Учебное пособие

Драко опаздывал. Люциус так и не смог привить ему пунктуальность, свойственную всем Малфоям. Однако лёгкое раздражение по этому поводу пока не слишком его донимало, поэтому он откинулся в кресле, достал сигару и с наслаждением закурил. Люциус одновременно любил и ненавидел запах этих дорогих сигар, которые когда-то курил его отец. Запах высокого статуса и успеха. Запах жестокости. Запах вины. Запах «ты-не-оправдываешь-моих-надежд-сын». — Сейчас ты был бы мной доволен, отец, — пробормотал Люциус, мрачно ухмыляясь своим мыслям. Стряхнул плотный пепел, лениво посмотрел на часы и решил, что даст Драко ещё пять минут, прежде чем по-настоящему разозлится. Тот словно почувствовал, что ходит по краю: ворвался в библиотеку спустя минуту. Непривычно взлохмаченный, раскрасневшийся. — Что за вид, Драко? — Люциус изогнул губы в неприветливой ухмылке. Проследил за тем, как сын торопливо приглаживает волосы, не забывая кидать на него озлобленные взгляды исподлобья. Ведёт себя как беззубый волчонок, который только-только открыл глаза, а уже пытается рычать на вожака стаи. — Почему ты опоздал? — поинтересовался он уже другим, подчеркнуто вежливым тоном. Его забавлял рассерженный вид сына. — Принимал душ. — Так тщательно отмывался от грязнокровки? Похвально, — Люциус изящным движением затушил едва начатую сигару и развернулся к сыну. — Что ж, давай посмотрим, как прошла ваша встреча. Драко заметно напрягся, ощетинился. Это казалось всё менее забавным. — Ну же, Драко, твои воспоминания! Я не собираюсь ждать вечно. — Зачем это? — Кажется, мы уже обсудили… — Зачем тебе смотреть это? — Драко чуть повысил голос и тут же осекся. — Я сделал всё, как ты… учил, — уже спокойнее добавил он, теребя край мантии. — К чему это унижение? Люциус брезгливо поморщился. Он ненавидел, когда его умоляли. А у Малфоя младшего был такой вид, словно он едва сдерживался от того, чтобы упасть на колени и разрыдаться. — Вчера я пошёл на уступку, и ты принял мои условия. Какого же чёрта сейчас ты тратишь моё время? О да, повышать голос он умел гораздо эффектнее Драко. Тот лишь шумно засопел. Похоже, у него закончились аргументы. Люциус даже немного разочаровался в своём отпрыске: слишком легко тот сдался. — Нельзя сделать это при помощи легилименции? Люциус нахмурился и покачал головой. — Легилименция не даёт возможности рассмотреть всё в необходимых подробностях. — Я… Мне нужно присутствовать? — предпринял Драко последнюю, откровенно слабую попытку улизнуть. — Естественно! — Люциус с трудом удержался от смеха. — Мы будем вместе разбирать твои, кхм… ошибки. Драко ещё пару секунд раздувал ноздри, затем извлек из кармана палочку и приставил к своему виску. Люциус с усмешкой призвал со стола небольшой стеклянный флакончик. Извлечь свои воспоминания у Драко получилось только с третьего раза. Наконец молочно-белые пряди потянулись вслед за кончиком палочки и мягко осели в подставленную ёмкость. — Отлично, приступим, — почти торжественным тоном произнес Люциус и шагнул вглубь библиотеки. Драко нехотя поплелся за ним. Семейный Омут памяти Малфоев уже стоял на небольшом дубовом столике. Несмотря на то, что сейчас каменная чаша была пуста, от неё всё равно веяло чужими тайнами. Воспоминания Драко, уместившиеся в маленьком стеклянном сосуде, сейчас легко заполнили довольно глубокий Омут до краёв. Постоянно движущаяся молочно-белая субстанция запестрела неясными образами, слишком быстро сменяющими друг друга. — После тебя, — притворно-учтивым тоном произнес Люциус, жестом приглашая Драко к столу. Тот уже не пытался стереть с лица отвращение. С возрастом он становился всё более дерзким, что нравилось Люциусу, однако было в Драко много того, что его отец ненавидел. Например, слабость. И чувствительность, которую тот тщательно скрывал. Люциус был уверен, что всё это досталось сыну от