Сказать и услышать

...Снаружи лязгнул засов, и принцы разом вскочили на ноги. Первым через порог переступил мрачный, как туча, Двалин. — Сегодня не день королевских милостей, парни. Фили почувствовал, как резко, до судороги, сжались на его руке пальцы Кили. И сам едва не вздрогнул, разглядев гнома, которого Двалин впустил в зал. Нали со спокойным достоинством поклонился. — Ваши Высочества... — Что это значит? — вполголоса спросил Кили, продолжая цепляться за руку брата. — Полагаю, именно то, о чем я говорил. — Фили очень старался сохранить безразличный тон. — Мастер Двалин, что решили старейшины? — Решает король, — хмуро отозвался тот. — Старейшины только дают советы и высказывают пожелания. Но они согласились с тем, что худшего греха на вас нет. А за то, что, заигравшись, забыли страх и стыд, вас велено высечь. — А... если мы не дадимся? — спросил Кили совсем шепотом. — Думаешь, так сложно будет скрутить тебя силой? В намерения короля пока что не входит позорить вас перед подданными, так что думайте. Либо по доброй воле и без посторонних глаз, либо... — По доброй воле и без посторонних глаз, — тихо, но решительно прервал его Фили. — Да, — согласно кивнул Кили. — Рад, что хотя бы иногда вы способны действовать разумно. Я приду за вами... потом. Двалин глянул в сторону молчавшего до сих пор Нали, дождался ответного взгляда и кивка и, развернувшись на каблуках, стремительно вышел и захлопнул дверь. Нали ушел в угол зала, неторопливо скинул и положил на скамейку темно-коричневый плащ, рядом выложил свернутую плеть. От этих спокойных приготовлений Фили пробрало ознобом. Кили, судя по тому, как снова сжали его пальцы руку брата — тоже. Нали между тем осмотрелся, нашел взглядом еще одну скамью, у стены с окошками, прошел туда и передвинул скамью на середину зала. Потом, видимо, сочтя подготовку законченной, обратил внимание на молодых гномов. — Ваши Высочества. — Как ни странно для таких обстоятельств, обращение в его устах не звучало насмешкой. Наоборот, оно будто встряхнуло Фили, заставив распрямить спину и поднять голову. — Кто я, вам, милорд Фили, известно. Я не знаю, чем вы заслужили гнев Его Величества, вопросов таких задавать мне не дозволено, но за мелкие проступки не наказывают так, как делаю это я. Знаете ли вы, что вас ждет? — Догадываемся, — тихо за обоих ответил Фили. — Осмелюсь также напомнить, что вы должны выполнять все мои приказания в точности, в противном случае вас принудят к этому силой. Я же обещаю, что никак не унижу вас и не причиню боли сверх той, что назначена вам в качестве кары за содеянное. Милорд Кили, ваша очередь первая. Подойдите сюда. Фили почти вздрогнул, застигнутый врасплох последней фразой. Привычка всегда и всюду первым делать шаг вперед на сей раз сыграла с ним злую шутку. Сейчас первому как раз будет легче — не мучиться ожиданием. — Надо же, как повезло, — нервно хмыкнул Кили. — Сказал бы мне кто-нибудь, в чем я брата обойду... Фили повернулся к нему. Заглянул в лицо: — Кили?... Братишка, ты что?.. — Ничего. Все в порядке. — А глаза мокрые и руки дрожат. Надо бы что-то сказать, успокоить... — Постой. — Фили торопливо нашарил в кармане кисет, выдернул кожаный шнурок, набросил брату на шею и завязал, как амулет, фигурным узелком. — Вот. — Зачем? — Зубами зажмешь, легче будет. Кили потрогал шнурок, потом снова глянул в лицо брату. — Фили, я... не думал, что так получится. Правда. — Так разве я тебя обвиняю? Оба хороши... — Как ты только можешь быть таким спокойным, — уже совсем шепотом, брезгливо кривя губы, проговорил Кили. — Такой позор — перед палачом раскладываться... Если бы хоть кто-то из своих... Фили очень печально улыбнулся. — Значит, «своих» мы не заслужили. А позор — это когда на площади и весь город на тебя смотрит... Ты просто не о том думаешь, братишка. — А о чем же?.. — Палач — это только руки, — произнес старший принц, уже не улыбаясь. Быстро положил брату ладонь на затылок, притянул к себе, так, чтобы говорить на ухо, тихо, но как мог уверенно и властно. — А теперь выпрямись и подними голову. Ты принц. Наказывает тебя король, ему и будешь кланяться. Палачу в ноги смотреть не смей. — И, отстраняясь, закончил негромко, но уже не шепотом: — Все. Иди. Кили глянул на него с непонятным выражением, чуть заметно шмыгнул носом и кивнул. Нали, против ожидания, их не торопил. Спокойно дождался, пока Кили соберется с духом достаточно, чтобы отвернуться от брата и пройти десяток шагов через зал. — Вам должно принять пятнадцать ударов плетью, мой принц. Снимите рубашку. Кили молча стянул рубашку и бросил ее на скамью подстилкой. Нали тем временем достал из-под своего сложенного на лавке плаща длинный узкий ремень из мягкой кожи. — Сейчас вы ляжете на скамью и дадите мне связать вам руки. — Зачем? — вскинулся Кили. — Я... не буду противиться. Я дал слово! — Я не сомневаюсь в вашем слове, мой