***
В суматохе прошел месяц, всё вокруг казалось сном, иногда мне казалось, что меня оглушили. Дима приходил в норму: много шутил, улыбался и выспрашивал у меня каждую минуту, проведённую в университете. На первый взгляд, его словно не заботило то, что он прикован к кровати и не чувствует ног. Приближалась та самая дата, когда Диму должны были увозить в Германию на операцию. Меня раздирали смешанные чувства, я был безмерно рад, что Дима вскоре снова встанет на ноги, но противное чувство тревоги скреблось изнутри, требуя, чтобы я не отпускал его. Я обговорил с врачами Димы, проконсультировался с некоторыми специалистами и пришел к выводу, что составленный план операций и реабилитаций не даст ожидаемого эффекта. Конечно же, назначенная операция принесёт свои плоды, но также потребуется хирург-ортопед, который уже имеет опыт с такими случаями. Конечно, же я узнал имя ортопеда, который собирался оперировать Диму и собрал о нём информацию через друзей моего отца. Опыта у него было маловато, хоть и были блестящие оценки из мединститута и короткий послужной список, в котором не было ни одного пятнышка, у меня он доверия не вызывал. Я отказался от проведения второго этапа операций, посоветовавшись с Денисом, да и методы восстановительного курса у них были разработаны слабовато, поэтому я решил обратиться к отцу. Мой отец довольно известный кардиохирург в мире медицины, живёт как обычный среднестатистический американец. Я был полностью уверен, что он сможет достать нам лучшего специалиста и хорошие условия для выздоровления, даже не выходя из дома, просто набрав на своём мобильном нужный номер. Конечно же, это будет стоить немало, но Денис даже заикаться о деньгах не позволил, ведь он взял на себя все расходы на лечение друга. Я никогда ни о чем не просил отца из-за своего упрямства и самоуверенности, но жизнь преподала мне хороший урок: никогда не говори "никогда". Я позвонил домой, когда в Вашингтоне был вечер, чтобы не попасть на дежурство отца. – Привет, пап, – как можно спокойнее заговорил я, услышав знакомый мужской голос. – Нейл? – удивился он. – Давно же ты не звонил своему старику. – Дела были… – уклончиво ответил я. – Знаю я, что ты просто так никогда не звонишь первым. Что-то случилось? – Вот так сразу, да? – Беру пример с тебя, сын. Ты же у нас не любитель лишнего трёпа. – Отец фыркнул, в голосе проскальзывала усталость и облегчение. Как-никак он был рад моему звонку. – Так что там? – Пап, мне нужны твои профессиональные связи… – Господи! Только не говори, что ты кого-то убил! – ужаснулся отец, мне даже показалось, что у него выскользнул телефон из рук. – Что ты там успел придумать?! Нет, конечно! – Тогда что случилось? – нетерпеливо рявкнул папа, но почти сразу же его тон понизился, а голос стал сиплым: – Неужели кто-то залетел от тебя? – Сколько ещё безумных вариантов ты выкинешь? – прошипел я, закатывая глаза. – Сын, ответь мне честно! Твоя девушка беременна?.. Она несовершеннолетняя? – ахнул отец. – Это, конечно, нисколько не смешно, – повысил голос я. – Ладно, ладно, – рассмеялся отец. – Ну пошутил папа, чего сразу злиться? – То, о чём я хочу тебя попросить… Воспользуйся своими связями и устрой, чтобы мистер Ричард Селмон занялся одним человеком, повреждения у него очень серьёзные. Первая операция пройдёт в Германии, но я не думаю, что они смогут поставить его на ноги полностью, поэтому мне нужен Ричард Селмон. Пожалуйста, пап… Это очень важно для меня. О деньгах не переживай. Поговорив с отцом по телефону, я вышел из квартиры и направился в больницу. Дима стал лучше себя чувствовать, по крайней мере, говорил он без затруднений и мог часами обсуждать больничную еду или своих братьев и сестёр. Но, несмотря на его бесконечный оптимизм и болтовню, он быстро