The chronics of spirit

Кай стоит долго. Он ждёт, пока Сэхун замолчит, потому что он должен молчать, когда Кай так величественно ждёт мрак. Чунмён завернёт его бережно, как маленького щеночка, и унесёт глубоко в лес. А Кай останется здесь со всякими тварями и наполнит наконец-то сад, дом - всё наполнит кровью, почти чёрной, вязкой и горячей. Каждый шрам на его безупречном теле будет отплачен, потому что он демон, он любит мстить. Как же Каю нравится идея быть отомщённым. Каждому воздать по делам его, глупостью их же задавить. Любовью их, жалостью. Луна перегорит совсем, и больше не коснётся болезненным светом ничего. И не будет больше безупречного. Каждый обязательно будет одинок. Как же вы тогда завоете. Раздирать себя будете от безысходности, по углам прятаться, снег лопатами кушать, вталкивать в себя, давиться. Будете ли кого-то звать? Нет, скорее холодным, ржавым лезвием своих сомнений кромсать себя же будете. Вы так чисты, красивы и наполнены всем красивым, прекрасным, молодым. Ничего плохого, ничего, что одарило бы клеймом. Грустно слышать, как уносят Сэхуна. Голос его, как глубина моря, завораживает, кружит. Кай любит Сэхуна, как брата, как самого себя и даже больше. Кай ненавидит Чунмёна, потому что сейчас он прикасается к молочной коже бога ветра. И потому он решает последним уничтожить Чунми, он будет смотреть, как его дорогие тени страдают, каждое их слово боли будет отпечатано шрамом глубоким, болезненным, теперь уже не на его теле. А по лицу пойдут трещины, и слёзы будут прожигать нежную кожу. Всё вокруг уже слишком тоскливо, заношенно, а должно быть громко и отчаянно, мучительно невыносимо. Чем сильнее будет боль, тем ярче победа демона. Кай смотрит, как на поросшей мхом лестнице, впилась каменная ваза корнями своими в дом. Вплелась, обвила, кажется еще немного и в само сердце попадет. Оно у демона есть - каменное, видно от того и тянутся бесконечно скрюченные корни. Он знает, что они способны камень разломать. Но с чем тогда останется он? Ведь только этим сердцем он умеет любить Сэхуна. Дико, странно, холодно, независимо. Нет, он любит своего бога ветра не так, совсем не так, и любил раньше болезненно, до тошноты, до омерзения. Сэхуна невозможно не любить. Потому что юность в теле и мудрость в глазах - это заранее гибель. А слышали ли вы его смех летом, когда сильно подует ветер, взмоет в небо, мчится выше, быстрее смелее, туда, где всё радостью наполняет? Вот такой его смех. И Кай отчаянно боялся его сейчас. Слабый Сэхун, почти мёртвый – это не страшно. Такого и пожалеть хочется. Представляете, демону и пожалеть хочется. Только жалеть приходится как-то тоже больно, про себя. Благородно, потому что поставить в вину Сэхуну, что не любит Кая, нельзя. И он, наверное, и возненавидел бы его, но не может. Похоронил в себе образ, по ночам достаёт, любуется. Отскабливает в голове образ этот и думает, как хорошо, если бы ветер тоже был с ним - чёрным, всепожирающим, как и его любовь. И вот что странно: не вызови всей этой неразберихи, не пожелай Кай нечисти, не сделай больно всем, все бы забыли о несчастном демоне. Ведь когда все счастливы вспомнит ли кто-то о злом? Такие как он в каждом из домов есть – невидимками среди теней ходят, потому что плохое лучше не замечать, не помнить, не думать. И почему никто и никогда не подумал, что демоническое нечто тоже может быть правильным, красивым, каким-то совсем особенным? Почему никто не может понять, что в своей жестокости он так же божественно прекрасен? Но они заперли его в этом темном подвале, куда даже луна не заходит, они пытались заколотить двери, забетонировать и оставить его там в одиночку умирать. Только не смогли. Смелости не хватило, или не хотели белизну сущности своей его смертью очернять. Да, он был рождён злом, в его крови течет тёмная краска, которой он умеет рисовать только мрачные картины, но ведь он такой, он любит тьму внутри себя. Неужели все думают, что в нём нет ничего мудрого или такого же свободного, цельного, как в Сэхуне? Ведь по сути своей они одно целое. И всё, что он хочет, это показать что такое истинное страдание. Потому что каждый из них в красоте своей даже не понимал, как это - быть изгоем, уродом. Кай всего лишь хочет окунуть их в болезненную благодать, о которой они понятия не имеют – боль, разрушение, отчаяние и даже смерть. Его самого одарили ими так щедро, что он чувствует себя обязанным разделить этот дар с другими, показать им обратную сторону, то, чего они никогда не видели. Лухан был ближе всех к разгадке, но не сумел быть сильным. Может ещё сумеет, кто знает? Только надо научить его быть сильным без Мина, тот всегда был опорой. Нет, Хань, ты должен хлебнуть этой любви сполна. И не кричи, что ты слаб, ты даже представить не можешь, сколько в тебе силы. Потом поймёшь, обязательно. Мину сейчас не до спасения Лухана. Кай стоит и думает, что все как-то потеряли возможность видеть. Они не обречены быть нелюбимыми, а его даже Сэхун не полюбит. Он точно знает, пробовал когда-то по глупости, по наивности. Демонов никто не любит. Красивых ещё и боятся. Видно в глазах его что-то такое, что пугает. Да и вырвал бы он их, скажи Сэхун о своей боязни. Но нет, не в этом дело. И ведь никогда не скажет в чём, подлец. С ним так трудно. Всегда трудно, если любишь кого-то и обещаешь не ранить, а потом всё равно добиваешь, потому что в тебе сидит тьма и ты обязан ею поделиться. Кай слышит, как тени ползут ближе, шёпотом своим оповещая о скором приходе. Кай смотрит на макушки деревьев в лесу и видит, как Чунмён бредет с Сэхуном, как грустно ему, наверное и выть скоро будет. Он так любит эти дурацкие тени вокруг, а его - нет. На руках у него Сэхун, прижался к шее, еле дышит. Слабый. Кай смотрит на баночку у себя на шее и обещает, что если Чунмёну не хватит сил, то он обязательно спасёт Сэхуна этой душой. Ведь ему по сути всё равно, что будет потом с Мином. Наверное, Лухан возненавидит его ещё и за это. Но демонам всё равно. У них каменное сердце и совершенно ничего не болит.