Пепел

      Огромный замок был как никогда спокоен. Невероятная тишина окружала предрассветное небо и черные пики поместья, но в таком свете он не казался грозным. Напротив, походил на сказочный дворец, в каких живут добрые волшебники. Дом, каждый сантиметр которого чувствовал смерть и боль, а каждая холодная плитка хоть раз, да побывала в крови, кою поспешно вытирали слуги, упорно сохранял недурственную личину. Он был также лжив, как семья, которой принадлежал.       - Не стоит бить стены, в них могут жить светлячки, - спокойно сказала Полумна.       - Заткнись, пучеглазая!       Молодой волшебник и сам не ведал, что творил. В его глазах поселилось безумие, какое он раньше видел в глазах Беллатрисы, над каким в душе посмеивался. Месть настигла, и теперь Драко колотил что есть мочи каменные стены, которые казались ему скорее надгробием над могилой, чем кратером вулкана. Или же.. любимой тетушкой, которая вновь появилась перед его глазами, как воспоминание.       Черный костюм. Непроницаемая пыль. Беспросветная ненависть.       Полумна отталкивала данную черную дыру. Улети она сейчас в эту бездну, случился бы взрыв. Луна бы изменила сложившуюся воронку темной грязи, тем самым приведя к необратимым последствиям. Но, доколе Лавгуд крепко держалась за свою серебристую лагуну, шаткий мир в этом помещении существовал.       - Я понимаю, тебе плохо, - невозмутимым тоном продолжала она, - если ты полагаешь, что так станет легче, можешь колотить. Только легче не станет.       Безмятежно. Было невероятно безмятежно все в ее подсознании. Она больше не пела - не хотела злить нервного соседа. Мыслить было слишком больно и надоедливо. Оставалась только тишина. И она поглощала похлеще черноты, невольно проникая в голову и будто бы ее сдавливая, лишая разумно мыслить.       Она сидит под замком двадцать четыре дня. И знает только, что сначала ее приковали к сиденью наручниками. Знает, что была привязана к стулу. Потом люди с метками милостиво "отпустили" ее сюда. Она знает, что эти люди не сочли нужным дать попрощаться с отцом. Она знает, что не плакала, когда ее унесли.       Луне до сих пор трудно. Рядом сокамерник неторопливо сходит с ума. "Значит, еще не сломан", - подумала она, подавляя крик, подавляя желание убежать, смиряя ужас, сковавший тело. Никогда прежде она не участвовала так много плохого в одну секунду. Будто мозгошмыги полили ее голову свинцовой безнадежностью, так зло шаля.       — Так ты что, полоумная? Поэтому тебя тут держат? — Драко приподнялся на локте, посмотрел ей в лицо, и засмеялся. — Не смей смотреть на меня так. Вообще не смей на меня смотреть.       Малфой, наконец, решил окинуть взглядом пространство. Он смерил взглядом тощую подушку на протертой подстилке, которая пустовала, комковатое одеяло, которое покрыло бы рослого Драко максимум до лопаток. Посмотрел на пустое спальное место Полумны. Затем на свое.       Одной рукой он сдвинул вместе и ногой пихнул весь выцветший пылесборник к одной стене. Растянулся на все пространство, взбил сразу две подушки и сунул себе под шею. Его затрясло. Пострадавшая даже не пикнула!       До девушки долетел раздраженный вздох. Сокамерник повернулся спиной на матраце, половина которого только что принадлежала ей.       Полумна так и не ответила. То ли не хотела отзываться вовсе, то ли не успела, но в следующую секунду раздался глухой крик. Где-то далеко, за стенами, кричал кто-то, да так надрывно, что даже Малфой застыл на месте, обернувшись на звук.       - Это узники, - прозвучал ответ на немой вопрос, - их почти каждый день слышно.       Драко вспомнил пыточную комнату недалеко от темниц, которую раньше видел только глазами издевателя, и его передернуло. Сам он никогда не мучил пленников. Только стоял за отцовской спиной и слушал, как волшебники, грязнокровки и маглы под заклинанием завывают что-то похожее на мольбу о пощаде.       Еще с неделю назад он был там, а теперь... Теперь он с другой стороны. Теперь все вверх ногами в его мире.       А чей-то голос продолжал доноситься до сокамерников. Луна решила, что ко всему в этом мире можно привыкнуть. Ко второй неделе своего заточения она перестала плакать, слыша жалостные стоны невинных заключенных. Перестала считать, перестала звать на помощь. Теперь она боялась не узнать себя. Это место всеми силами пыталось ее изменить. Пыталось сломать, что постепенно ей давалось, шажком за шажком... - Здесь легкий ветерок, встречается с росой, И дождевой поток, сливается с зарей, Не слышен сердца стук, за каждого молю, Кого любили вы, того и я ценю...       Драко молчал. Сейчас голос этой девчонки мог сослужить ему службу, заглушая крики прошлого.       Он видел ее. Кто же не знает сумасшедшую из Когтеврана? Особо заскучавшие слизеринцы часто развлекались, запрятывая ее вещи или накладывая вредительные заклинания на мебель. И всегда, абсолютно всегда она оставалась спокойна, как и сегодня. Возможно, это специфика факультета, но Малфой больше никогда в жизни не видел настолько блаженных когтевранцев. Ангельская выдержка всегда раздражала его. Благо встречал он ее очень редко, а думал и того реже. Сталкивался пару раз на первом учебном дне или видел рядом с убогой троицей. Полумна Лавгуд из тех, кого Малфой презирал почти так же, как грязнокровок. В Хогвартсе она всегда была изгоем. Недостойным его мира отщепенцем.       Говоря откровенно, Лавгуд знала о соседе не больше. Она редко выходила наружу из своего собственного мира и в моменты контактирования с окружающими старалась выбирать компанию поуютнее, чем холодные взгляды с зеленого факультета. Хотя, особо выбирать не приходилось.       Бледная кожа, почти белые, пепельные волосы - они были чем-то похожи, но при этом находились на разных полюсах. Раньше. Теперь полюса, как магниты, притянулись и тихо сидели рядом.       Крики стихли, но это не сняло напряжения. Драко знал, все может оборваться только в одном случае - жертва мертва. За двадцать четыре дня об этом догадалась и Полумна.       Кто-то с женским голосом и пронзительным криком только что покинул свое тело. И от этого у самых разных существ по коже шли одинаковые мурашки.