уставал и порой глаза у него становились как у побитого щенка. Дима не из тех людей, которые стали бы жаловаться на что-то, раньше он рассказывал мне о несправедливом отношении в его семье, но, как я понял, делился этим он только со мной. Как-то я попытался разговорить Дениса, по его словам я понял, что он и понятия не имел, как жил его друг. Когда я почти дошел до палаты, то услышал недовольный мужской голос, явно превышающий положенные приличным людям децибелы. Не став стучать или выжидать чего-либо, я открыл дверь и застал у кровати Димы его родителей, которые по лицам были не в лучшем настроении. Завидев меня, отец заметно сжал зубы так, что желваки на скулах заиграли, а затем быстрым шагом направился в мою сторону. Дойдя до меня, он, видимо, хотел толкнуть меня посильнее, чтобы выйти из палаты, показывая своё превосходство. Вот только не зря же я носил форму капитана в старшей школе, низкому мужчине с пивным брюхом меня и всеми силами не сдвинуть с места. Отец Димы, скрипя зубами, обошел меня после неудачной попытки оттолкнуть, за ним последовала и его жена, также ничего не сказав. – Что случилось? – спросил я, подходя к дивану и сбрасывая на него свою сумку и пальто. – На тебе лица нет. – Ничего, – натянуто улыбнулся он, сжимая в руках одеяло. Я подошел и отодвинул столик на колесиках, чтобы беспрепятственного устроиться на краю кровати и взять Диму за руку. – Ну что такое? Улыбаешься, а у самого глаза на мокром месте. – И где ты так хорошо выучил русский? – пробурчал Дима с улыбкой, вот только из глаз скатились слёзы и, даже не задев щёки, градом упали на одеяло. – У меня хороший учитель, – улыбнулся я, обхватывая его щеки своими ладонями. Тонкие губы Димы уголками опустились, брови скорбно изогнулись, а подбородок сморщился, как косточка персика. Его слёзы не останавливались, наоборот – их становилось всё больше. – Эй, ты чего? – Я им не нужен, – сквозь всхлип произнёс он. – Рассказал им о нас и... И из-за этого я им не нужен. Я пережил клиническую смерть, полгода комы и теперь даже в туалет сам сходить не могу!.. Я не хочу больше прятаться по углам, улыбаться как идиот и жить, скрывая тебя. Разве я не прав? – Ты прав, – успокаивал я его, обнимая и целуя в макушку. – И ты нужен мне. – Мне так плохо, – заикаясь, прошептал Дима, прижимаясь к моей груди. – Знаешь, я думаю, что тебе стоит вернуться домой. Не стоит мучить себя, живи… Я не хочу, чтобы тебе было плохо. – Я тебя сейчас ударю. – Нахмурившись, я слегка отстранил его, чтобы заглянуть в полюбившиеся мне «глаза бэмби». – Прекрати нести чушь. – И Денису я скажу, чтобы прекратил платить за меня. Я всем только докучаю. - Это всё больше и больше походило на истерику. – Никому ненужный, беспомощный и никчёмный! Что за жизнь такая?! Да лучше бы я умер! Не хочу больше это выносить! – Дима! – крикнул я, встряхивая парня за плечи. – Сейчас же успокойся! Он посмотрел на меня потухшим взглядом, в котором я не прочитал ничего кроме отчаянья и боли. – Проклятые ноги! – со злостью шептал Дима. Никогда ещё я не видел его в таком состоянии, он всегда был весел и очень энергичен. Впервые он выставил на показ столько негативных эмоции, и всё было вперемешку: гнев, обида, отчаянье и усталость. – Я не хочу так жить, не хочу быть обузой! Не хочу больше смотреть в глаза медсестре, которая… которая… Ну почему это произошло со мной? Что я сделал не так, за что Бог так меня наказывает? – Посмотри на меня. – Я даже не представлял, что в моём голосе может быть столько отчаянья, что он может дрожать от страха, но я постарался взять себя в руки и уже более спокойно продолжил: – А теперь посмотри на вон тот диван напротив плазмы. Ты видишь кресла рядом с ними? А столик, на котором куча моего барахла? Закусил губу, оленёнок застыл, разглядывая