The chronics of spirit

Когда Русалка подходит к дому, она видит Кёнсу у окна, он молча тасует карты у тусклого свечения огня. Она идет молча, её пробирает дрожь, сердце уходит в пятки, хотя до этого ей не ведом был страх. Пальцы скользят по холодным стенам, собирая пепел на белую кожу. Осторожно. Кёнсу достает из колоды, кажется, восьмёрку червей, а за ней пиковую даму. Любовь Русалки преследует драмы, и это даже не удивительно. Она видит возле дома собаку с облезлым боком. О ней когда-то говорил Минсок. Только в его рассказах она была большая, белая и лохматая. Но даже сейчас, с глазами сиротки, она находит тени и гоняет их, как голубей. Словно бы нет границ, и болезней и голода, дней, когда одиноко. Задрав вверх счастливую худую морду, она лаем глухим смеялась смертям в лицо, Русалка стояла в сторонке и ей было не смешно. Этот мир, что так красив прежде, превратился в уродливое ничто. Тоскливо. С неба пошла вода, а это значит, что Чунмён смог. Только теперь всё ещё больше стало уныло. Обвивающие дом корни, словно схватились за стены и не хотят отпускать – душат своими объятиями, как Русалка задушила бы Мина, не приди ей тогда в голову дурацкая затея обрести сердце, почувствовать, как это не быть морским обитателем, а владеть чем-то трепетным, тёплым. Дождь хлещет, бьёт по лицу, плечам, телу, бьёт больно, старается загнать в дом, в саму пасть зла. Пора. Вокруг темно, душно и как-то совсем тихо. Русалка идет почти на ощупь, от неё всё ещё исходит слабое свечение, как признак внутреннего волшебства. Тишина растворяется и душит чем-то терпким, но Русалка идёт, и всё боится наступить на кота, потому что знает, что он совсем чёрный и сейчас сливается с темнотой. Она находит нужную дверь, заворачивает туда и тихо говорит: - Я пришла. Чёрный кот из угла подходит неспешно, приглядывается, щурит глаза. Кай не верит, что Русалка его нашла, что пройдя сквозь лес теней, она здесь стоит – совсем одна, потерянная в своём одиночестве, но решительная отдать жизнь для спасения её Мина, который, по сути, её так и не стал. И он превращается у неё на глазах в Кая, которого все знали. Он смотрит прямо ей в глаза, и говорят они не словами, а как-то иначе, выше. Он читает страх и решительность, а она... она знает, зачем пришла и в глазах Кая ей искать нечего, там немного огня и какой-то ленивой ненависти. - Я пришла за душой Мина. Кай обходит Русалку, легко касается её плеча: - Глупая, зачем тебе его душа? Ты погубишь себя, спасая Мина, покидая родные края, забывая запах тины, ночного прибоя и набережного костра. Ты забудешь всё так же, как и забудут тебя. Русалка смотрит на угрюмую комнату, в углах которой развешена тёмная паутина, как чьи-то тёмные переплетения мыслей. Здесь мрачно так, что ждёшь хруста чьих-то переломанных костей и предсмертного стона. Среди всей этой темноты Русалка своя. Она не боится, разве что только немного. - Не стоит заботиться обо мне, я прекрасно знаю зачем тебе душа, – Русалка спокойно смотрит на Кая. – Тебе спасти бога Ветра хочется. Ты знаешь, что уничтожив всё, что есть в этом доме, получишь силу, а он погаснет. И только душа Мина может вернуть его к жизни. Силой наполнить, к тебе стать ближе. Только я сделала так, чтобы наша сделка была честной. Кай как обычно садится в кресло, кивком приглашая сесть и Русалку. Он предвещает, что разговор будет интересным. Чем же ещё может пожертвовать дочь океана, не только Мина спасая? - Я отдала то, что было подарено мне с рождения, в чём сила моя - жемчужину. - Ты и вправду её отдала? - Сэхун слишком слаб, а жемчужина мне более не нужна. Кай улыбается хищно, довольно, его личный бог теперь точно спасён. - Глупая, это ведь могло спасти тебя. - Самое страшное