Нарциссы. Ох уж эти Блэки, слишком мягкотелые, слишком угодливые. Скольких никчёмных персон, позорящих не только своих предков, но и всех чистокровных магов, произвёл на свет этот род! Малфои не допустили бы такого. Тем временем Драко уже успел склониться над Омутом памяти, однако не решался погрузиться в него. Люциус чувствовал, что остатки терпения покидают его, и едва удержался от того, чтобы схватить сына за шею и силком сунуть в каменную чашу. На секунду встретившись с ним глазами, Драко, видимо, прочитал это желание, потому что в следующее мгновение наконец окунулся в воспоминания. — Мальчишка, — фыркнул Люциус и последовал его примеру. Он ожидал, что попадёт сразу в комнату грязнокровки, однако оказался в спальне сына. Драко стоял чуть поодаль и наблюдал за собой из воспоминаний, приглаживающим волосы перед зеркалом. Прежде чем Люциус успел отпустить колкость на этот счет, Драко перед зеркалом нахмурился, растрепал свою идеальную прическу, схватил со стола палочку и выскочил за дверь. — Почему мы не переместились сразу к нашей маленькой мисс Грейнджер? — на ходу поинтересовался Люциус, не глядя на сына. — Какая разница, — тихо огрызнулся тот, явно специально опережая отца и почти наступая на пятки своему воспоминанию. Через пару минут все трое оказались перед дверью в заветную спальню. Люциус с интересом наблюдал, как Драко топчется, собирается с духом, а потом шепчет заклинание и резко входит в комнату. — Столько нерешительности перед встречей с жалкой грязнокровкой? — бросил Люциус, входя в плохо освещенную спальню. — Скорее нежелания, — отрезал последовавший за ним Драко. Он остановился у самой двери и отвернулся от происходящего. Люциус же обошёл кровать и впился взглядом в напуганное лицо Грейнджер, с мрачной ухмылкой наблюдая за тем, как быстро она сорвалась, как за пару секунд злость сменилась мольбой. В тот момент, когда Драко подмял тщедушное девичье тело под себя и приказал расслабиться, Люциус скривился, но промолчал: так было нужно, он понимал это; в конце концов, одной из его целей было научить Драко правильно обращаться с женщинами. Грейнджер угомонилась на удивление быстро. Люциус даже подумал, что она успела принять успокоительное зелье, которое он прислал ей, однако тут же отверг этот вариант: обычно это зелье действовало моментально, с ним грязнокровка не стала бы сопротивляться в принципе. Он посмотрел на Драко из воспоминаний: тот как раз гладил замершую Грейнджер, не сводя с неё напряженного взгляда. Когда он дошел до промежности девчонки, она словно очнулась, сжалась как пружина и попыталась отпихнуть Драко ногами. Бойкая маленькая сучка! Люциус осознал, что подобное поведение Грейнджер заводит его. Он на пару секунд отвлёкся от происходящего, мысленно представляя себя на месте сына… — Не будь упрямой сукой! Дай мне закончить, и я уйду! — голос Драко звучал странно: смесь злости и отчаяния. Люциус уставился на сына, сдавившего щёки грязнокровки. Он выглядел… жалко! Не это Люциус ожидал увидеть! Он, конечно, не думал, что Драко будет вести себя как опытный самец, полностью контролирующий ситуацию, но это… Дальше — хуже. Драко из воспоминаний облизал пальцы и принялся неуклюже ласкать грязнокровку между ног, и теперь он смотрел на неё сосредоточенно, как будто искал что-то в её постепенно расслабляющемся лице. А потом он так жадно впился в её губы, как будто только и мечтал об этом всю жизнь. Люциус глянул на того Драко, что топтался у двери: он упорно разглядывал носки своих ботинок с самым мрачным выражением на лице. Его угнетало происходящее — это было заметно невооруженным взглядом. Люциус удовлетворенно хмыкнул и вернулся к созерцанию того, как его сын из воспоминаний лишается девственности. Тот Драко продолжал ласкать смиренно раздвинувшую стройные ноги грязнокровку, а потом… Люциус ушам своим не