Учебное пособие

Гермиона лежала на постели и смотрела на тёмный потолок, изредка моргая. Где эта чертова спасительная отключка, когда она так необходима? Как же хотелось впасть в забвение, провалиться в сон, вместо того чтобы лежать, раз за разом прокручивая в голове произошедшее. Так мерзко. Так невыносимо стыдно. Унизительно до тошноты. Стоило Крипси доставить её в комнату, как Гермиону тут же вырвало скудным обедом. И виной тому, само собой, была не только жуткая аппарация. Домовик магией убрал неприятную лужицу, помог ей подняться, добрести до кровати и благополучно ретировался. А она осталась одна, обдуваемая холодным ветром из окна. Прошло черт знает сколько времени, прежде чем Гермиона смогла скинуть оцепенение и забраться под одеяло. Всё тело ломило, а саднящая боль между ног просто сводила с ума. Вспомнив о баночке с мазью, Гермиона нехотя выбралась из постели и нашарила пузырёк на полу. Помедлив, зачерпнула густую пахучую мазь. Спустя еще несколько секунд, кривясь от боли и отвращения, запустила пальцы во влагалище. Физически стало легче почти сразу. А вот на душе было всё так же гадко. Вдобавок её наконец-то настигли слёзы. Они начали душить, драть горло, нестерпимо щипать глаза. Гермиона потянула на себя одеяло и с силой прижала его к лицу, стараясь унять подступающие рыдания. Немного успокоившись, она отдышалась и уставилась в потолок. Теперь вместо истерики внутри закипала ненависть. Она ненавидела Люциуса Малфоя. Так сильно, как только это было возможно. Гермиона никогда не замечала в себе садистских наклонностей, но в тот момент в голове закрутились мысли о том, что она хочет сделать с мерзким ублюдком, растоптавшим её. Отнявшим её друзей, её свободу, а теперь ещё и невинность. С каким удовольствием она посмотрела бы на него, корчащегося в муках у её ног! Он не отделался бы Круциатусом — Гермиона заставила бы этого сукиного сына отрубить себе пальцы, которыми он посмел касаться её! В этот момент в мыслях возник Драко. Гермиона судорожно вздохнула и попыталась перекинуть свою ненависть на младшего Малфоя, но что-то мешало ей. Он явно не был в восторге от того, что делал. И он попросил дать ей вторую порцию успокоительного зелья. И он отказался… Ох, он отказался насиловать её на глазах у Люциуса! Гермиона почувствовала, как защекотало в носу: ей снова хотелось плакать, только на этот раз не от бессильной злости, а потому, что… Стоп! Она что, растрогана поведением Драко Малфоя? Гермиона шумно втянула обжигающе-холодный воздух, прогоняя лёгкое пощипывание. Да, он не радовался так, как его папаша-маньяк, но разве он не делал всё, что Люциус приказывал? Разве он не касался её, разве не пытался засунуть в неё свои паршивые пальцы?! Гермиону передёрнуло, однако она с мрачным удовлетворением отметила, что её накрывает запоздалая неприязнь к хорьку. Нет, она не позволит минутной слабости взять над ней верх! И уж точно она не позволит себе испытывать хоть какую-то симпатию к мерзкому отродью, Драко Малфою. Возможно, он вёл себя так лишь потому, что был смущён присутствием своего отца. Кто знает, если бы они были одни… Внезапная мысль вонзилась в мозг отравленным дротиком: это скоро случится! Возможно, уже завтра. Люциус приказал Драко ходить к ней через день — разве посмеет этот папенькин сынок ослушаться? Гермиона рывком поднялась и начала озираться. Словно ждала, что в комнате неожиданно появится то, что поможет ей избежать секса с Драко Малфоем. Дура. Пришлось снова лечь, натягивая на себя одеяло. От нехватки сна уже начала болеть голова: в неё словно залили цемент. Гермиона глянула в сторону окна. За ним было чуть светлее, чем в комнате. Похоже, стояла глубокая ночь — точно она сказать не могла, давно потеряв счёт времени. Челюсть свело от зевка: кажется, сон всё-таки добрался до неё. Однако Гермиона держалась