Учебное пособие

— Мисс! Нужно вставать. Пожалуйста, мисс… Гермиона распахнула глаза и ошалело уставилась на Крипси, который осторожно тряс её за плечо. Ей понадобилось несколько секунд на то, чтобы сообразить, где она, и вспомнить, что произошло. — Ты… Тебя прислал Малфой… Люциус? — язык ещё заплетался со сна, но страх ледяными струйками уже расползался по обнаженному телу. К удивлению Гермионы, домовик отчаянно затряс головой, от чего огромные уши нелепо заколыхались. — Я перенесу мисс в комнату, скорей, — запищал Крипси и потянул её за руку. Аппарация, как обычно, прошла отвратительно. Но Гермиона даже внимания не обратила на боль в коленях от неудачного приземления. Сейчас она решительно не понимала, что происходит и почему домовик помогает ей. Боязливо осмотрела спальню, будто ждала, что разъярённый Люциус Малфой выскочит из шкафа. В комнате было тихо и прохладно. Её одежда валялась на полу недалеко от кровати. Гермиона натянула ненавистную тряпку, а найденную под ней нашивку положила на тумбу, на которой её уже ждал скудный завтрак. — Что происходит, Крипси? — наконец тихо спросила она, повернувшись к домовику. Тот опять задрожал всем телом. — Я принёс мисс завтрак, а в спальне пусто… Я боялся, хозяин решит, что мисс сбежала, и убьет Крипси, — запинаясь прошептал он. — Потом увидел одежду и порт-ключ. И нашёл вас. — Почему ты… — Гермиона сглотнула, — почему ты не пошёл за своим хозяином? — Хозяин наказал бы мисс, Крипси знает, — едва слышно прошептал домовик, пряча от Гермионы свои выпуклые глаза. А она почувствовала, как у неё перехватывает горло и начинает нестерпимо щипать в глазах от смешанного чувства жалости и благодарности к этому маленькому нелепому существу. — Спасибо, Крипси. Я… спасибо… — выдохнула она, смахивая непослушную слезинку, успевшую скатиться по щеке. — Хозяин скоро придёт, мисс нужно поесть, — домовик ткнул узловатым пальцем в сторону тумбочки и с треском исчез. Гермиона тяжело опустилась на постель и спрятала лицо в ладонях. Её трясло. Сложно было сказать, почему: из-за холодного ветра, врывающегося в распахнутое окно, или из-за нервного потрясения. До неё даже не сразу дошло, что сейчас ей снова придётся встретиться с демоном, терзавшим её в последние дни. Или месяцы — она уже не могла вспомнить, сколько времени провела в ненавистном поместье. Немного успокоившись, она взглянула на тумбочку. Желудок требовательно заурчал, несмотря на неаппетитный вид еды. Вкус завтрака оказался под стать, но Гермиона была так голодна, что с радостью съела и остывшую кашу, и кусок черствого хлеба. Еда немного отвлекла её от тяжелых мыслей, однако стоило с ней покончить, как они вернулись. Больше всего угнетало ожидание: она никак не могла отвести глаза от двери, в которую каждую секунду мог войти Люциус. Страх скрёбся изнутри острыми коготками, но Гермиона пока держалась, не давала ему выбраться наружу и вцепиться себе в горло. До тех пор, пока злополучная дверь в спальню всё-таки не распахнулась. Люциус Малфой, как всегда, выглядел великолепно, вдобавок хищно улыбался. Гермиона против воли почувствовала себя маленькой замарашкой на фоне этого ухоженного и хорошо одетого мужчины. И на автомате потянула на себя простыню, закрывая голые ноги. — Отвратительно выглядите, мисс Грейнджер, — ядовито процедил Малфой, словно прочитав её мысли. Гермиона скривилась. Какого, собственно, чёрта? Она так выглядит благодаря этому мерзкому и жестокому человеку и не должна позволять ему оскорблять себя. Она уже собиралась ответить что-то хлёсткое, но Люциус опередил её. — Неужели вчерашняя встреча с Драко настолько не понравилась вам? — поинтересовался он светским тоном, запирая дверь и вновь обращая на Гермиону свой пристальный взгляд. Она невольно поморщилась при упоминании младшего