то, что жемчужина, как и я, изменилась и перебрала на себя часть души, что умеет чувствовать. - И чем же она так плоха? Русалка долго смотрит на шрамы Кая. - Кошки. Они ведь могут и сами вполне о себе позаботиться — сами себя умоют, пищу им без труда удастся добыть. Почему же бездомных, брошенных кошек от домашних зачастую так легко отличить? Почему тебя так легко отличить от того же бога Ветра, от Миньшо моего, которого сильно любил Лухан, от Чанёля, которого до сих пор не бросает Чондэ. Расскажи, почему твои шрамы видны, почему появляются новые, почему ты с такой завистью смотришь на Чунми, который может спокойно прикасаться к Сэхуну. И скажи мне, нравится ли тебе это чувство? Не то, что есть сейчас у тебя, не твоя маска. Вспомни, кем ты был в детстве, играя с ними всеми, строя песочные замки. А потом что случилось с тобой? Почему твоё сердце объяли тени – мрачные, злые. Почему ребёнка в себе ты превратил в труп, схоронил и давишься теперь ядом. Почему тебя тогда завернули в чёрную лилию да сюда кинули? Почему у твоих стен замурованных так много было пролито слёз, почему детей, которых любил ты, и которые тебя любили, потом ты так сильно невзлюбил, что теперь убить пытаешься? А я скажу тебе. Они пытались тени из тебя эти вытянуть, только ты не давал. И потом долго бродил, замёрзший, в толпе этих чужих тебе теней, без примет и без цели, один, ничей. Ты копил в себе силы, зло и однажды решил вернуться в дом. Тебя всё равно приняли – потому что они помнили тебя живым, весёлым и их до одури родным. И с тех пор вся любовь, любое чувство привязанности обитателей дома, которое ранит их, на теле твоём оставляет шрам. Кай угрюмо молчит, давая Русалке продолжить свой рассказ. - Когда я была простой Русалкой, мне нравилось манить случайных прохожих к холодной воде, прикасаться к их тёплым рукам и знать, что скоро померкнет рассвет в их глазах. Как потом закат, зная, что опять кто-то потерян в моих сетях, будет изувечен тоской, распорот, и небо станет ветрами выть и сыпать прах. А потом как-то раз разгорелся закат, такими лучами, что хотелось их взять в охапку, и туда - с собой, на самое дно океана, потому что там всегда темно, потому что там холодно, а мне вдруг захотелось того тепла, какое от рук исходит. Вот тогда я и стала с душой. Мне одного дня хватило, чтобы понять – этот мир прекрасен, и даже самое жестокое в нём прекрасно, потому что имеет множество красок, оттенков, чувств, вкусов. А потом мне попался Миньшо. И его вместо тех лучей захотелось взять в охапку и утащить к себе на дно. Я надеялась, что когда я стану обратно Русалкой, ничего не изменится. Я забуду какое на вкус вино жизни вашей – здесь, на земле. Я буду холодной, как и сотни веков назад, хватать за горло, холодную воду в них вливать, и мне будет всё так же не важно. Но во мне осталась часть, которая любит его. И самое страшное даже не это. Теперь, когда я смотрю вокруг, я вижу много боли, которая ранит его, которая ранит меня. И я старалась закрывать глаза на всё, а потом поняла, что моя боль пройдёт только тогда, когда я верну Мина в дом, когда превращусь в закатные согревающие лучи, которые помнить он будет всегда. - Ты красиво рисуешь смерть. Даже кажется, полностью к ней готова, только потом, перед тем, как проститься в последний раз, я буду стоять рядом, я буду стоять там и смотреть, как приносишь себя ты в жертву. Как новый шрам калёным железом выжжется на теле моём. - Пусть будет так. Отдай мне душу, и я пойду. - Ты не хочешь узнать, как всё случится? - В ожидании тоже есть своя прелесть. Кай безропотно снимает с себя бутылочку с душой и отдает её Русалке. - Я буду ждать тебя, ты услышишь песню – на звук ее и иди. С рассветом последним простимся.