Не сломаться

В Лаик вранью про грабителей со скрипом, но поверили. Арамона, конечно, орал как будто его резали и приказал Дику остаться на ночь в Старой Галерее. Но это было еще так себе. Главное, не выгнали. Юноша свернулся клубочком на узкой койке. Страшно. Больно. Жутко. И все же не хватает силы воли смириться с мыслью о том, чтобы при первой же возможности покончить с собой. Вдруг все-таки получится сохранить этот кошмар в тайне? "Если эр Август говорил правду и никто из Людей Чести не осмелится взять меня в оруженосцы, я уеду в Надор, дома всё забудется, да и навознику не будет смысла что-то обо мне говорить. А если даже меня не отправят домой - вдруг или меня, или его примет кто-то, кто служит в Торке, тогда тоже мы больше не увидим друг друга очень долго... может же такое быть, что никто ничего не узнает... а если те ублюдки будут хвастаться - что значит их слово против слова дворянина. Да вряд ли скажут, им же тоже жить хочется". В Галерее было холодно. И еще больший холод мучил изнутри. Сейчас бы уткнуться в чье-то плечо, выплакаться, излить душу... Но с кем разделишь ТАКОЕ?! Притом, плакать - недостойно. Слабость. - Окделл! Не спишь? - Зачем ты сюда пришел? Если тебя здесь увидят, влетит мне. - Не влетит. Все спят. Я тебе одеяло принес. - Почему ты всё это делаешь? Что тебе от меня надо? Эстебан ухмыльнулся. - Не скажу. Точнее скажу, но не сейчас. - Уйди. Я ничего не хочу, как ты не понимаешь, бесчувственная ты тварь?! И я никогда, никогда тебе не разрешу сделать со мной такое еще раз, я лучше умру... - Дик все-таки не выдержал, голос сорвался, слёзы начинали душить, рваться наружу. - Тихо-тихо-тихо. То что было, это страшно, но не стоит того, чтобы умирать. - Да откуда ты знаешь?! Тебе всегда всё подавали на блюдечке, и с тобой... с тобой никогда такого не было. - И что? - Эстебан укутал его в одеяло и прижал к себе. - Окделл, прекрати эти глупости. Тебе сейчас хочется реветь - значит, не стесняйся. Ночь длинная, стены здесь толстые, никто не услышит, так что сейчас ты будешь плакать столько, сколько надо. А потом расскажешь мне как всё было. - Я не могу-у!.. - юноша всхлипнул, против собственной воли вжимаясь лицом в подставленное плечо. - Ты. Всё. Можешь. Понял? - Зачем тебе надо... быть здесь со мной... заставлять меня... - Потому что я еще больше идиот, чем ты. * Зачем. Он еще спрашивает. Вот "повезло" же - влюбиться в Окделла, в это до ужаса упрямое существо, с головой, набитой всякими бреднями. И если до сегодня чувство удавалось скрывать за насмешками, наглостью, шпильками, скрывать не только от любимого человека, но даже от себя самого - то случившаяся беда пробила огромную брешь в стене, возводимой с такими стараниями. Эстебан осторожно, как раненную лошадь, гладил Дика по спине, а тот только рыдал и вздрагивал, пытался оттолкнуть и все-таки не мог. Ублюдки. Какие же они все ублюдки. Тут самому хочется рыдать. Но соплями и слезами здесь не поможешь. Это как с нарывом, который надо вскрыть, пока гниль не разъела всё тело. Юноша в последний раз обессиленно дернулся и всхлипнул, и в эту же минуту Эстебан велел: - Теперь рассказывай. - Я не могу! - Рассказывай. Всё. С самого начала. Как ты оказался в таких местах один. Кто на тебя напал. Что они с тобой делали. - Колиньяр, ты бесчувственная скотина, ты мерзкий самоуверенный навозник, ты дрянь и сволочь, как ты не понимаешь, что мне стыдно, что я... я просто не могу! - Да, я бесчувственная