Малфоя. — Да, вижу, вы не сильно впечатлены, — Люциус шагнул к Гермионе, заставляя её сжаться и выше подтянуть простыню, — но вы должны простить моего сына: он неопытный щенок. Одного урока недостаточно, чтобы научить его доставлять наслаждение. — Убирайтесь к черту, — выдохнула Гермиона, стоило Люциусу вплотную подойти к кровати. Она почти не вслушивалась в его слова о неопытности Драко: её парализовал страх от близости Малфоя. Вдобавок ей начало казаться, что его холодный пристальный взгляд способен пробраться под простыню и жалкую ночнушку, и от этого моментально начинало мутить. — Никогда не привыкну к вашей вульгарности, мисс Грейнджер, — произнёс Люциус и, прежде чем Гермиона успела хоть что-то предпринять, он подался вперёд и впился длинными пальцами в её подбородок. — Да что вы… — Молчать! — он чуть повысил голос, но тут же успокоился и снова заговорил вкрадчиво. Пробирая до костей. — Я смотрю, вам настолько не понравилось, что вы, похоже, прорыдали всю ночь? Или вы плакали потому, что это сделал с вами не один из ваших дружков, а? Гермиона судорожно вздохнула, несмотря на своё плачевное состояние, возмущенная такой бестактностью и очередным нарушением своего личного пространства. Люциус же, словно почуяв это, придвинулся ещё ближе. — Впрочем, я видел, как вы стонали и извивались под ним, словно последняя продажная девка, — произнёс он, с усилием проводя по щеке Гермионы указательным пальцем. Словно в попытке стереть краску стыда, вмиг залившую лицо. — Откуда… — Воспоминание. Вы были в нём так убедительны, что я склонен верить в искренность того, кхм… экстаза. Это было уже слишком! Малфой будто запустил свои мерзкие руки Гермионе под кожу, прикоснулся к тому, что ещё не успел замарать. Гермиона дёрнулась, одновременно с этим впиваясь ногтями в его запястье. Ей удалось высвободить свой подбородок из пальцев Люциуса, однако другой рукой он тут же схватил её за волосы на затылке. — Отпустите! — взвизгнула Гермиона, но вырываться перестала. Из-за страха: не столько перед болью, сколько перед яростью, исказившей безупречное лицо Малфоя. — Разве я не говорил, что сделаю с вами, маленькая мерзавка, если вы ещё раз посмеете прикоснуться ко мне? — прошептал он, оттягивая волосы Гермионы. А она только сейчас сообразила, что до сих пор изо всех сил вдавливает свои неприлично длинные ногти в запястье Малфоя. Гермиона медленно разжала руку и зачарованно уставилась на четыре аккуратных полумесяца на аристократически бледной коже. У неё звенело в ушах; от боли, пронзающей затылок, на глаза уже навернулись слёзы, а теперь ещё и эти отметины… Будто всё это происходило не наяву, не с ней. И вовсе не её горло сдавила освобождённая рука Люциуса. — Ваша дерзость, моя маленькая грязнокровка, переходит всякие границы, — вкрадчиво произнёс он, слегка отстраняясь от Гермионы, дав ей втянуть немного воздуха — насколько это вообще было возможно с чужой рукой на горле. — Впрочем, мне это нравится, — Малфой усмехнулся, небрежно отталкивая Гермиону от себя. — Вы как дикий зверёк, который рычит даже тогда, когда кости его маленьких лапок раздроблены капканом. Слова Малфоя ослабляли. Он прицельно бил по болевым точкам. Несмотря на слабые попытки игнорировать эти удары, он пробирался в самое нутро и прожигал своим ядом последнее, что осталось у Гермионы, — её надежду. А она сидела на постели, спрятавшись за каскадом своих волос, и не могла найти ни одного едкого слова, которым можно было бы ужалить этого чудовищного человека. — Чего вы от меня хотите? — тихо спросила она, проклиная себя за эту вселенскую усталость в голосе, за то, что по-прежнему не подняла на Люциуса глаз. — Я хочу, чтобы вы были послушной девочкой и не мешали мне учить Драко. На это Гермиона почти съязвила. Почти. Её остановило лицо