Сказать и услышать

...Наступила блаженная тишина. Кажется, все... Фили разжал зубы и осторожно передохнул. Попытался расслабиться. Не так это было просто... Ремни больше не держали, но руки и плечи затекли, горло болело от проглоченных слез и наглухо зажатого крика, спина не просто болела — там, кажется, совсем живой кожи не осталось, при малейшем движении перед глазами вспыхивали искры, не то что пошевелиться — вздохнуть поглубже было страшно. Проклятие... Фили задержал дыхание, оперся руками о скамью и — в глазах потемнело — рывком заставил тело принять вертикальное положение. Сел прямо, несколько раз вдохнул и выдохнул, унимая дрожь, окончательно приходя в себя, и открыл глаза. Спину свою он видеть, само собой, не мог, но по ощущениям счел, что должен был лежать в луже крови. Принц глянул на скамейку, на пол. Потом очень осторожно поднял правую руку к левому плечу и, задержав дыхание, коснулся ладонью плеча и спины — сколько смог дотянуться. Ладонь осталась чистой. Почти. Такие следы крови могли быть разве что от мелких ссадин. Он медленно поднял голову, найдя взглядом Нали. Тот как раз застегивал верхние пуговицы камзола. — Ты что же — жалел меня?.. — У меня не было разрешения на жалость, Ваше Высочество, - откликнулся тот невозмутимо. — Неужели?.. — Но и приказа мучить вас сверх ваших сил не было тоже. — Нали низко, почтительно поклонился. — У вас воистину королевская выдержка, мой принц. И... я искренне надеюсь, что более мне не придется испытывать ее подобным образом. Нали взял свой плащ, свернутую плеть, уже у дверей еще раз поклонился: — Ваши Высочества... — И вышел, оставив их снова вдвоем. Фили проводил его взглядом, еще раз глубоко вздохнул и, опершись руками о край скамьи, опустил голову. Даже королевская выдержка небеспредельна. Кили подошел, осторожно встал перед ним на колени. — Фили... Тут холодно... — В самом деле?.. — Вот... — Фили равнодушно глянул на свою рубашку в руках брата. С усилием выпрямился, позволив себя одеть — к балрогам, больнее уже не будет, а мерзнуть в самом деле ни к чему. Кили, сам тоже одетый, расправил складки материи у него на плечах, аккуратно застегнул ворот, выпрямился. Сел на пятки, теребя пальцами подол своей рубашки. — Фили... не молчи. Пожалуйста. Это же из-за меня все, ну обругай меня, наори, ударь, только не молчи... — Я же сказал, что люблю тебя, — чуть слышно проговорил Фили. — Какие тебе еще нужны слова?.. Ты что, всерьез вообразил, будто любовь — это только когда в штанах тесно? Ох, дурище... Кили коротко всхлипнул, закрыл лицо ладонями, согнулся, утыкаясь лбом в колени брата, и взахлеб, в голос разрыдался. Фили, которому лишних телодвижений делать пока не хотелось, не торопил его, просто давая отплакаться. А думал совсем о другом. О том, что сейчас придет Двалин и нужно будет идти домой. И либо скрыть от матери, в каком они оба состоянии (что едва ли удастся, даже если случилось чудо и ей не сообщили), либо... либо объяснять, за что так обошелся с любимыми-свет-в-окошке племянниками ее царственный брат. А объясняться опять придется ему — как старшему и всегда за все отвечающему. Даже за дурацкие выходки младшего. И Махал свидетель, подбирать слова для таких объяснений не легче, чем дожидаться своей очереди на эту скамью. Но всерьез злиться на давящегося слезами брата Фили все равно не мог.