. Должна быть зацепка... Её пальцы перебирают непослушные завитки волос, падающие на глаза. Длинные Акаины ресницы чуть подрагивают от какого-то беспокойного сна. Сейчас он так похож на того мальчишку, которого она увидела впервые на школьном корте с десяток лет назад. Но время утекло, убежало сквозь её пальцы так быстро и незаметно. Почему, убегая, оно всегда коверкает, оставляет пустой скелет? А может, и нет его вовсе, никакого времени — а есть лишь этот необратимый процесс разложения и распада, который мы назвали временем, чтобы как-то измерить?.. Что в них осталось от тех детей? Впрочем, его ещё можно вытащить. А она... что она?.. Что она... Хитоми медленно улыбается, внезапно обнаружив ответ на вопрос, который задала ей Сакуно минувшим вечером. «Что-то должно стать детонатором и довести ситуацию до взрыва». «Но что?» «Я не знаю...» Очень простой ответ. Она — детонатор. Танец Огня на дровах чужих душ. Инструмент. Она, а вовсе не Акая. Хитоми поднимает телефон и долго смотрит в давно погасший экран. И начинает беззвучно хохотать. Ну конечно. Всё наконец встает на свои места. — Ты понял это гораздо раньше меня... Анонимус. Браво. До такого цинизма даже мне далеко... * * * — Акая-кун, не слушай их! Не поддавайся на провокацию!.. Голос Ширайши. Какого черта он делает в его сне?! — Разве ты не понимаешь чувства, с которым Янаги-кун… Слова тонут в гудении крови. Сон красно-черный. Даже солнце, нещадно палящее в зените, окрашено цветом крови. Ширайши его бесит. Строит из себя папочку, хотя на самом деле ему наплевать на Акаю, так же, как и Янаги, который… — Заткнись уже!.. Акая поднимает ракетку и бьет, бьет что есть силы по взметнувшейся к лицу руке, разрывая бинты, готовый услышать хруст костей… Но вместо этого слышит треск своей собственной ракетки. Блеск золота и улыбки Ширайши его ослепляет, жжет глаза. Он отскакивает, бежит прочь, прочь, но корт кажется бесконечным, и в итоге он снова прибегает к сетке — словно обогнув земной шар и вернувшись в изначальную точку. Акая хрипло дышит. За сеткой стоит семпай. — Я сокрушу тебя!.. — Возможно, — спокойно отвечает Янаги. Его глаза закрыты. Они не смотрят на Акаю. Где-то на трибунах мелькает вспышка очков Инуи. — Я не остановлюсь ни перед чем!!! — кричит Акая и смеется, смеется, смеется. Он знает, что за его спиной, ему даже нет нужды оборачиваться. Он ощущает затылком такой знакомый, прохладный ветерок из Бездны. Янаги-семпай бьёт мяч с одинаковым выражением лица, закрыв глаза и напряженно сведя брови. Он разбивает Акаю — раз за разом, раз за разом, раз за разом. Так, будто это его миссия, задача всей его жизни. Не оставить ему ни шанса. 6-0. Кирихара сотрясается от смеха. Я никогда не выиграю у этих Троих. Я никогда не буду первым. Я остановлюсь НИ НА ЧЁМ!.. — Ты уже победил меня однажды, тебе мало? Он не победил. Не победил и не победит никогда. В этом матче не может быть победы. Акая сдавливает мяч до хруста в пальцах. Это его последняя подача. Янаги надолго ее запомнит!.. Его запястья касается мягкая прохладная ладонь. Пальцы разжимаются, и мяч падает на грунт, проваливается в него, пропадает. Пропадает сетка и стоящая за ней фигура. Пропадает красное солнце, оставляя только черно-серые краски. Прохладное дыхание Бездны шевелит волоски на его затылке. — Идем, Акая, — шепчет она мягко таким знакомым голосом. — Угу... Акая выжидательно смотрит на ракетку в своей руке. Но она не торопится пропадать. Wilson Pro Staff 5.5 с ярко-красным ободом. * * * Он долго лежит и смотрит в потолок незнакомой комнаты. Серый, как обесцвеченное небо его сна. Акая не помнит, что заставило его проснуться. Чем закончился этот сон, отчего его сердце совершило кульбит, заставив подпрыгнуть на кровати, и ещё несколько минут стучало отбойным молотком... Хотя какая, нафиг, разница? В этом мире ему никогда не стать никем, кроме рядового якудза. В нём есть