принц. Но, если бы плоть всегда безоговорочно подчинялась разуму, мое ремесло было бы никому не нужно. Ложитесь. Кили сник. Фили отступил назад, прислонился спиной и затылком к холодной стене, сквозь полуопущенные ресницы глядя, как брат ложится ничком на скамью, смыкает над головой руки, как Нали накидывает ему на запястья ременную петлю, крепко связывает и притягивает к изголовью скамьи, потом, окончательно лишая возможности двигаться, другим ремнем прижимает к скамье его бедра, становится над ним на расстоянии вытянутой руки, встряхивает и заносит для удара тяжелую плеть. Смотреть на это было невыносимо. Но совсем закрыть глаза — еще страшнее. Почему-то казалось, что просто слышать свист плети, хлопки и приглушенные стоны будет более мучительно, чем... Пятнадцать ударов. Конечно, покалечить, если не убить, можно и пятнадцатью. Но вряд ли у Нали есть такой приказ. Скорее, наоборот, судя по тому, как аккуратно он бьет — без оттяжки, не раздирая кожу, каждый раз давая своей жертве проглотить слезы и вскрик и выровнять дыхание. Но бьет всерьез, не будь Кили связан, не достало бы сил лежать смирно... А уж насколько его щадят, он тем более сейчас не понимает. Вопрос, будут ли так же щадить старшего принца, или это особая милость для младшего и более слабого, оставался открытым, но Фили было пока что не до того. И Кили ведь действительно слабее. Моложе... Силы и выносливости, обычных для взрослого гнома, в его по-юношески тонком теле еще нет. ...Нали отступил назад, опуская плеть и давая понять, что свое дело сделал. Свободной рукой одним движением сдернул ремень, державший бедра Кили. Фили не стал ждать приказа или разрешения. Оттолкнулся от стены, пересек зал и присел у изголовья проклятущей скамьи. — Кили... — Распутал ремень на запястьях брата, положил ладони на его руки, осторожно огладил — от сжатых до белых костяшек кулаков до судорожно напряженных плеч. Тот вздрогнул и беззвучно всхлипнул. — Все, братишка. Уже все. Поднимайся. Он помог Кили сесть, быстро осмотрел его спину, убеждаясь, что серьезных ран нет. Поднял на ноги, прихватив со скамьи расстеленную рубашку, отвел в дальний угол зала, усадил на скамейку, возле которой только что стоял, сам присел рядом. Кили подчинялся механически, ни разу даже не подняв головы. — Кили, ну что ты... Вот... - Он быстро свернул в муфту рубашку брата и сунул ему в руки. — Полегчает — оденешься. Ну же, спокойнее. Все позади. — Для меня позади, — впервые поднял тот голову, глянув сквозь растрепавшиеся волосы большущими непривычно печальными глазами. — А для тебя... — Ну... где наша не пропадала? — Улыбка получилась тоже печальной, ну да ладно. — Ты же справился, неужто я не справлюсь? До пятнадцати считать не так и долго, правда. — До тридцати, — серьезно поправил его наблюдавший за происходящим Нали. Фили вздрогнул и перестал улыбаться. Медленно поднялся на ноги. — Что ты сказал? — Вам назначено тридцать ударов, мой принц. Это было, как внезапный хороший удар под дых. Тишина навалилась вязкой глиной... или это у него от страха и растерянности заложило уши?.. Рядом тихонько охнул Кили. — Но... как же так? Это же несправедливо! — Молчи, — коротко осек его старший принц. — Это воля короля, и не нам оспаривать ее справедливость. — Фили... — Ничего. — Он заставил себя передохнуть и поднять руку успокаивающим жестом. — Я ведь говорил, что наследником быть куда хлопотнее, чем просто принцем. Ничего... Смотреть на брата он не мог. Вообще никого ни видеть, ни слышать сейчас не хотелось. Вот и ответ на вопрос, какая милость ждет старшего принца. Тридцать ударов вот этой плетью. Если после пятнадцати спина Кили исполосована так, что страшно прикоснуться, даром, что крови нет — что будет после тридцати? Лазарет?.. Перейдя зал, Фили остановился спиной к скамье, обхватив себя за плечи и глядя на крошечное окошко под потолком. Вверх... чтобы не плыло перед глазами. Не от боли, Моргот с ней — от обиды. Да, он старший, он привык всегда и за все отвечать... но так — зачем?.. Он не лгал, не дерзил, не пытался оправдаться, так в чем же дело? — Ваше Высочество, - очень мягко произнес сзади Нали. — Вы напрасно длите свои мучения. Долгое ожидание вернее лишает мужества, чем помогает его обрести. Фили медленно развернулся к нему лицом. — Его Величество как-то пояснил... свое решение? — Нет, мой принц, ни единым словом. Простите... — Не надо. Он шагнул вперед, будто обрывая что-то внутри себя, уронил на пол широкий пояс, стащил и швырнул, как прежде брат, на скамью рубаху. Лег, тоже сразу спрятав лицо. Не вздрогнул, ни когда ремни притягивали к проклятой скамье его руки и бедра, ни когда прошлась по лопаткам, примеряясь, плеть. «Махал великий, не покинь дитя свое милостью... дай сил терпеть, Создатель, терпеть и помнить себя...» ...Потом оглушительной волной нахлестнула боль, и на прочие мысли и чувства не осталось дыхания.