указанную мной часть его палаты. Я обнял его за плечи, не закрывая обзора. Мои руки подрагивали, но я очень старался, чтобы голос у меня был ровным и успокаивающим. – Я практически жил на этом диване, да и всё ещё живу на нём вот уже полгода. Я здесь ел, и спал, и курсовые делал, и работал. А вон на том диване, – произнёс я, легким движением слегка разворачивая Диму, – я сидел днями, читая тебе и каждый раз, переворачивая страницу, смотрел, а не проснулся ли ты. Не было ни дня, чтобы я не думал о тебе. Я ждал тебя и очень боялся, что открыв глаза, первым делом ты увидишь лишь пустую палату, а не меня рядом с собой. Я верил, что ты вернёшься ко мне, поэтому не говори, что ты не хочешь жить. – Это самый длинный монолог, который я когда-либо слышал от тебя, – произнёс Дима, стирая со щёк слёзы и прижимаясь к моему боку. Я снова поцеловал его в макушку, а затем, закрыв глаза, вдыхал запах его волос. –Ты даже не представляешь, насколько я был счастлив, когда ты открыл глаза. – Я немного сменил положение, чтобы наши лица были друг напротив друга и стал медленно целовать щеки Димы, его нос, лоб и губы, говоря при этом: – Прости, что не говорил раньше, насколько ты важен для меня. Я мог столько раз сказать тебе эти простые три слова, но… я такой дурак, Дим. Я люблю тебя. Прости, что уехал. Нужно было остаться с тобой и… – Ней, скажи мне честно, – Дима слегка оттолкнул меня и посмотрел в мои глаза, – ты уехал тогда, думая, что больше не вернёшься ко мне? Ты уехал, чтобы прекратить всё? – Что за дурные мысли крутятся в твоей красивой голове? – произнёс я, хмуро поджимая губы. – Это ведь не так? – Конечно, не так. Я уехал, потому что отец хотел, чтобы я учился в Вашингтоне. Да я даже денег отложил на возвращение в августе, мне нужно было только уладить формальности, и я бы вернулся на всё лето к тебе. – Для меня ты и так вернулся спустя день, – улыбнулся он. – Как-никак я провёл в коме всё это время. – Отныне давай рассказывать друг другу всё, хорошо? – предложил я, устало вздыхая. – Если тебя что-то будет тревожить, то я хочу узнать об этом первым. – Как и я хочу знать то, что происходит у тебя в голове. Ты ведь никогда не рассказываешь мне ни о чём. – Это моё упущение, – виновато произнёс я. – Давай я тебя устрою поудобнее, а потом расскажу тебе всё, о чём ты только попросишь. – И о чём не попрошу, тоже рассказывай, – заявил он, успокаиваясь. Теперь он снова стал собой - тем самым оленёнком, только покрасневшие глаза и нос напоминали о недавней истерике. Поднявшись и нащупав сбоку рычаг, аккуратно потянул его на себя, и верхняя часть кровати опустилась, приняв полностью горизонтальное положение. Дима поёрзал, я помог ему лечь поудобнее и устроился рядом, вновь обнимая его. – Итак, что ты хочешь узнать?***
Иногда я засыпал во время разговора с Димой, лёжа на кровати и обнимая его. Никогда не думал, что просыпаться и первым делом видеть любимые глаза светло-карего цвета так приятно. Чувствовать его рядом и понимать, что он здесь... Это неописуемое чувство. После того разговора, мы стали намного ближе, и понимать друг друга стало проще. Один день изменил всё, что было до этого. Я понял, что больше никогда не смогу встретить человека, который бы хоть немного был похож на Диму, потому что таких людей как он на свете больше нет. – Я, кажется, набрал в весе, – произнёс шепотом Дима, пока сонно смаргивал, пытаясь восстановить зрение после полуденного сна. – Да и ты выглядишь лучше. Только, Ней, брейся чаще одного раза в месяц. – Я бреюсь чаще, – ответил я охрипшим голосом. – Ну вот такой у тебя парень, что поделать? – И это всё в плюсе с твоей манерой одеваться делает тебя невероятно сексуальным. Медсёстры часто заглядываются на тебя, я, знаешь ли, ревную, – пробурчал Дима, натягивая