сила, напор, харизма, но нет хитрости и умения всё просчитывать и мыслить холодно. К счастью, он достаточно умён, чтобы понять, что недостаточно умён для этого. Кривая усмешка ползёт по его губам. Это не его мир. Хитоми это знает. Никаким кумичо ему никогда не стать. Но Хитоми в него влюблена, потому и зовёт. А он?.. Да знал ли он её вообще все эти годы? О ком мечтал? О маске?.. Было ли между ними вообще хоть немного правды — до вчерашнего?.. Достаточно ли этого вчерашнего, чтобы последовать за ней?.. Хитоми отворяет дверь, обрывая поток мыслей. — Проснулся? Я прикажу подавать завтрак. Она одета в строгую тёмно-синюю юкату, волосы убраны в хвост, на лице едва заметный минимум макияжа. Акая потягивается под одеялом и что-то ворчит. Жаль, не удалось посмотреть на неё спящую, без всякого макияжа и причёсок, без сосредоточенных взглядов и выверенных движений. Они завтракают в просторной столовой, обставленной на западный манер. Массивный стол тёмного дерева, стулья с высокими спинками. Завтрак тоже не японский — омлет и сэндвич с тунцом. Крепкий чёрный чай в чашках с блюдцами. Хорошо, хоть не стала мучать его кучей столовых приборов. Хитоми сидит напротив и молча ест. Акая жуёт и рассматривает розы на тарелке. Ему неуютно. И стыдно. Стыдно за всё вчерашнее. Ему никогда раньше не бывало так стыдно. Впрочем, его никогда раньше и не трахали... Он хмуро дожёвывает сэндвич, запивает чаем и хочет поскорее отсюда уйти. Хитоми кивает прислуге. Та уносит посуду, а затем возвращается с серебряным подносом. На нём, поверх белоснежного квадрата салфетки, лежит нож. Лицо служанки бледное, как эта самая салфетка. — Спасибо, Хэйко. Можешь идти. Девушка кланяется и уходит, не поднимая лица. Акая смотрит на Хитоми. В животе ворочается что-то неуютное. — Вернёмся к вчерашнему разговору, — произносит она. — Как ты понимаешь, я не могу тебя просто так отпустить. Что ты надумал? — Я не вступлю в гуми. — Акая зачем-то копирует её деловые интонации. Выражение лица Хитоми не меняется. Кажется, она другого и не ждала. — В таком случае я хочу, чтобы ты бросил банду Джиро. И вообще всё это. Акая косится на танто. Острый, как бритва, сразу видно. — Заставишь меня? — А разве тебя можно заставить? Не бойся, не трону я тебя, — смех Хитоми напряжённый и неестественный. — Итак, твой ответ? — А если я откажусь? — интересуется Акая. Зачем здесь этот нож?.. — Тогда это будет значить, что я проиграла, — спокойно отвечает Хитоми. Она подаётся вперёд, и тут холод превращается в жар, она говорит отрывисто и горячо: — Акая, ты должен остановиться. Ведь ты сам понимаешь, что это не твоё. Твой мир — теннисные корты, полные стадионы, азарт игры. Разве ты забыл это чувство? Мечту, которая вела тебя все эти годы?.. Ты должен играть! Где-то в глубине начинает бурлить раздражение. — Должен, должен, должен… никому я ничего не должен! Надоели! Я поступаю так, как хочу, и только! — А ты понимаешь, что каждый твой поступок влечет последствия? И что ты ответственен за эти последствия? — Плевать мне на всё!.. Достали! Сколько можно на него давить? Почему все считают своим долгом прочитать ему лекцию о том, как он должен жить? Хотят воспитать из него примерного мальчика? Поздно!.. — Хорошо. Если это твой ответ, я его приму. Хитоми берёт с подноса нож. Акая напружинивается. Что она, пырнёт его в живот? Метнёт в грудь? Тогда бы лучше подошёл сюрикэн — замах ножа он прочитает и увернётся. Чтобы подобраться к его горлу, девушке придётся обогнуть стол. В любом случае, он так просто не дастся. Клинок в руке Хитоми дрожит. Кровь уходит с её лица. Она кладёт левую ладонь на стол и накрывает её белоснежной тканью. — Я ведь сказала, что не трону тебя. Я дам тебе уйти, ничего не добившись. Это означает, что я изменила Семье и провалила взятое на себя обязательство. Каждый поступок влечёт последствия. До Акаи наконец доходит. «Дешёвый