Малфоя-младшего, всплывшее перед внутренним взором: напряженное, полное сомнения и потаённого отчаяния. Нет, он не был безжалостным извергом, как его отец. Пока не был. — Надеюсь, он сбежит от вас раньше, чем вы успеете превратить его в собственную копию, — выдавила она, всё же посмотрев на Люциуса исподлобья. — О, я сомневаюсь, мисс Грейнджер, — заявил он с самодовольным видом, присаживаясь на край постели. Гермиона машинально отодвинулась. — Видите ли, Драко слишком привык к комфорту. А если он решит сбежать, то останется без средств к существованию. Поверьте, это не в его интересах. Вот, значит, как. Последние слова Люциуса словно ненадолго отдёрнули завесу, скрывавшую истинные мотивы Драко Малфоя. Всё до банального просто: он позволяет отцу помыкать собой из-за денег. Гермиона скривилась от осознания этого. — Бьюсь об заклад, вы бесконечно счастливы, что вырастили тепличного бесхребетного мальчика, — процедила Гермиона, правда, без особого удовольствия: ей не хотелось препираться. Сейчас она мечтала только о том, чтобы Люциус поскорее убрался. Но он, похоже, пока не планировал оставлять её в покое. Нет, в ответ на её реплику он расхохотался — громко и как будто даже не наигранно. Гермиона недоверчиво посмотрела на Малфоя. Он точно сумасшедший: она ожидала, что за оскорбление своего отпрыска Люциус как минимум отвесит ей оплеуху, а скорее, наградит очередным Круциатусом. Перехватив её полный недоумения взгляд, Малфой тут же успокоился. Как след от внезапного приступа веселья на лице осталась лишь кривая усмешка. — О ваш язык можно порезаться, мисс Грейнджер. В такие моменты я начинаю немного жалеть о том, что вы лишь ничтожная грязнокровка и век ваш недолог. В этом был весь Люциус: снова он говорил спокойным будничным тоном о вещах, которые заставляли Гермиону трястись. Слова Малфоя покрывали её изнутри толстой коркой льда, парализовали разум. И вот уже в голове колотится одна-единственная мысль: «Я не хочу умирать, не хочу умирать!» — и Гермиону накрывает беспомощностью. Она почувствовала, как слабеют мышцы, которые помогали ей сидеть прямо, как уходит желание сопротивляться, спорить, язвить. А вместо него возникает противоречащее голосу разума желание свернуться клубочком и смиренно ждать того, о чем говорит Малфой. Похоже, это отразилось на лице Гермионы, потому что хищная улыбка Люциуса, пристально наблюдавшего за ней, стала шире. — Осадить вас проще, чем я думал, — бросил он, покручивая в руках палочку, которую успел извлечь из складок мантии. Гермиона инстинктивно сжалась, предчувствуя боль. И от этого тут же захотелось отхлестать себя по щекам за трусость. — Чего вы добиваетесь? — устало спросила она, на этот раз заставив себя в упор поглядеть на Малфоя: судя по виду, тот искренне наслаждался этой незатейливой и бессмысленной, по мнению Гермионы, беседой. — О, ничего особенного, как обычно проверяю на прочность ваш хребет, — последние слова он выделил особо, от чего Гермиона против воли ощутила очередную волну холода, пробежавшую по едва прикрытому тонкой тканью позвоночнику. Малфой снова играл с ней, изматывал, кромсал её терпение. Это вызывало одинаково сильные желания броситься на него или выброситься в окно. Обычно все игры Люциуса заканчивались одинаково, поэтому Гермиона поджала губы и ждала. Сейчас ему надоест болтать, и он снова будет терзать её Круциатусом. Вот сейчас... — Что ж, бессмысленно тратить на вас ещё хотя бы секунду, — сказал Люциус, поднимаясь с постели. Гермиона едва удержалась от того, чтобы не разинуть рот. Он что, вот так просто уйдёт? Никаких издевательств и пыток? — Да, не ждите вечером Драко: у него другое задание. Сегодня я преподам ему урок о том, что секс — это лишь средство достижения удовольствия, а вовсе не атрибут привязанности. Он должен понимать, что