поверил! — Потерпи, — выдавил его сын, в упор глядя на эту мерзкую маглорожденную тварь. А она распахнула свои огромные глаза и почти просверлила в его лице кровоточащую дыру — настолько не соответствующим ситуации и пробирающим насквозь было её недоумение. Люциус выпрямился и посмотрел на того Драко, что остался у двери. Правда, его почти сразу отвлек стон сына из воспоминаний, которому сдержанно вторила грязнокровка. Черт побери, она стонала под ним! А он яростно вдалбливался в неё, пока внезапно не замер и не прохрипел что-то. Что он там сказал? Люциус не разобрал. Дальше всё происходило слишком быстро: Драко из воспоминаний снова начал двигаться и вскоре, обессиленный, рухнул на Грейнджер, которая, кажется, даже не сразу поняла, что всё закончилось. А когда она начала ворочаться под Драко, Люциус почувствовал, как невидимая сила увлекает его в воздух. Через секунду он уже стоял возле каменной чаши в библиотеке. — Это всё? — Люциус даже не пытался скрыть недоумение. — Ты же хотел увидеть, как я… с ней… Чего тебе ещё нужно, отец? — вспылил Драко. На этот раз он не стал отводить глаза, наоборот — упрямо уставился на Люциуса, явно чувствуя свою правоту. — Ты помнишь наш первый урок? — Конечно! Но какое… — Ты помнишь, чем он закончился? — с нажимом произнес Люциус. — Да, и что? — уверенность стремительно покидала Драко; сам того не замечая, он принялся нервно мусолить нижнюю губу. — Почему твоё воспоминание оборвалось так рано? — Какое это имеет значение? Разве ты не хотел увидеть только… секс? — Драко, — голос Люциуса звучал до ужаса спокойно и холодно, но в его груди уже разворачивало свои крылья негодование. — Я не сопливый мальчишка, который попросил тебя поделиться своими жалкими воспоминаниями о неуклюжем первом сексе ради собственной потехи. — Я зна… — Не перебивай! Я уже говорил тебе: ты должен быть осторожен. Не успеешь оглянуться, как осознаешь, что не просто трахаешь грязнокровку, а испытываешь к ней жалость, привязанность, симпатию! Что я там видел, а? Ты правда говорил ей «потерпи» и изо всех сил сдерживал себя?! — Я… — Драко захлебнулся слюной, — я не понимаю! Это же ты, отец, ты заставил меня! Ты говорил мне: «Будь ласков, не торопись!» Разве не так?! Я сделал всё, как ты учил! Люциус закрыл глаза и медленно сосчитал до пяти. Чертов мальчишка, как ни крути, был прав. Но что-то не сходилось. Что-то в том, что Люциус увидел в Омуте памяти, взбесило его… — То, что ты делал, не было связано с моими наставлениями, не так ли? — наконец произнес он, вновь глядя на сына. Драко засопел. — Не понимаю, что ты… — Я не зря просил тебя заканчивать ваши, кхм… свидания пытками. Её муки — это хороший антидот: он сможет противостоять яду жалости, которым ты уже отравлен. — Жалость? Я не… — Ты преисполнен жалости к грязнокровке. И эта жалость сможет завести тебя дальше. Она сможет трансформироваться в привязанность. И если сейчас ты шёл на встречу с мисс Грейнджер с явной неохотой, скоро ты, возможно, будешь ждать этих встреч. Жаждать их… По виду Драко было ясно: он не понимает того, что говорит ему отец. «Ещё бы он понимал!» — с досадой подумал Люциус. Всё ему нужно разжевать. — Пойми, я говорил о ласках с точки зрения твоих действий. Но в твоем воспоминании ты был ласков эмоционально! — Вовсе… Это чушь! Я же… Люциус остановил сына жестом. — Я не слепой, Драко. Скажи, чем закончилась ваша встреча. — Я просто оделся и ушел. — Неужели? — Да. Драко прятал глаза. Так очевидно, так похоже на то, что делал сам Люциус, когда не хотел рассказывать отцу, что его новый школьный приятель Эйдан Макмёрфи — полукровка. Бедный славный Эйдан. Мёртвый, как и прошлое Люциуса. Встряхнув головой, чтобы отогнать неясные давно забытые образы, Люциус снова посмотрел на сына. Он что, держит его за идиота? Да, уместный вопрос. — Ты считаешь меня идиотом, Драко? — озвучил он собственные