шантаж!» — хочет он возмутиться, но не может отлепить язык от горла, когда видит, как Хитоми останавливает нож над своим левым мизинцем. Время замирает. Акая успевает заметить, как трепещет жилка под тонкой кожей на её шее. Как нервно ползёт вверх уголок алых губ. Как от резкого вдоха вздымается грудь. Каждый поступок влечёт последствия. За его небрежное «нет», сказанное скорее из вредности, чем из искреннего убеждения — ведь она права, его мир не здесь! — Хитоми поплатится фалангой пальца и дикой болью. Он всегда несёт боль. Он несёт боль не потому, что это его натура. Он просто не умеет нести ничего другого. Он не знает, как это делать. Но может, ещё не совсем поздно узнать?.. Акая успевает сделать только одно: он со всей силы пинает ногами стол, и тот сбивает Хитоми на пол. Нож звенит где-то в углу комнаты. — Дура!.. Мне всё это нафиг не нужно! Я хочу забыть обо всём, как о страшном сне!.. Время приходит в движение. Сердце колотится где-то у горла. Акая подходит к девушке и хочет поднять, но вместо этого сам падает рядом на колени. В глазах Хитоми стоят слёзы, она всё ещё не может пошевелиться. — Чёрт… Идиотка… Меня же чуть удар не хватил!.. — Акая… — Ты такая глупая, Хитоми! Хахах… Если бы я рубил себе пальцы после каждого фэйла, мне бы уже нечем было держать ракетку… Но вместо этого… вместо этого я отыгрывался на других… Хитоми прижимает к себе его лохматую голову, и слова тонут в её шёлковых волосах. * * * За окнами чёрного митсубиси проносятся прибрежные виллы Ниномии. Злобный дворецкий, по совместительству личный шофер Хитоми и бог знает кто ещё в гуми, закуривает и поругивается на встречных водителей. Хитоми смотрит на океан за окном. Они с Акаей сидят на заднем сидении. Прибой бросает пенные вуали на широкий пустынный пляж, вдоль которого тянется шоссе. — Ты бы правда это сделала? — всё-таки спрашивает Акая вполголоса. Некоторое время Хитоми не реагирует. Потом молча и коротко кивает. ...Хотя и так было видно, что она не блефует. Для Акаи это дико. Но она росла, учась быть верной Семье, готовая в один день отрезать себе мизинец и поднести его боссу и сокрушённо просить прощения за проступок; или готовая принять такие же извинения от кого-то другого — того, кто будет рад отдать ей не только свой мизинец, но и свою свободу, и свою жизнь, кто покроет татуировками своё тело и впишет среди цветов, драконов и демонов её имя. Это будет не он. Акая смотрит на Хитоми, но она смотрит в окно. — Кто дал этой дуре права? — возмущается дворецкий, дёргая машину. Они выходят где-то на набережной в Хирацуке. Хитоми бросает, что так лучше и безопаснее. Незачем мелькать на этой машине в знакомых районах. Ветер доносит резкий запах соли и водорослей. Океан серый и бурный. Небо почти такое же, но чуть темнее у горизонта. Идёт шторм. Акая пытается сформулировать вопрос: — Мы ещё… ещё раз… — В горло будто насыпали песка. Он злится на себя. — В смысле… будем встречаться? Вопрос звучит глупо. Совсем как в тот раз, когда им было по четырнадцать лет. Но Хитоми всегда была старше, настолько старше Акаи. Теперь он понимает. Хитоми не смеётся в этот раз. Она смотрит на него, чуть сузив глаза от солёного ветра. Её веки всё ещё покрасневшие, а лицо бледное. — Зачем, Акая? Разве ты сам этого хочешь? Акая мрачно смотрит на волны. Он не знает. — Ты выбрал не мой мир. Ты выбрал не меня. И, наверное, это к лучшему. Хитоми кивает дворецкому: — Поехали, Татсу. Хлопает дверь. Шины тихо шелестят по асфальту. Акая смотрит на волны. * * * Пустынный пляж глушит звуки города. Под ботинками хрустит галька. Чайки косятся подозрительно, но им плевать на одинокого подростка, который садится у кромки воды, обхватывает колени руками и утыкается в них носом. Они громко кричат, занятые дележом добычи. Ветер шевелит сухие комки коричневых водорослей. Почти на таком же пляже пять лет назад он бегал до изнеможения, волоча