личность партнёра не так уж важна. Гермиона слабо понимала, о чём говорит Люциус. В этот момент она сосредоточилась на одной мысли: «Пусть он уйдёт, пожалуйста, пусть он просто уйдёт!». Малфоя, похоже, не удовлетворило то, что Гермиона оставила последнее заявление без должного внимания. Он снова наклонился к ней, заключая её впалые щеки в тиски собственных пальцев. — Я хочу, чтобы вы полностью осознавали своё положение вещи, мисс Грейнджер, — тихо произнёс Люциус, глядя Гермионе в глаза. Она засопела и попыталась вывернуться. Желание поскорее избавиться от Малфоя некстати вступило в схватку с гордостью. Гермиона с трудом прикусила язык, однако постаралась вложить максимум своего негодования во взгляд. Малфой отметил это очередной ухмылкой. — То, что мне нравится ваша дерзость, вовсе не означает, что я оставлю её без должного наказания, — шепнул он, притягивая Гермиону к себе. От Малфоя снова шёл тошнотворный горьковатый запах крепкого табака, поэтому она попыталась отвернуться, но Люциус сильнее стиснул её щёки. — Ваши ничтожные родители не учили вас, что нужно смотреть в глаза тем, кто с вами разговаривает? — Не смейте… говорить плохо… о них! — выдохнула Гермиона, превозмогая боль и неудобства. У неё возникло острое желание плюнуть Малфою в лицо, но она не могла сделать этого чисто физически. — Рычите, мисс Грейнджер, рычите, — нараспев произнес Люциус, наклоняясь к уху Гермионы, — это возбуждает. Последние слова, произнесенные шёпотом, оборвали внутри Гермионы тонкую ниточку, на которой крепилась её отвага. Раз — и та полетела к чёртовой матери, попутно корёжа органы, оставляя за собой ощущение пустоты. Пустоты, которая начала засасывать так старательно вдыхаемый воздух. Лёгкие словно исчезли — нечему было поглощать кислород и отправлять его в кровь. От этого закружилась голова. И когда Малфой медленно убрал свои пальцы, попутно бесцеремонно раздвигая указательным сжатые губы и царапая нежную кожу, Гермиона почти не сопротивлялась. Её снова сковало чертовым страхом. И пришло осознание: она готова терпеть от Люциуса боль, но не… это! Если он захочет надругаться над ней, она просто сойдёт с ума. Она не сможет расслабиться и абстрагироваться так, как сделала это с Драко. И она скорее умрёт, чем позволит Люциусу Малфою сделать с собой что-то подобное! Он уже поднялся, выпрямился во весь рост и сейчас возвышался над ней, сложив руки на груди. И снова эта ухмылка, выражающая одновременно самодовольство и брезгливость. Гермиона посмотрела на своего мучителя снизу вверх и в который раз почувствовала себя ничтожной и беспомощной. Это чувство всё глубже въедалось под кожу, как бы она ни сопротивлялась. И будь она чуть слабее — расплакалась бы сейчас на глазах у Малфоя. — Я пришлю Крипси — он отведёт вас помыться, — бросил Люциус, поморщившись. Будто от Гермионы несло за милю. Но ей было наплевать на эти ужимки. Лишь бы он ушёл. Как можно скорее! А Малфой, помедлив, добавил: — Мойтесь старательно, вечером я, возможно, приду и проверю. Он вернётся вечером?! Только не это, пожалуйста, только не это! Пока Гермиона боролась с приступом панического ужаса от последних слов Люциуса, он почти дошёл до двери. Почти распечатал её заклинанием. Однако остановился и снова повернулся к кровати. — Чуть не забыл, — с ехидной улыбкой человека, который никогда ничего не забывает, протянул Малфой, — думаю, вам будет интересно узнать, что сегодня Тёмный Лорд официально открыл охоту на ваших друзей — предателей крови. Боюсь, скоро все рыжие ублюдки отправятся следом за никчёмным Рональдом Уизли. Взмах палочкой — и вот Малфой уже скрылся за дверью, не дав Гермионе ни полшанса на то, чтобы как-то отреагировать на его слова. Слова, которые всё ещё звенели в тишине комнаты, никак не укладываясь в голове. Она