Reconstruction

Уже скоро надо было выезжать, но суета и график странным образом растворились в синей дымке сгущающейся над городом тучи – Алан даже и не думал об отъезде. Пряча слезящиеся глаза за очками, стекла которых были настолько темными, что напоминали уже куски ржавого железа, он беседовал со справочной службой авиакомпании, выясняя, нет ли билетов на рейс из Сантьяго до Лондона. На улице собиралась гроза, вдалеке сверкали молнии, разговор то и дело прерывали помехи, и Алан постоянно повышал голос, чтобы его расслышали. Необходимость по нескольку раз повторять одно и то же раздражала его («Во сколько вылетает рейс из Джексонвилля? Что? Что еще раз? Джек-сон-вилл-ля»), и он всё больше злился, так что не замечал, как пристально следит за ним Мартин, дежурящий возле чемоданов. Только когда он увидел, что Кесслер тревожно сигналит всем, призывая собраться дружной экскурсионной группой и готовиться к посадке в автобус, Алан заметил смотрящие на него в упор светящиеся глаза Мартина – зеленый огонь в них тотчас потух. Даже не завершая разговор, Алан бросил трубку и подошел к груде чемоданов. - Чего? – раздраженно бросил он, поеживаясь от необъяснимого озноба. - С какой это стати ты домой собрался? По родному акценту соскучился? – Алан силился уловить в тоне Мартина хоть какую-то эмоцию, хоть что-то разобрать в выражении его лица, но Гор уже снова стал нечитаемо равнодушным. - Тебя не касается. Мартин кивнул: - Как скажешь. Но ты ведь понимаешь, что он не на курорте и не в санатории? Он в сумасшедшем доме. - Какая тебе разница, куда я хочу поехать? – Кесслер уже строго напомнил всем, что пора «взять ноги в руки, оторвать задницы от диванов и двигать в автобус», а то уедут без них. Началась возня и Мартин, кажется, не услышал вопроса. – Какая тебе разница? – повторил Алан уже менее уверенно. Мартин повернулся к нему: - Я думал, что раз ты загнал Энди в палату, тебе хватит ума не мешать ему оттуда выйти, - сухо отчеканил он, прежде чем взять свой чемодан и направиться к выходу. Уайлдер не знал, чего тогда ему хотелось сильнее – догнать Мартина и врезать ему или же всеми правдами и неправдами вытянуть: Флетч запретил пускать к себе всех или же только Алана. В Сакраменто их нагнал Миллер, отпуск которого «чудесным образом» совпал с американской частью тура. Алан знал, не только что Миллер точно попал в Список, а следовательно мог навещать Энди, но и несколько раз приезжал в клинику – и никогда Алан не был так осторожен и тактичен! Обмирая от параноидального страха, что выдаст себя, он спрашивал будто небрежно, так, из чувства долга. Однако он зря старался - Миллер остался странно безучастен к такому допросу и был решительно не готов читать мысли. Когда Алан спросил, не навещал ли (ненароком) тот Флетчера, Дэниэл поджал губы – и только. Подождал. И начал, негромко и ровно, как будто рассказывал не особенно увлекательную историю. - Там есть палаты для буйных. Мягкие стены, никаких окон – как полагается. Меня провели мимо них. Точно на экскурсии, - Миллер судорожно сжал кулаки. - И мимо общей комнаты тоже. Там один парень танцует со шваброй и называет её «моя леди». Мне сказали, его бесполезно уже лечить. Другой – всё время стоит, уткнувшись лбом в стену и орет, когда его пытаются сдвинуть с места. Алан похолодел – случилось, то, чего он больше всего боялся? То, откуда уже не вернуться? Флетч, этот последнее время угрюмый и замкнутый, но знакомый и свой – неужели он исчез и теперь кто-то другой, чужой и страшный, так похожий на Энди, вопит и, выкручивая руки из суставов, пытается выбраться из смирительной рубашки? Кажется, Миллер понял, о чем подумал Алан, и после небольшой паузы продолжил: - Как, по-твоему, выглядит псих? Настоящий, образцовый сумасшедший? Нечесаный, заросший, в пижаме, сидит себе в уголочке, пускает слюни и бормочет, накрепко упакованный в смирительную рубашку, а иногда орет и пытается убить санитаров? Да? А Энди же вовсе не такой. И это намного страшнее. Он выглядит как человек, который очень устал. И, знаешь, глаза вовсе не такие, не мутные, не сумасшедшие. Он просто… будто ему всё чертовски надоело. Даже разговаривать. Смотрит, молчит, иногда пару слов ввернет, но как через силу. - То есть ведет себя как Март обычно? – вырвалось у Алана. Миллер посуровел, и Уайлдеру