за собой тяжёлую покрышку, горящий желанием наподдать тем троим, стать лучшим в лучшем теннисном клубе страны. Выходит, всё было зря?.. Акая достаёт мобильник. Затем вскакивает и резко выгибается назад тем самым знакомым движением, каким всегда бьёт подачу, — и маленькая коробка, пролетев по дуге, тонет в серых волнах. Вместе с ней тонут морды Джиро, Сопли, Синей Башки и Одноглазого (хотя его морды он так и не увидел). Они растворяются в тёмной штормовой воде. Акая поднимает лицо к серому небу. На щёки шлепаются капли. Дождь приходит бесшумно. Он вспенивает море и смывает пыль с камней, стекает за шиворот холодными струйками. Акая дрожит; змейки волос лезут в глаза и липнут ко лбу. Море плюёт ему в лицо солёные брызги. — Я сам знаю, что я придурок!.. — кричит он на прибой. Подобрав камень, швыряет его в сердитые волны, которые проглатывают его проклятья и обдают новой порцией брызг. Зуб не попадает на зуб, его трясёт, он падает коленками на мокрую гальку. — "Ты выбрал не меня"! Я выбрал ничто!.. Потому что для меня это самое подходящее... для такого, как я... Чайки кричат что-то пронзительное и уносятся прочь. Даже они его бросают. Что он сделал со своей жизнью? Когда всё успело так обернуться?.. Акая шмыгает, глотая слёзы, и уже не замечает холода. Внутри пусто, за исключением тяжёлого комка где-то в груди. Хочется застыть вот так среди холодных твёрдых камней и самому превратиться в камень. Может, тогда будет не так больно… Интересно, сколько нужно так пролежать, чтобы перестать что-либо чувствовать?.. Шторм грохочет всё сильнее. Он шипит, всасывая воду с камнями в своё нутро, на несколько секунд замирает — а затем обрушивает на берег всю свою мощь. И снова шипит, скребёт камнями, шелестит, совсем как уцусеми Янаги-семпая, катящийся по грунту… — Акая. Рядом шуршат шаги. Тёплые руки берут его под мышки и поднимают с камней. — Глупый! Свалишься с простудой перед Национальным. — Юкимура-бучо… — как он его нашёл? Как узнал? Какой национальный?.. Наверное, Акая бредит и видит сны. — Бучо… я хочу играть… хочу… быть первым… — Что ты там клацаешь зубами? Никакой я не бучо. Поднимайся давай! И поехали уже домой! Последнее, что он запоминает — это дорогу в тихом пустом вагоне, который как будто завис в пространстве, и лишь капли размазываются по стеклу длинными горизонтальными полосами. Его трясёт, и руки Юкимуры кажутся холодными, но он говорит, что это у Акаи озноб, и пытается его согреть. Он ещё что-то говорит про горячий чай, лекарства и Национальный, про команду и про Янаги-семпая. Акая хочет слушать про семпая, но ничего не может понять сквозь гудение в голове. Его тошнит. Он запоминает ещё, как его доводят до дома и укладывают в постель, а дальше всё исчезает в обжигающе-холодной темноте. * * * Холодное пламя долго пожирает его, глядя чёрными глазами Хитоми и хохоча хором Голосов. До тех пор, пока не остаётся ничего — ничего, кроме самого ревущего пламени. Оно сжигает его оболочку дотла. И тогда приходит Тишина. * * * hellgirl (23:10:55 11/07/2012) ты выиграл, ренджи Datamaster (23:11:59 11/07/2012) разве мы во что-то играли? hellgirl (23:12:13 11/07/2012) да ладно тебе. не нравится слово игра, назови уравнением, или как ты там предпочитаешь Datamaster (23:12:15 11/07/2012) ? hellgirl (23:12:30 11/07/2012) или, например, поединок. круто звучит, да и недалеко от правды. браво, anonymous Datamaster (23:12:43 11/07/2012) ты не в себе hellgirl (23:13:01 11/07/2012) да, истеричной девочкой я быть тоже умею, представь себе XD правда, вредной сучкой получается как-то лучше Datamaster (23:13:08 11/07/2012) я так не думаю hellgirl (23:13:19 11/07/2012) да ладно? а я ведь подпортила тебе трофей напоследок, ренджи XD первым ты уже не будешь :P hellgirl (23:13:55 11/07/2012) ну, что замолчал? Datamaster (23:14:17 11/07/2012) и не собирался. ты пересидела на форуме. Datamaster is offline.