из последних сил, желая оттянуть приближение утра. Будто отсрочка в виде нескольких часов бесполезной борьбы со сном смогут изменить безысходность положения, в котором она оказалась. Несколько раз отяжелевшие веки опускались, однако Гермиона упрямо поднимала их и продолжала пялиться в темноту. Кажется, её мозгу всё же удалось уснуть: в нём больше не ворочались неприятные мысли о том, что произошло или должно было произойти. Каждый новый зевок был шире и болезненнее предыдущего, глаза невозможно слезились, но Гермиона с остервенением цеплялась за реальность. Уже на грани отключки она подумала, что, наверное, стоило бы встать и походить, но под одеялом было так уютно, а её тело так устало… Первое, что она увидела, открыв глаза, — это солнечный зайчик, гуляющий по стене. Лениво проследив за ним взглядом, Гермиона поняла, что его источником была одна из створок трюмо. Повинуясь неясному порыву, она скинула с себя одеяло, медленно подошла к зеркалу и уставилась на своё отражение. В лице мало что изменилось с тех пор, как она видела его в последний раз. Может, круги под глазами стали чуть темнее, но это могло быть и результатом особого освещения. В любом случае, Гермиону больше волновало тело. Слишком худое. С выпирающими рёбрами, на которых проступили тёмные пятна от пальцев Малфоя. Какого из них — Гермиона не помнила. Ещё один аккуратный синяк красовался на скуле. Несколько неодинаковых кровоподтёков обнаружились на шее и на внутренней поверхности бёдер. Но в целом… Она была прежней. А чего ты, собственно, ожидала? Что потеря девственности изменит тебя до неузнаваемости?! Глубоко вздохнув, Гермиона вернулась к постели. Только сейчас до неё дошло, что у нее не осталось никакой одежды! Проклятый Люциус уверен, что в её шкафу висит уродливая роба, потому даже не позаботился о том, чтобы выдать своей пленнице новый унизительный наряд! Гермиона поёжилась, ощутив жуткий дискомфорт от своей наготы. Без особой надежды заглянув в абсолютно пустой шкаф, она нехотя стянула с постели простыню и попыталась соорудить из неё некое подобие платья. В этот момент раздался громкий треск: в комнате появился Крипси с подносом. И Гермиона необъяснимо для самой себя вдруг нервно рассмеялась, взглянув на домовика. Чем в данный момент она была лучше его? Такая же рабыня, обернутая в элемент постельного белья, заменяющего одежду. И это было настолько плохо, что даже показалось забавным. — Доброе утро, Крипси. Домовик нервно дернулся и, не глядя на Гермиону, понёс еду на тумбочку. — Тебе запретили разговаривать со мной? По тому, как поникли огромные уши и еле заметно затряслись руки домовика, Гермиона поняла, что попала в точку. Похоже, Малфои решили, что для неё это слишком, и решили оставить её вообще без какого-либо общения. — Отлично, — пробормотала Гермиона, наблюдая за тем, как несчастный домовик расставляет скудный завтрак и с треском исчезает. Подойдя ближе, она заглянула в тарелку: какая-то непонятная каша неприятного серо-зеленого цвета. От одного вида этого угощения хотелось вывернуться наизнанку. Брезгливо отодвинув от себя «основное блюдо», Гермиона отдала предпочтение стакану воды, который, словно издеваясь, почти мгновенно добрался до мочевого пузыря. Потоптавшись на месте, она неуверенно двинулась к двери, чтобы вызвать Крипси. Стоило ей сделать пару шагов, как дверь распахнулась. Люциус Малфой, как всегда великолепный, одетый в дорогую мантию, окинул свою пленницу брезгливым взглядом. Гермиона почувствовала, как по всему телу пробежала неприятная дрожь, а где-то внутри начала нарастать паника. Как она ни храбрилась, стоило признать: этот человек пугал её до чертиков. Его глаза, в глубине которых плескалось безумие, его плавные грациозные движения хищника, его ухмылка... Одной этой ухмылкой он словно ставил на лице Гермионы клеймо «грязнокровка». — Проснулись? — учтиво поинтересовался Люциус. Гермиона скомкала край простыни, заменившей ей платье, и посильнее сжала зубы. Ей хотелось глянуть на Малфоя вызывающе, но вместо этого она почувствовала, как нестерпимо щиплет в носу. Только бы не разреветься, никаких слёз в присутствии этого монстра! Пока Гермиона собиралась с силами, Малфой бесцеремонно обошел её и уселся на край постели. — Милый наряд, — усмехнулся он, поглаживая осиротевший матрас. — А куда делась одежда, которую я вам предоставил? Воспоминания о мерзкой жесткой робе разозлили, Гермиона уже было подобралась, чтобы съязвить в ответ, однако Люциус опередил её: — Впрочем, если вам нравится рядиться как домовик, я не имею ничего против. Он неприкрыто издевался, но это было Гермионе только на руку: в ней закипала злость, заглушающая страх. — Ту мерзкую тряпку я выкинула, — процедила она сквозь сжатые зубы. Малфой приподнял бровь, изобразив легкое удивление. — Что ж, дело ваше. Отсутствие на вас одежды только облегчит задачу моего сына. Гермиона вздрогнула: сердце неприятно сжалось в груди от мысли о том, что её ждёт. — Какое же вы чудовище, — прошептала она, с трудом разжимая губы. Так не хотелось снова плакать перед Малфоем! — Ошибаетесь, мисс Грейнджер, чудовище здесь вы. Вы лишь жалкая ошибка природы, — Люциус говорил так, словно он был профессором, объясняющим новую тему недалекому студенту. Гермиона замерла перед ним, до ломоты в суставах сжимая край простыни, кипя от бессильной ярости. Боялась, что стоит ей начать спорить, как она непременно разрыдается — слишком велико было нервное напряжение. — Вот видите — вы даже не пытаетесь это оспорить! — усмехнулся Люциус. — Я такая же волшебница, как и вы, — еле слышно прошептала Гермиона, из последних сил глотая подступающие слёзы. Малфой расхохотался. Зашелся громким, наигранным, абсолютно омерзительным смехом. — Забудьте ту чушь, которой вас учил идиот Дамблдор! Магловские ублюдки никогда не будут стоять на одной ступени с чистокровными волшебниками! — Вы пришли рассказать мне об этом? — неожиданно и для себя, и для Люциуса выпалила Гермиона. Малфой вмиг нахмурился. — Я буду рассказывать вам это до тех пор, пока вы не усвоите данную истину, — бросил он, поднимаясь с кровати. — Я зашел проведать вас, мисс Грейнджер, — кривая усмешка, — и сообщить, что сегодня вечером к вам придёт Драко. Гермиона почувствовала, как скрутило желудок. Хорошо, что она не притронулась к завтраку, иначе сейчас идеальные ботинки Малфоя уже были бы в серо-зеленом месиве. Тем не менее виду она не подала. Напротив — посмотрела Люциусу прямо в глаза. — Не много ли чести для ошибки природы? — она даже удивилась тому, насколько ровно звучал её голос. — Рад, что вы так быстро усвоили урок, — вновь ухмыльнулся Люциус, игнорируя вопрос. — Я принес вам кое-что. Порт-ключ для посещения уборной. С этими словами он извлек из складок мантии какой-то небольшой плоский предмет и протянул его Гермионе. Она нехотя приняла вещь, стараясь не касаться Малфоя. Он лишь кровожадно взирал на неё, явно ожидая какой-то реакции. И, переведя взгляд на предмет у себя в руке, Гермиона поняла, какой. Она судорожно всхлипнула, осознав, что держит плотную тканевую нашивку с эмблемой Гриффиндора. Такая была пришита к рубашке, которую носил Гарри. Эта рубашка была на Гарри в тот день, когда их схватили… Гермиона не сомневалась, что это та самая нашивка: отпорота она была довольно небрежно, по краям сохранились обрывки знакомой ткани. Пришлось зажать себе рот и больно прикусить кожу на среднем пальце, чтобы подавить очередной неуместный всхлип. — Вижу, вы растроганы. Ещё бы — сразу столько приятных воспоминаний о школе, о друзьях, которых больше нет. Голос Люциуса окутывал ядовитым туманом. Гермиона буквально физически ощущала, как его слова мелкими