стало ясно, что вся тактичность и аккуратность только что сгорели в синем пламени – он собственноручно все загубил. - Добили вы его своей «заботой», - отчеканил Дэниэл. На его лице было написано, что если этим же вечером ему позвонит Флетчер с заявлением, что навсегда-навеки завязывает с музыкой – он даже не удивится такому повороту событий. *** - Привет, Флетч, - поздоровался Дэниэл, заходя в палату. Энди даже не взглянул на него, и Миллер понял, что все идеи и наставления о том, как следует вести разговор, выветрились в момент. Дэниэл замялся. – Ну… не скучаешь здесь? – вопрос остался без ответа. – Март думал тебе книгу отправить, но так и не смог выбрать, какую… Энди снова промолчал. Он сидел на кровати, спиной опираясь о жесткий край изголовья, и даже не пытался изменить положения, как будто смирился с тем, что ему неудобно. Миллер сделал несколько осторожных шагов. Тогда только Энди покосился в его сторону. - Закрой дверь, - сказал он так сипло, словно голос заржавел от неиспользования. - Да что такого, пусть проветривается, - отмахнулся Миллер, несказанно ободренный тем, что Энди все-таки заговорил. – А в самом деле, может книги какие привезти? - «Господи, о чем я только говорю?» - Мне сказали, у Мэри Кларк новая книга вышла. «Победитель лотереи» , если не путаю… - Закрой дверь, - повторил Энди, и в голосе его прозвучало стальное непререкаемое упорство. - Зайдут. Закрой. - Зачем? – не подумав, спросил Миллер. – Кто? - Просто закрой, - буркнул Энди. Дэниэл опасливо, медленно поднялся и прикрыл дверь. Ему стало по-настоящему страшно. Безотчетно и алогично – инстинктивный страх перед всем странным. Он ожидал другого: деланной бодрости, бессвязных разговоров, чего угодно. Да даже если бы Флетчер заорал дурным голосом – это было бы не так жутко. А он только слушал, смотря перед собой, и едва ли реагировал. Миллеру все казалось, что вот-вот, сейчас, все должно измениться. Как и должно быть – да-да, он слышал. Щелкнет кнопка - Энди вскочит, выпрямится, ужасный, громадный, с всклокоченным рыжим пламенем вокруг головы, и разнесет к черту стены, решетки – все вокруг уничтожит, разорвет до атомов сумасшествие, вырвавшееся из-под сухой корки безучастности. То самое, «книжное», вопящее и яростное, бессвязно лепечущее, презревшее обычную логику. Но Флетчер только моргал и равнодушно сопел, обмякший и вялый, будто тряпичная фигура, вжимающийся в неудобную спинку кровати, точно ища самое наименее энергозатратное положение. Его лицо казалось практически серым. Безучастным и бесцветным, даже медный огонь шевелюры выглядел тусклым, точно запылился. Да все в этой комнате смотрелось сейчас тусклым и ржавым, несмотря на то, что было полированным и вычищенным, как и полагается в больнице. Возобновить хоть какое-то подобие разговора уже не удалось - Флетчер попросту отвернулся, лег на бок и уставился в стену, любые попытки растормошить его теперь были априори обречены на неудачу. - Что передать нашим? – спросил наконец Миллер, почти отчаянно пытаясь пробиться сквозь отчуждение, но Энди только безучастно пожал плечами и накрылся одеялом. - Ты нарвался на плохой день, - сдержанно пояснила Грейн, моментально считав и поняв выражение лица Миллера. Он только что буквально вывалился из больничного холла и, тяжело дыша, приходил в себя на затененном крыльце – а Грейн как раз вышла из такси и суетливо просеменила к тому же крыльцу, придерживая на голове кепку, которую так и норовил сдуть ветер. Накрапывал дождь, в воздухе чувствовались пыльная сырость и запах стремительно остывавшего асфальта. Миллер сконфуженно затоптался на месте. Он столько всего хотел спросить, сказать, восхититься отвагой этой маленькой женщины с сухими запястьями, но огорошенный таким приветствием, только пробормотал: - А они часто бывают? Грейн не ответила, пожимая плечами точно так же, как и Энди, слегка растерянно и отстраненно, но затем неожиданно улыбнулась: - Спасибо, что приехал. Передавай привет Марту. - И… от Энди тоже? - Конечно. От нас и от Меган. Ты не торопишься? Может, подождешь? Миллер пробормотал, что, конечно, в чем может быть вопрос, и окончательно замолк. Он никогда не сталкивался с безумием вот так, лицом к лицу, и сейчас невозможность понять парализовала. Дэниэл медленно подошел к скамейке возле входа и