ещё не успела осознать ужас того, что Люциус Малфой может сделать с ней… Тело отреагировало раньше разума. Гермиона почувствовала, как у неё сжалось горло, но даже это не помогло: она лишь успела прикрыть рот ладонью, чтобы её скудный завтрак не оказался на постели. Перегнувшись через край кровати, она выплеснула на пол всё, что съела. Пролежала так ещё какое-то время, сплёвывая кислую слюну. «Боюсь, скоро все рыжие ублюдки отправятся следом за никчёмным Рональдом Уизли». Вот она — её сегодняшняя порция боли. И это в сотню раз хуже Круциатуса. — Сволочи, — прошептала Гермиона и разрыдалась. От страха, беспомощности, ненависти — от всего сразу. Поверить в то, что уже завтра все Уизли будут мертвы, было даже сложнее, чем в смерть Гарри и Рона. Хотя, возможно, она просто успела смириться с потерей лучших друзей, а вот новый удар пришёлся аккурат по обнаженным нервам. И разворотил внутри то, что ещё оставалось целым. Она продолжала захлёбываться слезами, перебирая в мыслях образы Джинни, Фреда, Джорджа, немного несуразного Артура Уизли, строгой, но бесконечно заботливой Молли — все они были в её голове чуть более совершенными, чем в реальности. Словно смерть уже забрала их и окутала своей особой идеализирующей дымкой. Когда в комнате появился Крипси, ему пришлось потратить несколько минут на то, чтобы растормошить Гермиону и отправиться с ней в ванную. Там домовик еще какое-то время уговаривал её помыться. Гермиона сдалась только потому, что от её рук и волос отчётливо несло. Она подумала было, что вонью можно отпугнуть Люциуса Малфоя, но почти сразу отмела эту мысль: если он захочет сделать с ней что угодно, то сделает. В конце концов, он волшебник и может применить очищающее заклинание. Тёплая вода немного успокоила, вместе с мерзким запахом рвоты Гермиона смыла с себя охватившее её отчаяние. Нельзя давать Малфою возможность ослабить себя. Уизли под защитой Ордена. Да и сами они — отличные волшебники! Да, так и есть, нужно просто поверить в то, что они смогут защитить себя... В этот момент совершенно некстати пришли мысли о родителях. Что было бы с ними, не сотри Гермиона их память, не отправь на другой континент? Пожиратели могли бы убить их просто так, за то, что мистер и миссис Грейнджер посмели произвести на свет грязнокровку. Думать об этом было невыносимо. Размышления о родителях и семье Уизли, которой угрожала смертельная опасность, вытягивали из Гермионы последние силы. Ей нужно было собраться. Это было жизненно необходимо. Оказавшись в комнате, Гермиона заметалась по ней, как дикое животное по клетке. Избавившись от страхов за родных и близких, она снова впустила в сердце страх за себя. Если Люциус действительно вернётся сегодня для… даже думать об этом было мерзко и больно… для того, чтобы изнасиловать её, Гермиона этого не переживёт. И если раньше она не представляла, где край того, что она готова вытерпеть ради собственного спасения, то теперь понимала вполне отчетливо: вот он, прямо под ногами. Если прислушаться, можно было услышать тихий шорох, с которым остатки её надежд словно мелкие камешки скатывались в пропасть. Гермиона довольно смутно представляла, что нужно делать, когда Малфой придёт к ней. Мысль о том, что это была лишь очередная уловка, пустые слова, призванные её запугать, отправилась в помойку почти сразу. Люциус Малфой был бесконечным мерзавцем и негодяем, но не пустозвоном. Хотя у Гермионы в голове не укладывалось, что человек, считающий её мерзким ничтожеством, способен при этом желать её как женщину. Человек, имеющий деньги, власть и красивую, пусть и холодную с виду, жену. Человек, с гримасой отвращения на лице сообщивший, что он не собирается её «трахать». Всё это приводило Гермиону в смятение. Может, она уже сходит с ума и её помутнённый разум исказил