мысли и готов был поклясться, что сын почти кивнул. Однако сдержался, замотал головой. Щенок. — Тогда объясни мне, каким образом одеяние грязнокровки, которое ты разорвал заклинанием, сейчас цело и невредимо? Он попал в яблочко: Люциус прочитал это на лице сына так отчетливо, будто на бледном высоком лбу действительно проступили буквы, сложившиеся в признание вины. — Откуда ты… — начал было Драко и тут же осёкся. На лице промелькнул страх, но он сразу собрался, нахмурился — Люциус почти похвалил его за это. Похвалил бы, если бы не был так зол. — Крипси заглядывал к нашей маленькой гостье. Если бы он увидел, что её одежда повреждена, он сообщил бы мне. Но как же так? Я только что собственными глазами видел, как ты разодрал эту чёртову тряпку. И теперь я задам свой вопрос ещё раз, а ты будешь со мной предельно честным. Итак: чем закончилась ваша встреча? — Это так важно? — Чем?! — выкрикнул Люциус, почувствовавший вдруг желание вцепиться в горло сына и выдавить из него правду. — Я… Я починил её одежду — разве это важно? — О, это мило. Может, ты её ещё и в лоб поцеловал на прощание? — с сарказмом в голосе поинтересовался Люциус. — Что же ты молчишь? Может, хочешь сказать, что не видишь в этом ничего плохого? Почему ты сделал это? — Не знаю. — Может, ты знаешь, почему был с ней так мягок и почему забыл о Круциатусе? На этот раз Драко даже рта не открыл — молча покачал головой. А Люциус почувствовал, как по коже мурашками заструилось скользкое и неприятное чувство разочарования. Захотелось стряхнуть это с себя. — Не могу поверить, что после стольких лет, в течение которых я внушал тебе чувство превосходства над подобными ей, ты всё ещё способен чувствовать к этой девчонке что-то вроде симпатии… — У меня нет к ней симпатии! — взвился Драко, сжимая кулаки. — Я просто… Черт, я не вижу повода относиться к ней как к куску дерьма, раз уж ты заставляешь меня трахать её! Люциус скривился. Откуда только мальчишка набрался этих словечек? В школе, не иначе. — Разве я не объяснял тебе, что физиология не обязательно бывает связана с положительными эмоциями? Трахать, как ты соизволил выразиться, можно даже того, кого люто ненавидишь. А в твоем случае даже ненависть — слишком сильное чувство. — Тогда чего ты этим добиваешься? — Драко метнул на Люциуса озлобленный, но вместе с тем какой-то замученный взгляд. — Прости? — Ты утверждаешь, что Грейнджер здесь лишь для того, чтобы я мог попрактиковаться с ней перед... браком, — Драко скривился, произнося последнее слово, но Люциус решил не обращать на это внимания, — при этом требуешь быть с ней отстранённым и жестоким одновременно. Я не понимаю! — Действительно, не понимаешь. Быть жестоким — это не совсем то, что я требую от тебя. Отстранённым — ближе к правде. Исключи эмоции, Драко. Я видел, тебе пришлось по вкусу то, что ты получил от неё. Но дело не в мисс Грейнджер. Дело в том, что секс в принципе приносит удовольствие. Особенно в тех случаях, когда ты не заморачиваешься о том, что ощущает твой партнер. Если ты эгоист, любая девушка заставит тебя испытать удовлетворение. Драко покраснел: похоже, он не ожидал такой откровенности от своего отца. Люциус лишь усмехнулся. — Но я всё равно не понимаю… Для чего нужен Круциатус? Ведь для того, чтобы применять его, я должен хотеть этого. Я должен хотеть причинить ей боль. Это никак не вяжется с тем, что я должен быть безразличен. — Помни о том, кто она. Безразличие во время секса поможет тебе уберечься от привязанности. Но ты должен помнить, кто перед тобой. Жалкая выскочка, магловское отродье, подпевала Поттера. Да, ты должен хотеть причинить ей боль. Каждую секунду, даже во время оргазма. — Разве это не… разве для этого я не должен ненавидеть её? — Драко выглядел вконец сбитым с толку. — О нет, поверь мне, для этого достаточно испытывать брезгливость. Ненависть