грузно, неожиданно старо, опустился на неё. Начал крапать мелкий, противный дождь, больше похожий на сырую пыль. Миллер недовольно пожал плечами и вернулся в фойе больницы – он решил подождать Грейн там. А сейчас перед ним сидел Алан – весь из себя шипастый – который моментально сник, услышав лишь несколько обрывистых фраз. Наверное, уже решил, что Флетч там при смерти в беспамятстве валяется. Миллер усмехнулся - а что было бы с Аланом, если бы тот проглотил обиду и сам прилетел навестить Энди? Да увял бы, тропический цветочек, в одно мгновение! Вот, у него на лице написано – тот же страх перед всем странным, слишком хорошо знакомый Дэниэлу. Долгое время притворяться – в случае с Миллером – никому из квартета не удавалось. Так, собственно, считал сам Дэниэл, несколько самодовольно отмечая, что именно он выпестовал эту банду, наблюдая, как матереют милые подростки, которые поначалу так растерянно и обалдело смотрели на зрителей, точно не веря, – а значит, только он может контролировать курс и, практически, предсказывать, куда музыканты ринутся в горячечном запале юношеского задора. Сейчас же это ощущение контроля терялось, вожжи выскальзывали из пальцев, и колымага неслась, объятая пламенем, по разбитой дороге прямиком… Миллер вздохнул: он вспомнил, как случайно обмолвился Дэйву о состоянии Флетчера – а тот просто посмотрел стеклянными глазами, нисколько не удивленный. «Ну и что?..» – спросил Дэйв, растягивая гласные, и помотал головой, так что космы почти полностью закрыли лицо. …Да, прямиком к черту в пекло. *** Во дворе щебетали какие-то птицы, сдуру решившие, что осень – самое время для предсвадебных концертов. Задумчиво вслушиваясь, Пэрис восседала на своем высоком стульчике, как на троне, и плюмкала губами. Она уже наелась, и остававшееся в тарелке пюре не интересовало её нисколько. Алана, кстати, тоже. Пюре из брокколи – это же такая гадость! Яблочное еще куда ни шло… В соседней комнате зазвонил телефон и Алан напрягся (с недавних пор телефоны вызывали у него необъяснимое беспокойство), но не стал торопиться отвечать на звонок. Вдруг сейчас появятся какие-то планы, идеи… а Алан совсем не хотел, чтобы в его утро врывались изменения. Ему тошно было при мысли, что может что-то случиться и придется сорваться с места, куда-то ехать, что-то решать… нарушать его обычное, будничное утро. С пюре, погремушками, мультиками, притворным ворчанием Хеп. Таким утром не бывает треволнений и метаний. Оно тихое и просто… хорошее. Алан и не думал, что с ним приключится подобное, но сейчас ему хотелось так. Штамповано, быть может, но кто будет против, например, медового месяца в Париже? Добровольного двойного отшельничества, когда не нужен никто больше в золотом мирке под крышей теплицы. Теперь можно было не думать о том, что наступит зловещее «потом», которое превратит все воспоминания в орудия пытки. Пожалуй, именно то время восстановило его. Свело на нет жуткое ощущение, что ему отрубили руку или выдрали клок мяса из груди. Он снова чувствовал себя нужным, важным для кого-то. После рождения дочери это чувство и вовсе накрыло с головой, возвращая, казалось, потерянную цель собственного существования. А теперь он не знал – компенсируется ли невозможность найти подходящий предлог для встречи свободой от чужого мнения в рабочее время? Ведь будь они по-прежнему коллегами – не сложно было бы случайно столкнуться в коридоре или выпроводить лишних людей из студии. Общение стало бы неизбежным, живи они на расстоянии нескольких метров друг от друга. Забыв о том, что когда-то они и жили в одном доме, буквально в соседних комнатах, но никогда так мало не разговаривали, Алан злился на себя и свой уход только потому что сейчас он был лишен возможности скрыто вести свою линию на фоне будничного трепа и каких-то общих дел. Сейчас, как ему представлялось, любое действие велось на передовой, напролом и с криком, и Флетчер, конечно же, всё видит и всё понимает, и смеется над ним, безнадежным дураком, которому взбрело в голову оживить неоживляемое. Узнай он обратное – Энди не только не насмехается, но пребывает едва ли не в большей растерянности – то не поверил бы. Алан так убедил себя, что иную точку зрения воспринимать просто не мог. Да и неприятный холодок сквозил в мыслях каждый раз, как он вспоминал о Флетче – потому что Алан не мог вспомнить о нем, не вспомнив о группе, а это означало «аранжировки», а это – «адвокат» и «иск». - Передаю для особенно ленивых и глухих, - крикнула Хеп из соседней комнаты. - Это секретарь миссис Ша. Тебя примут сегодня в шесть, если успеешь доехать. А если не успеешь, не примут, понял? - Алан сразу же засуетился. - Ну доедай уже, солнце, - забормотал он, снова поднося ложку ко рту дочери. – А то ведь пока тебя не накормлю, меня из дома не выпустят. - Бр-р-р, - сказала Пэрис. Возводя глаза в потолок, Алан вздохнул: ну конечно, ей-то что беспокоиться о каких-то там аранжировках? Она-то точно не обратила внимания на тот концерт… Тогда Алан в полнейшей растерянности сидел возле телевизора и даже не слышал, о чем ему по телефону жаловалась кузина. Жаловалась она последнее время часто, ужасно долго и нудно и это утомляло, но Алан думал только о «коллегах»: вот тебе и новость, вот тебе и подарочек на Хэллоуин, вот тебе и «независимые». Только что, совершенно случайно перелистнув на музыкальный канал, он не менее случайно попал на концерт. Конечно же, то была его – пардон, уже нет – группа (он был проклят и всегда натыкался только на них), и там он услышал свои аранжировки. Свои, черт возьми, которые писал он один исключительно для их общего тура. Это было отвратительно и до того подло, что Алан едва не выругался. Никто не спросил его разрешения, они просто взяли и сделали по-своему. Как и всегда. Чертов Мартин, никогда не считался с чужим мнением! - …я всем только мешаюсь, - ныла кузина Ив. – Понимаешь, от меня никакого проку… «Господи, когда ж ты успокоишься» - мученически подумал Алан, устало закрывая глаза. *** Миссис Ша – адвокат, блестящий как застежка на её же сумке от Гальяно – слушала Алана с таким спокойствием, что это было невыносимо. Алан распалялся, чем дальше, тем сильнее, а миссис Ша сидела – деревянная кукла (постучи по руке и отзовется глухим «тук-тук») – и такими же кукольными глазами-пуговицами смотрела на висящую на стене рамку с черно-белой гравюрой. На той же стене блестели позолотой различные дипломы – из университета, грамота о присвоении докторской степени, похвальный лист почетному донору и прошлогодний диплом за третье место в гонке за сыром – а Алан всё распинался насчет царящей в мире несправедливости. - Я хотела купить эскиз Бакста, - совершенно некстати сообщила миссис Ша. – Но Бердслей тоже хорош, не находишь? – Алан, прервавшись, обернулся и быстро глянул на картину. - Да, симпатично, - небрежно бросил он. – Но ты послушай только, даже тот фрагмент… - Это сер Бедивер. Он по просьбе умирающего короля выбрасывает в озеро меч Экскалибур. Грустная история. - Очень, - поспешил согласиться Алан. – Как считаешь, у меня достаточно оснований… - К модерну, - миссис Ша взяла из стакана карандаш, повертела его в руках и положила на стол, строго параллельно длинной стороне папки с бумагами. – Просто нельзя остаться равнодушным. Он не так бездумно счастлив, как все эти барокко и хиппи, но это и не ваш угловатый стиль труб, проводов и железа, - смиряясь с тем, что его попросту игнорируют, Алан угрюмо замолчал и откинулся на спинку стула. Миссис Ша восприняла это как приглашение продолжать. - Бердслей был человеком довольно-таки оригинальным… в его кабинете за роялем сидел скелет. А умер он в 26. От туберкулеза. Кстати, а тебе сколько лет, Алан? - Сорок, - буркнул Уайлдер, скрещивая руки на груди и рассматривая стоящую в углу вазу, похожую на кусок плавленого сыра - всё тот же нервно-гнутый модерн. – Это ты к чему вообще? Ты меня в принципе слушаешь? - Бердслей дружил с Оскаром Уайльдом, - спокойно добавила миссис Ша. – А в твоем случае претензии обоснованы, и дело это я тебе выиграю. Но скажи мне, - адвокат наклонилась ближе к Алану. - Оно тебе нужно? - Нужно, - отрубил Уайлдер. Миссис Ша скептически подняла тонко вычерченные угловатые брови, однако кивнула. - Хорошо. Тебе виднее, - она поднялась и выбралась из-за своего стола-бастиона, моментально съежившись, точно усохнув. Даже на каблуках миссис Ша была едва ли по плечо Алану. - Я провожу тебя. Давно уже Алан не был так спокоен, как тогда, когда возвращался домой в кромешной осенней темноте, – тяжелое, но теплое чувство наполняло его до краев: он был твердо уверен в том, что все делает правильно.