разъедающими каплями оседают на коже. Ей показалось, что она теряет рассудок, потому что в следующую секунду очнулась, прижатая к стене. Правую руку пронзила нестерпимая боль: длинные пальцы Малфоя сдавили сухожилие с такой силой, что кисть начала отниматься. Сквозь пелену слёз Гермиона различила полное звериной злобы лицо Люциуса, а в следующую секунду он впился в её щеки второй рукой. — Ещё… раз… Только попробуй кинуться на меня ещё раз, тварь, — зашипел он, практически прижавшись своим лбом ко лбу Гермионы. Она попыталась отпрянуть, но лишь сильнее вжалась затылком в каменную стену. Они простояли так вечность, пока тяжелое дыхание Люциуса не успокоилось. Медленно убрав от Гермионы руки, он отступил и попытался натянуть на лицо привычное высокомерно-насмешливое выражение. Гермиона почему-то не могла оторвать от него глаз, машинально потирая запястье. В голове крутилось истеричное: «Он болен! Этот человек болен! Ненормальный больной ублюдок!» — Надеюсь, впредь вы будете сдержаннее. — Что? — Ещё раз попытаетесь ударить меня, и я оторву вам руку, — пояснил Малфой равнодушным тоном, наконец-то справившись с эмоциями. Гермиона живо представила, как он делает это: отсекает ей руку заклинанием или каким-то более варварским способом. — Ваш порт-ключ активируется раз в три часа, четыре раза в сутки, — как ни в чем не бывало продолжил Люциус, поддевая носком ботинка оброненную Гермионой нашивку. — Он будет переносить вас в уборную, которую вы уже имели счастье посещать, а через пять минут, независимо от того, закончили вы или нет, — обратно. Конечно, вы всегда можете проигнорировать порт-ключ. Можете также остаться в туалете на ближайшие три часа, для смены обстановки, так сказать. Его лицо светилось мрачным торжеством: похоже, он лично придумал эту новую пытку и сейчас искренне наслаждался, расписывая Гермионе её условия. Она же почти не слушала: взгляд упал на валяющуюся под ногами нашивку, и от этого сердце сдавило ледяными тисками. В этот момент как никогда прежде Гермиона жаждала смерти. Умереть вместе с Гарри и Роном и не ведать страха и унижения… — Почему вы делаете всё это со мной? Голос звучал глухо, надтреснуто, в нём не осталось привычной звонкости и задора. — Я ведь уже объяснял вам, глупое вы… — Почему я? — бесцеремонно перебила Гермиона, поднимая наконец взгляд на Люциуса. — Вы ведь сами говорили: подошла бы любая маглорождённая. Но вы не просто взяли меня — вы всеми силами пытаетесь унизить, раздавить меня. Словно вам нужна не игрушка для утех вашего сына, а безвольное растение. За что? Малфой криво ухмыльнулся. — Потому что я могу. Потому что для остального мира вы просто больше не существуете. Вы никто, мисс Грейнджер, вас нет. Единственное место, в котором сохранилось упоминание о вас, — эта комната. И здесь я могу делать с вами всё, что хочу. — Вы больной… — Да, вы уже пытались ставить мне диагноз. Но в вашем положении я бы посоветовал вам быть более кроткой. — Я не понимаю… — Гермиона судорожно обхватила себя трясущимися руками, неосознанно пытаясь хоть как-то закрыться от этого ужасного человека, — почему вам доставляет удовольствие мучить именно меня? Потому что я подруга Гарри? — О, что вы, ваш мёртвый друг здесь ни при чём! — рассмеялся Малфой. — У него были счёты с Тёмным Лордом, не со мной. Можете считать это личной неприязнью чистокровного мага к жалкой пародии на волшебницу. — Я не хуже вас! — Гермиона чуть повысила голос: теперь он звучал привычнее, если не считать ноток истерики. — Если бы у меня была палочка, я бы доказала… — Снова вы пытаетесь быть выскочкой, а, мисс Грейнджер? — перебил её Люциус, воспользовавшись тем, что Гермиона захлебнулась собственным возмущением. — Увы, здесь не Хогвартс, и мы не будем устраивать открытый урок по владению практической магией. Просто смиритесь с тем, что