чересчур сильна и может высосать из тебя много сил. Используй то, что проще и доступнее, — наставительным тоном произнес Люциус. — Ты в чем-то прав, конечно, я использую мисс Грейнджер не только для того, чтобы научить тебя обращению с женщинами, но и для того, чтобы излечить твои слабости. Твоя склонность к жалости, как оказалось, — одна из них. Ты должен избавиться от неё, Драко. Многое меняется, мы наконец-то идем к тому, о чём так мечтали поколения чистокровных волшебников: к миру без грязнокровых ублюдков. Не стоит жалеть их; то, что им каким-то образом достались магические способности, не ставит их рядом с нами. Маглы должны оставаться среди маглов. А наш мир — это закрытое элитное общество. И в нем не место таким, как мисс Грейнджер. Драко коротко кивнул. Как будто на автомате, но Люциус не стал акцентировать на этом внимание. Главное, его сын больше не пытался спорить и защищать грязнокровку. Однако нужно было развеять его сомнения до конца. — Чтобы доказать тебе, что мисс Грейнджер не особенная, я сделаю тебе подарок. Завтра у тебя будет другая девушка. — Что?! — Лишь на один вечер. Простая маглорожденная шавка, которую ты после этого больше не увидишь. Просто чтобы ты понял: секс хорош сам по себе, независимо от того, с кем ты им занимаешься. Драко смотрел с недоверием, и это забавляло. Люциус не планировал такого поворота событий, но вид сына, в недоумении хлопающего глазами, стоил того, чтобы придумать нечто подобное. — Думаю, на этом мы сегодня закончим, — сказал он, извлекая из складок мантии палочку и подцепляя с её помощью молочно-белую субстанцию в Омуте. Воспоминание послушно потянулось за кончиком палочки и погрузилось в подставленный стеклянный флакон. Секунду помедлив, Люциус протянул его Драко. — Полагаю, ты захочешь сохранить это, — бросил он с усмешкой. — Завтра я дам тебе знать, когда ты сможешь, кхм… провести сравнение. В последний раз глянув на полное непонимания и смущения лицо сына, он стремительно покинул библиотеку. Сейчас ему нужен был стакан бренди. И ещё одна любимая сигара отца, которого Люциус, кажется, начинал понимать всё больше. *** Гермиона понятия не имела, сколько она просидела на постели, обняв колени и уткнувшись в одну точку. Возможно, годы. Из спасительного оцепенения выдернул знакомый треск: в комнате появился Крипси со скудным ужином. Бросил на Гермиону очередной затравленный взгляд и тут же исчез. А она, кажется, только в тот момент и вдохнула. Судорожно, громко. И наконец дала волю слезам. Это не помогло. Совершенно. Когда сил плакать больше не осталось, когда резь в глазах стала невыносимой, нос заложило, сведённое судорогой горло так же отказалось выполнять функцию по донесению воздуха до лёгких, Гермиона затихла и обнаружила себя лежащей на кровати ничком. Вместе со слезами ушли все силы, но не мысли. Не воспоминания. Нет, они живыми картинками сменяли друг друга в голове. И всякий раз сердце стискивала невидимая рука, которая вдобавок пыталась пропихнуть несчастный орган в живот. Гермиона закрыла глаза, попыталась освободить свою голову от назойливых картинок, но в таком положении они стали только ярче. Почти материальные… Драко Малфой, нависший над ней и трущийся об неё твердым бугром в штанах. Драко Малфой, медленно скидывающий рубашку. Голый по пояс Драко Малфой, ласкающий её между ног… Гермиона всхлипнула и резко открыла глаза. Воспоминание было таким мерзким. А ещё хуже было то, что от него в промежность вернулась та самая пульсация, которую вызвали неумелые прикосновения чертова хорька! — Что же я наделала? — прошептала Гермиона, закрывая рот дрожащей рукой. Она уже чувствовала лёгкую вибрацию в груди: новые порции рыданий, которые совершенно неуместны. Какой смысл рыдать, когда всё уже случилось? Она, Гермиона Грейнджер, почти сознательно дала их школьному врагу, Драко Малфою, трахнуть