одеяло по самый нос и отводя взгляд. – Меня, конечно, всё устраивает, но если бы я был девушкой… – О, Боже! – я закатил глаза, шумно вздохнув. – И хорошо, что ты не девушка. Ты бы свёл меня с ума! – Ну прости, – насупился он. – У тебя нет причин для беспокойства, – улыбнулся я, сжимая бурчащий кокон в объятиях. – Я люблю тебя. Мне нет дела до других людей, и я даже рад, что ты парень. – Разве в этом есть плюсы? – Конечно. На тебя ведь тоже засматриваются, но это в основном девушки, а слабый пол чаще не предпринимает активных наступлений. В какой-то степени я спокоен, – задумчиво объяснял я, пропуская тёмные волосы Димы между своих пальцев. – А вот мужчины не такие… Они не станут долго выжидать или высматривать понравившуюся им девушку. Я даже не сомневаюсь, что мой оленёнок был бы очаровательной девушкой, поэтому меня это напрягает. – Кому-кому, а вот тебе бы не стоит переживать из-за конкурентов. Перед тобой любой человек непроизвольно начинает робеть. – И ты тоже? – улыбнулся я. – Поначалу я очень нервничал рядом с тобой, потому что чувствовал себя деревенщиной перед королём. – А по твоему поведению и не скажешь, что ты испытывал дискомфорт. – Ты заставляешь непроизвольно обращать на тебя внимание, в таких как ты не влюбиться – тяжкое преступление. – Забавно, – издал я смешок. Дима, до этого времени приглаживающий пальцами щетину на моём подбородке, резко остановился и недоуменно посмотрел мне в глаза. – Что смешного-то? – Просто когда я тебя узнал поближе, то подумал так же о тебе. Есть в мире люди, в которых невозможно не влюбиться. И такой человек для меня – ты. Дима зарделся, спрятал руки под одеялом и прижался лбом к моей груди. Он очень долго молчал, что для него несвойственно, наверное, он сильно смутился, от осознания этого в груди у меня стало тепло. Я закрыл глаза и, уткнувшись носом в макушку Димы, снова уснул.***
– Вот и пришло время первой операции, – нервно констатировал Дима. – Вечером я и Денис сядем в самолёт до Германии, и мы с тобой не увидимся целый месяц, а может даже больше… Господи, у меня через четыре дня будет операция… – Мне поехать с тобой? – обеспокоенно спросил я, откладывая учебник в сторону. – Ты что-то слишком сильно переживаешь. – Нет-нет, – запротестовал он, размахивая руками. Он сидел в кресле-каталке, ноги были прикрыты тоненьким пледом. Хоть на улице уже вот-вот должно было наступить лето, внутри здания было прохладно. Дима редко выбирался из своей палаты на маленький парк позади больницы. Понятно, что ему были неприятны взгляды других людей: их сочувствие, а ещё больше Диму раздражали люди, которые быстро отводили от него глаза или же делали из себя лояльных и упорно не смотрели на неподвижные ноги. По взгляду другого человека ему, наверное, сразу становилось понятно, о чём именно тот думает, видя перед собой Диму в инвалидном кресле. – Почему ты так не хочешь, чтобы я поехал с тобой, – задал я вопрос, подходя ближе и опускаясь перед ним на колени. Я улыбнулся ему и, поддразнивая, добавил: – Или тебе больше по душе компания Дэна? На коленях у него, поверх пледа, лежал новенький айпад, который я купил ему парой месяцев ранее. Благодаря своей зарплате я мог оплачивать счета за квартиру и покупать Диме всё, чего бы тот не захотел, вот только он не особо пользуется моими деньгами. Он вырос в многодетной семье, в которой его особо не баловали и ограничивали во многом, поэтому Диме очень неудобно, когда кто-то о нём заботится. Я не придумываю, он признался мне, что его сильно смущает то, что за его лечение платит Денис, а я покупаю ему одежду, гаджеты и всякие мелочи. Мы ведь пообещали друг другу, что не будем ничего скрывать. – Просто я переживаю за твоё будущее, – ответил он, уткнувшись взглядом в своё отражение на экране