вы проиграли. Смиритесь с тем, что ваша жизнь закончилась в тот момент, когда Гарри Поттер пал от рук Тёмного Лорда. А то, что происходит сейчас, вам уже не подвластно. — Да вы просто не имеете права!.. — взвизгнула Гермиона и тут же стушевалась под тяжелым взглядом Малфоя. — Это вы не имеете больше прав. Абсолютно никаких. Вы — никто. Просто вещь, которую мы используем до тех пор, пока в ней есть надобность. Гермиона вновь ощутила странное смешение неконтролируемого первобытного страха и осознанной ярости, возникших в ответ на слова Люциуса. Она не вещь, и ничто не заставит её смириться с подобным унизительным утверждением! Но в одном Малфой был прав: она действительно перестала существовать для всего мира. Друзья наверняка похоронили её, а родители не помнили о том, что у них вообще когда-либо была дочь. И это значит, что рассчитывать она может только на себя. А что она могла противопоставить Люциусу, кроме беспомощной злости на всё, что он говорит и делает? Ничего. Ровным счетом ничего. Гермиона посмотрела на Малфоя, перехватила его заинтересованный взгляд. Он снова разглядывал её, словно препарированную зверушку, с брезгливым любопытством. Хотелось выцарапать его глаза, чтобы он не смел больше так пялиться на неё! — Я мог бы поступить с вами так же, как в былые времена поступали с подобными «учебными пособиями», — задумчиво произнес он, медленно потирая гладко выбритый подбородок. — От женщины под Империусом можно многого добиться, хм... А после они подвергались Обливиэйту и чаще всего возвращались к своей никчемной жизни. Но вот беда, — он картинно развел руки в стороны, — у вас больше нет жизни, к которой вы можете вернуться. К тому же секс с партнером под Империусом — сомнительное удовольствие, поверьте мне. Гермиона передёрнула плечами: он ведь не собирается рассказывать ей подробности своих похождений? Малфой явно уловил это движение, потому что плотоядная улыбка на его лице стала шире. — Не беспокойтесь — вам это не светит. Вы получите уникальную возможность прочувствовать всё. Драко неопытен, но это компенсируется юношеской страстью. — Зачем вы поступаете так с собственным сыном? — Гермиона надеялась, что её голос прозвучал не слишком жалобно. — Я могу понять, почему вы унижаете меня, но его… Вчера он явно не был рад происходящему… — По сути, он ещё ребенок, им повелевают эмоции. И ему предстоит научиться абстрагироваться от них. — Люциус произнес это таким доверительным тоном — со стороны их можно было принять за старых приятелей, делившихся историями из жизни. — То, что я заставляю его делать с вами, позволит ему набраться не только сексуального опыта, но и понять, что жалость — самое худшее из человеческих чувств. Его стоит с юных лет вытравливать из себя. И единственный способ, в большинстве случаев, — это захлебнуться собственной жалостью. Уйти в неё с головой. Почувствовать, как она заливается в нос, уши, наполняет лёгкие и желудок, вытесняет кровь. И в какой-то момент наступит перелом. Жалость уйдёт. Покинет разум. — Хотите превратить его в свою никчёмную копию? — тихо спросила Гермиона, чувствуя на языке омерзительную горечь. — Рассчитываю на это, — кивнул Люциус, пропуская слабый подкол мимо ушей. — А вы мне поможете. Я даю вам возможность сделать что-то значимое, цените, мисс Грейнджер. И вот тут Гермиона рассмеялась. Громко, заливисто, страшно. Совершенно внезапно скорчилась в истерическом припадке, сползла по стене и зарылась руками в волосы. Смех превратился в визг, который перерос в истеричные всхлипы. Гермиона не видела, как лицо Малфоя вновь исказило отвращение. Она не заметила, как он вышел и оставил её одну. Однако сквозь слезы она увидела синее свечение, охватившее нашивку, которая валялась рядом. Не переставая рыдать, она потянулась к порт-ключу и почувствовала, как её утягивает в пустоту.