The chronics of spirit

Лухан лежит под холодным лунным светом и чувствует, как тот проникает под кожу. Невероятно леденящий холод наполняет каждую вену, и он чувствует нарастающую боль во всём теле. Рядом лежат белоснежные листы бумаги, и он тянется к ним, чтобы начать писать, раздирая кожу на пальцах зубами. В венах Лухана текут чернила, и все эти стихи нужно выдирать заживо, с болью и скулением. Он просыпается и понимает, что это всего лишь сон. Самая ужасная метафора музы. Хань лежит, прижавшись щекой к холодной траве, и тяжело дышит. Тело его постоянно горит и не знает покоя. Лухан даже не понимает, что болит больше: сломанная рука, когда ноет на погоду, или же душа опять завывает от безысходности. Он умирает теперь каждую ночь, падает замертво на дно колодца своих желаний, которые, к его ужасу, осуществились. И дело не в том, что его любовь странная. Он готов ломать пальцы на руках, сдирать кожу с себя, всё что угодно, только бы его кукла хотя бы немного полюбила. Если ей захочется, он сделает всё. Потому что она воплощение его идеала, потому что он готов умереть в тот миг, когда она скажет ему «люблю». Вроде бы всё просто. Но только его кукла не умеет любить. - Ты опять кричал во сне. Что тебе снилось? – голос её очень холоден, и спрашивает она не потому, что беспокоится. А потому что ей интересно слушать о чужой боли. - Что в венах моих текут чернила и мне приходится выгрызать из себя стихи. Кукла насмешливо хмыкает. - Забавно. Стихи о чём? - О тебе. Кукла медленно поворачивается и смотрит Лухану прямо в глаза таким взглядом, что у него остановилось на мгновение дыхание - ослепительное безразличие. - Значит, ко мне. - Да, я люблю тебя. Лухан говорит это, словно какое-то заклинание, надеясь, что однажды тёмные чары спадут, и кукла полюбит его. - Дай мне руку, – она тянет свою маленькую ладошку. - Зачем? - Если ты меня любишь – дай мне руку. Лухан слушается. - Поверни ладонью вверх. Хань не понимает что творится, пока не видит маленький нож, похожий на стальное перо в руках у своей возлюбленной. Она долго водит им по линиям, расчерчивая неведомую никому карту, а потом с размаху протыкает ему ладонь. Хань воет то ли от дикой боли, то ли от непонимания за что. - Ну вот, а ты боялся, что у тебя текут чернила. Обыкновенная кровь, а значит, тебе и выдирать нечего. А если так хочешь, то я всегда могу помочь. Бессердечность этого безупречного создания вводит Ханя в тупик. Ему хочется прятаться по углам и выть от боли, потому что подаренный ему идеал совершенно не соответствовал тому, который так долго жил у него в сердце. Она как дикая кошка, которая кусает, царапает, бьёт ни за что – просто потому, что ей хочется попробовать все пытки, на которые только может согласиться бедный поэт, лишь бы она была рядом. Хань не перестает плакать от боли, прижимая кровоточащую ладонь к своей белой рубашке. - Тише, Лухан, ты мешаешь мне слушать. Цветы Чондэ, слышишь? Почему они так звенят? «Потому что осуждают меня» - проносится в голове Ханя. Он сидит, покачиваясь на коленях, пытаясь утихомирить боль. Он закрывает уши руками, но чёртов звон не становится тише. Лухан прячет голову между коленей, пытаясь спрятаться от звука колокольчиков. Лухан ненавидит, когда его осуждают, словно вытаскивают жалкий образ прямо под свет, чтобы показать – вот посмотрите, он так уродлив в своей любви. - Чондэ повесил на стебли колокольчики, чтобы каждый мог проникнуться их красотой, даже ночью. - Ты считаешь их красивыми? - Они наполнены волшебством и очень часто помогали мне уснуть, когда... – Лухан запнулся, – когда ещё не было тебя. Кукла смотрит на палисадник Чондэ, словно прислушиваясь к странным звукам. - Они шипят, Лухан, они шипят. Они хотят убить меня, как змеи, смотри. Они только притворяются красивыми, а на самом деле они ужасны. Лухан, я боюсь их. Лухан наклоняется ближе к своей кукле. - Ну что ты, брось. Чондэ их очень любит и часто им поёт, от его голоса даже самое плохое существо станет добрым. - Ты не понимаешь, они убьют меня, они не любят меня, Лухан. Растопчи их, сейчас же. Это то, чего Лухан боялся больше всего – когда его кукла захочет принести боль кому-то ещё, кроме него, когда его боли ей уже будет мало. - Я не могу. Он любит их. - Ты говорил, что любишь меня. Так сделай это, ради меня, ради своей хвалёной любви ко мне. Если не сделаешь - я уйду. Лухан пытается уговорить, пытается хоть как-то переубедить свою куклу, но все напрасно. Хань закрывает глаза и ему отчетливо рисуются картины, когда у себя в комнате он забивался в угол, царапал стены и страдал. Одиночество, о котором никто не догадывается, всегда жило нём. Одиночество, которого он так боялся. Как же тяжело он скучает по тем временам, когда спокойно на рассвете любовался палисадником, когда стихи его были только об этих цветах. Он любил розы. Что с ним случилось? Почему в нём живет столько темноты и отчаянной любви? Почему он так жалок? Ведь его любовь не может быть неправильной, потому что он сам её выдумал. Кто сказал, что он должен быть добрым, как все? Почему он всё время должен. Нет. Так будет только больнее. Стоит стать тьмой, стоит стать холодом, как и его кукла. Тогда он не будет жалеть цветы. Лухан топчет палисадник и чувствует, как стебли режут нежную кожу на ногах. Кукла дико улыбается, приговаривая: «Молодец. Так их». А он плачет, потому что теперь ни одному из обитателей дома не сможет смотреть в глаза. Кровь капает с руки Ханя на растоптанные лепестки, орошая могилы цветов стыдом и болью. Он обречен, теперь уже насовсем.