себя. Трахнуть — иначе не назовёшь! И все её оправдания о том, что она сделала это, дабы избежать боли, — просто куча дерьма. Она предательница. Грязная отвратительная предательница. Она унизила память своих друзей. Что сказали бы Гарри и Рон, будь они живы?! Гермиона с силой впилась зубами в указательный палец руки, которой зажимала себе рот. Даже мимолетная мысль о том, что подумали бы мёртвые друзья о её поступке, причиняла невыносимую боль. Как же она могла так легко сдаться? Она должна была до последнего бороться, до мяса расцарапать спину грёбаного Малфоя, выцарапать ему глаза, кусаться и брыкаться, наплевав на то, что он может сделать с ней в ответ! Она обязана была сопротивляться, а вместо этого… Между ног вновь стало жарко. От одного лишь воспоминания о том, что ей было приятно! Неужели так всё и устроено? Неужели теперь она обречена возбуждаться от одних только мыслей о том, что случилось? Это осознание было гадким и неправильным — хотелось выдрать его из себя вместе со всеми воспоминаниями! Снова закрыв глаза, Гермиона ощутила, как её, словно тяжелым одеялом, накрывает усталостью. Провалиться в сон прямо сейчас было так заманчиво… Рывком поднявшись, она свесила с постели голые ноги и коснулась ступнями холодного пола. Она не заслужила этого сна! Кроме того, Гермионой овладело настойчивое желание помыться. Она вдруг поняла, что пахнет Драко Малфоем. Она была насквозь пропитана его потом, от её кожи несло его слюной. И его сперма до сих пор была внутри неё. От этого Гермиону начало тошнить — спасло только то, что она почти ничего не ела. В этот момент комнату озарил призрачный голубой свет. Он исходил от нашивки, лежащей на тумбе. По подсчетам Гермионы, это была последняя возможность посетить сегодня уборную, и она вцепилась в неё в прямом смысле слова. Ей так хотелось в душ, но пришлось довольствоваться ржавым краном, торчавшим прямо из стены туалетной комнаты. От ледяной воды снова моментально свело руки, но Гермиона с остервенением вновь и вновь окунала трясущиеся пальцы под жалящие струи и тёрла кожу. Руки, шея, лицо… В какой-то момент она скинула намокшую ночнушку и принялась смывать Малфоя с тела, с груди, с живота и рёбер. И плакала, снова плакала, рваными всхлипами выталкивая его из себя. Она просто не заметила сквозь пелену слёз, как стена перед ней осветилась знакомым голубым светом. Сложно было не заметить его в тёмной уборной, но она была слишком поглощена жалостью к себе. Гермиона опомнилась, лишь когда резко стало темно. Её моментально охватил ужас: упав на колени, она принялась шарить по полу в поисках нашивки. Какого чёрта она выпустила её из рук?! Дура, идиотка! Конечно же, порт-ключ исчез. А хуже всего было то, что вместе с ним исчезла её жалкая одежда. Видимо, Гермиона скинула ночнушку прямиком на него. Разве этот день мог стать ещё хуже? Разве вся эта ситуация могла стать ещё хуже? Гермиона скорчилась у стены и попыталась согреть окоченевшие руки своим дыханием. Она снова впала в оцепенение: даже осознание того, что ей, видимо, предстоит провести ночь в этом туалете, не вызвало новый поток слёз. Правда, от мысли, что её в таком виде обнаружит Люциус Малфой, защемило сердце и начало тошнить. Она едва успела оттолкнуться от стены, чтобы сплюнуть в унитаз горькую желчь, что обожгла горло. — Я знаю, — прошептала она в темноту, откашлявшись, — это моё наказание… Последние слова какое-то время стучали у неё в ушах вместе с кровью. Где-то глубоко в мозгу здравый смысл пытался сопротивляться этой абсурдной разрушающей мысли, но Гермиона была так измучена, что просто приняла её, отдалась ей, вновь обхватывая ноги и прижимаясь к стене. Она проиграла это сражение, и сейчас ей нужно было просто забыться. Несмотря на боль, холод и неудобную позу. И она наконец позволила неспокойному сну принять её в свои колючие объятия.