Сказать и услышать

Утро настало яркое и теплое, будто в насмешку над придавившей душу Фили тьмой. ...Он так и просидел у камина всю ночь, может быть, задремывая порой, но некрепко и почти не теряя мыслей. От которых чем дальше, тем становилось тошнее. Это были только слова, но Фили не мог отделаться от чувства, что избил брата в кровь. Просто не мог остановиться — так было больно и горько самому. А теперь, когда выдохлась застилавшая сознание ярость, многое стало казаться иным, чем прежде. Нельзя просить прощения у предавшего, как нельзя судить за любовь и доверие. Нельзя закрывать глаза на то, что следует карать без всякой пощады. Безнаказанность рождает вседозволенность, а умысел против наследного принца — который мог обернуться, ни много ни мало, бесчестьем и лишением титула, а то и жизни — немногим отличается от измены королю. И то, что умышлявший и себя самого подставлял под удар, дела не меняет. Все так, но... Что значат затверженные на уроках правила, когда нужно отдать в руки палача своего брата? Которого младенцем таскал на руках, радовался первым шагам и первым словам, учил премудростям мальчишечьей жизни, утешал, когда его ночью будили кошмары... да просто не мыслил своей жизни отдельно от него? И ни в каком бреду никогда не ожидал от него удара в спину? И сейчас, собирая самого себя из осколков, пытался понять, чем заслужил этот удар. Можно, конечно, убеждать себя, что до палача дело не дойдет, что король простит наделавшего глупостей племянника, даст пару пощечин для острастки, и на том дело закончится... Можно. Только чем эта ложь будет лучше той, которой, затевая сомнительную игру, успокаивал себя Кили? И как жить потом, если она действительно окажется ложью? Измена карается очень жестоко... если придет кому-то в голову поступок отчаявшегося добиться понимания мальчишки назвать этим страшным словом. А ведь может и прийти. Пришлось же им за безобидную вроде бы шалость вытерпеть совсем не детское наказание, так как знать, не окажется ли здесь такого же подвоха? И что тогда?.. В то, что младший брат действительно его ненавидит, Фили не верил. Было бы так — не метался бы, путаясь в чувствах и словах и сваливая в одну кучу признания в любви и жестокие упреки... Жестокие, но не бессмысленные. Ты все время прав, тобой все восторгаются, тебя даже выпороть нельзя без церемонных расшаркиваний!.. Ты отговорился правильными словами и успокоился, а мне куда деваться?! Да, именно так все и есть. Он старший, он наследник короны, он должен быть первым во всем... И старается быть первым. И ему это даже удается. Какими усилиями — вопрос отдельный. И ему, а не Кили и не им обоим, кланялся почти в ноги палач, перед которым он только что лежал связанный и с голой спиной... Но разве это повод для упреков? Повод, снова толкнулась настойчивая, как заноза, мысль. Повод, если, увлекшись собственным старанием соответствовать положению и образу, он забыл, что раненому сердцу только правильных слов может быть недостаточно. А какими «правильными» словами он закончил ночной разговор? С усилием распрямившись, Фили встал и перебрался на кровать. Не лег, сел на край. Кили давно сморил сон, беспокойный, но все-таки сон. Может быть, хотя бы во сне ему хорошо. И там не звучат слова, которые любимый единственный брат швырнул ему в лицо, как оплеуху. Да, Фили не чувствовал себя вправе сказать «прощаю». Не был бы искренним такой ответ. Но лупить вот так, наотмашь, лишая даже надежды на сочувствие?.. После того, как ни разу не озаботился как следует во всем разобраться? Пока еще было время и возможность что-то исправить?.. И кто он сам после этого? Плевать на правила. Фили встал, подошел к кровати брата. Протянул было руку коснуться его плеча... и остановился. Усталость, боль и перенесенные волнения сыграли с ним злую шутку, заставив совершенно потерять контроль над собой. Все было бы иначе, застань он Кили спящим и отложи разговор до утра. Так зачем повторять ту же ошибку, затевая разговоры вместо сна? Он дождется утра, поговорит с братом спокойно, попросит прощения за лишнюю резкость. И к Торину пойдет с ним вместе, сразу. Этого своего решения от отменять не собирался. И дело не только в том, что решать судьбу согрешившего племянника должен сам король. Было и еще кое-что, Фили едва ли смог бы внятно объяснить, что-то вроде инстинкта, приобретенного за годы дворцового воспитания. Дядя их часто на словах оказывался грознее, чем на деле, а прийти, не дожидаясь нагоняя, и искренне повиниться всегда было вернейшим способом заставить его если не сменить гнев на милость, то хотя бы смягчить последствия для провинившегося. Именно это Фили хотел заставить сделать брата... хотя столь серьезных грехов за ними еще не водилось, и предсказать реакцию короля было сложно. Но едва ли будет хуже, чем если Кили вытащат на допрос под конвоем. Думая так, Фили стоял над кроватью брата, глядя на него... и вздрогнул, когда младший завозился и вздохнул. Пробормотал, не просыпаясь: — Фииили... Ну где ты пропадал, я соскучился... — и крепче притиснул к себе подушку. У Фили зазвенело в ушах, как от хорошей пощечины. Он попятился, едва не упав на оказавшуюся слишком близко свою кровать. Лег неловко, ткнулся в подушку, прикусил губу. От боли, тоски и стыда хотелось просто завыть в голос... ...а, оторвав лицо от мокрой подушки, он увидел, что в комнате совсем светло. Вскочил с постели, смятенно оглянулся... Только чтобы увидеть пустую кровать брата и оставленный на туалетном столике ларец с гребнями и заколками для волос. — Кили!.. — Метнулся к двери, выскочил на лестницу вниз, прислушался. Тишина, ни шагов, ни голосов в кухне. Все. Все... Уже ничего не сказать и не объяснить. Фили вернулся в спальню, притворил дверь. Он все-таки опоздал, сделав за ночь дважды одну ошибку. Ну что ж... Теперь оставалось пойти к королю, пасть в ноги и испросить суда уже для себя. И молить Создателя, чтобы не услышать в ответ — «Не нужно, ты же был прав»...