айпада. – Ты должен отучиться, получить диплом и вообще… Врачи говорят, что это будет тяжелая операция, а после неё будет много изнурительной работы. – И ты со всем справишься, – как можно бодрее сказал я, улыбаясь и беря Диму за руку. – А после я заберу тебя в Вашингтон, и там тебя друг моего папы полностью вылечит. – А как же твоя работа? – неуверенно спросил он, заглядывая в мои глаза. – Когда я заговорил о том, что хочу увезти тебя домой, Виктор Олегович настоял на том, чтобы я познакомился с одним из его близких друзей. Сказал, что хочет помочь. – О, а ведь дедушка Дениса очень влиятельный человек, – важно заговорил Дима. – Он всегда за границей жил, хотел и родных своих забрать, но отец Дениса уперся, и никуда не поехал. Ты многого добьёшься, если такой человек как дед Дениса к тебе присмотрится. – Не говори ерунды, – отмахнулся я. – Главное, чтобы ты был рядом живой и здоровый. Большего мне и не нужно. Дима улыбнулся и, наклонившись, поцеловал меня в нос. После пробуждения он сильно изменился, стал менее уверенным в себе и не таким общительным с другими людьми, как прежде. Нет, он продолжал увлеченно болтать о всякой ерунде, шутить с медперсоналом и часами переписываться с Денисом. Вот только он стал стеснительным, ему явно было тяжелее знакомиться с новыми людьми. Пропала та лёгкость, с которой он мог запросто приблизиться к незнакомому человеку и заговорить с ним о чём угодно. Той ночью мы долго не могли уснуть, разговаривая о всяких мелочах, растягивали время и пытались хоть как-то утомиться. Мы лежали лицом друг к другу, в мягком свете ночной лампы я смотрел на своего оленёнка, а он на меня. – Расскажи мне о своей бывшей, – внезапно спросил он, от чего я даже слегка опешил. – Была же у тебя девушка до меня? Ну точно была. – Это неинтересно, – попытался увернуться от разговора я. – Ага, – хитро прищурился Дима. – Рассказывай, а я потом отвечу на любой твой вопрос. – Раз так, – оживился я. – Девушек у меня было всего две. – Так я тебе и поверил, – скептически протянул он, поджав губы. – Это чистая правда, – заверил я. – Первая девушка у меня появилась, когда мне было пятнадцать, а вторая в семнадцать. С обеими я был не очень долго, они мне предлагали отношения, а потом сами же бросали. – А они тебе хоть нравились? – Нравились, в другом случае я бы и не стал с ними встречаться. – Так же как и я? – неуверенно спросил Дима, стараясь скрыть нервозность. – Нет, совсем не так как ты. Они были милыми девушками, но не вызывали во мне таких чувств как ты. Да и никто этого не смог бы сделать, кроме тебя. Дима смутился, отвел взгляд в сторону и закусил губу. – А какими они были? – Обычными девушками: руки, ноги, голова, – пожал я плечом. – Эй! – надулся он. – Будь серьёзнее. Мне же, правда, интересно. – Ну раз интересно. Меня никогда не привлекали те, которые изо всех сил стараются выделиться. Соня была отличницей и тихоней, а Кейт любительница литературы и велосипедных гонок. Теперь моя очередь спрашивать. – Ладно уж, давай, – нехотя согласился Дима. – Я ведь твоя первая любовь? – От моего вопроса он уж совсем раскраснелся, что даже спрятал лицо в ладонях. Дима, наверное, сжался в комок, если бы его ноги могли двигаться. Я осторожно, чтобы не спугнуть, отнял ладони и сжал их в своих. – Ну что ты прячешься? – Ты ведь не отстанешь, да? – обречённо спросил он, робко заглядывая в мои глаза. – Не отстану. – Мне нравилась Кристина из моего класса, но… Если говорить о любви, то сильнее, чем в тебя, я ни в кого не влюблялся. Я счастливо улыбнулся, моё сердце согрелось так, словно до этого момента оно было куском льда. Никогда ещё я не улыбался так широко и не чувствовал себя таким живым. Я поцеловал зардевшегося Диму в губы, обнял его и на выдохе прошептал: – Я очень счастлив.