реальность? Или Малфой всё же придумал новый способ издевательства над ней? Решил: раз унижения не помогают сломить грязнокровку, нужно действовать иначе. Давить на потаённые страхи. Если бы это действительно было так! Гермиона присела на край кровати и бездумно уставилась в пол. Крипси, как всегда, оперативно очистил его от очередной лужицы рвоты — сколько их ещё предстоит убрать несчастному домовику? Гермиону передёрнуло от лёгкого отвращения к самой себе. Слабачка. Совершенно внезапно она вспомнила о том дне, когда Малфой затащил её в ванную и всучил ей опасную бритву. Когда это было? Кажется, месяцы и месяцы назад. О, как бы всё изменилось, не будь Гермиона такой слабачкой! Возможно, она уже была бы мертва, и это было бы… прекрасно. Гермиона закрыла глаза и впустила в мозг картинку: она, перерезающая горло Люциуса опасной бритвой. Никогда прежде она не видела такого, даже в кино. Но сейчас представила это чётко и детально. Она представила алую кровь, стекающую на идеальную мантию. Длинные пальцы, которые несколько мгновений пытаются зажать рану — они тоже в крови. Как и руки самой Гермионы. От этих мыслей в груди закопошилось что-то, до тошноты напоминающее предвкушение. Резко открыв глаза, Гермиона шумно втянула воздух и зажала рот ладонью. Да что с ней? Что с ней происходит?! Рывком поднявшись с постели, она приблизилась к зеркалу и уставилась на своё отражение. Разве что-то изменилось? Та же болезненная худоба, синяки под глазами, обескровленные щёки и губы. И неприятная, совсем свежая затравленность во взгляде. Если не брать в расчёт последнее, то она всё та же Гермиона Грейнджер, просто попавшая в тяжелые жизненные обстоятельства. Она всё та же девушка, которая не способна ненавидеть кого-то настолько, чтобы мечтать его убить. Зеркальная поверхность притягивала. Гермиона протянула руку и коснулась гладкого и холодного зеркала. Словно в трансе обвела отражение своего лица. Нет, она уже другая. Скитания, голод и недосып изменили её внешность. А потери — настоящие и будущие — взгляд. Он потускнел. И одновременно с этим стал глубже и жёстче. Гермиона нахмурилась и раздула ноздри, сгоняя с лица печать отчаяния и страха. Прежняя Гермиона Грейнджер, возможно, стала бы цепляться за свои идеалы. Но в нынешних обстоятельствах верить в то, что любые конфликты разрешаются словами, глупо. И опасно для жизни. Идея пришла сама собой — она показалась такой естественной и правильной. Пару секунд замешательства, а потом Гермиона рванула к тумбочке и достала из неё склянку с мазью от ожогов. На глаза попалась бутылочка с успокаивающим зельем, о котором она благополучно забыла. Что ж, оно ей пригодится. Сегодня же вечером или уже никогда... Флакон с мазью, имеющий внушительное толстое дно, удобно лёг в руку. Немного поразмыслив, Гермиона всё же вернулась к постели и обмотала ладонь простынёй. Проверила, плотно ли закрываются створки трюмо. Первый удар оказался слишком слабым, от места второго в разные стороны расползлись кривые трещины. Гермиона рассерженно выдохнула и ударила ещё раз, с особым остервенением. В ответ зеркало ощетинилось острыми осколками, которые всё ещё держались на створке. Расшатав самый крупный, Гермиона осторожно отделила его от остальных. Тронула один из краёв и тут же отдёрнула руку, удовлетворённо слизывая с пальца капельку крови. Сердце бешенно колотилось, руки вспотели, а горло сдавило от волнения, поэтому Гермионе понадобилось несколько минут на то, чтобы успокоиться. Присев на край кровати, она повертела осколок в руках, заглянула в него. Теперь во взгляде ясно читалась лихорадочная решимость. Даже страх отступил на задний план. Оглядев постель, Гермиона сунула осколок под подушку, вернулась к трюмо и прикрыла покорёженную створку. Осталось дождаться Люциуса Малфоя.