скотина и всё прочее. Излагай, Окделл. Ты должен выцарапать это всё из себя сейчас, иначе потом ты всё равно будешь думать об этом, хотеть рассказать кому-то и заставлять себя молчать. Или ты хочешь поговорить со священником, на исповеди? - Не-ет! - Дик дрожал еще сильнее. Бля. Не стоило говорить об исповеди. Он же эсператист, а дома говорили, что эсператистские клирики все до одного чокнутые ханжи. Если у Окделла хватит дурости пойти к такому, это будет рана на всю жизнь. От олларианского священника тоже можно услышать всякую дурь вроде "ты сам виноват, это только твой грех" и так далее, так что... - Если нет, значит ты расскажешь всё мне, закатные твари тебя побери. - Я ходил к одному человеку, он дружил с моим отцом. Но он очень боялся, что кто-то увидит, как я его навещаю. И сказал что я должен ходить туда и обратно через Кривой переулок, там меня не увидят... Этот человек... он был что-то должен "висельникам", но до него они не могли добраться. Их было много... Они напали на меня, оглушили, затащили в подвал... Эстебан, я не могу об этом говорить! - Можешь. Закатные твари, чувствуешь себя непонятно кем, палачом что ли, дознавателем в Багерлее. Но так надо. Дома - в фамильном поместье - учитель по фехтованию как-то разоткровенничался о боях в Торке, в которых участвовал, и о том, как помогал выкарабкаться своему товарищу, натерпевшемуся ужасов в плену у гаунау. ..."Главное, запомните это на всю жизнь, маркиз - не давайте своему товарищу раскиснуть, опустить руки, сдаться. Подталкивайте как строптивую лошадь, муштруйте, на сопли и слюни не обращайте внимания. Ругает - пусть ругает, потом еще спасибо скажет. И запомните: сразу после того как выкричит свою боль, заставьте рассказать что случилось. Желательно несколько раз, пока не устанет и не отупеет. Ну больно оно. Но пулю вытаскивать тоже больно". А этот так называемый "друг отца", кто бы там он ни был - та еще мразь, чтоб ему в Закате гореть! Называется, спасал свою задницу. И ведь небось Человек Чести, навозников каждый день в трусости упрекает - а сам-то... - Они мне угрожали. Били. Их было много. Я терял сознание, а они всё равно... Дышать было трудно, а они мне в горло силой заталкивали, и хотели чтобы я глотал... какого ты меня заставляешь рассказывать?! Ты всегда надо мной издевался, с самого первого дня, но должен же быть предел?! - Между прочим, я тебя вытащил, привел туда, где тебе смогли помочь, заступился за тебя перед Свином и придумал удобное объяснение для всех наших. Это по-твоему издевательство? - Тебе это надо для чего-то. Задумал мерзость... - Не сбивайся с темы. Что дальше? * После "допроса" Дик чувствовал себя так, будто его несколько раз выкрутили и выжали. Колиньяр не дал ему ни минуты передышки, пока не вытянул мельчайшие постыдные подробности. Как будто щипцами вытаскивал из кровоточащей раны пулю или осколки. Тем не менее так было все же лучше, чем молчать и осознавать, что нет и не будет возможности высказаться. Он дрожал и тяжело дышал, и потихоньку начинал клевать носом. - Хочешь спать? Спи. Ладно, я пойду. - Не надо! Ты можешь остаться со мной до утра? - внезапно Дик понял, что будет бояться остаться здесь, в темноте и холоде. Лучше уж чтобы рядом был Эстебан, чем одному. - Ну хорошо. Останусь. Спи. Не бойся. - Обними меня. Пожалуйста... * "Обними меня...". Эстебан так хотел услышать эти слова от Ричарда - но теперь его пробирало от чего-то вроде чувства вины: дорогой же ценой сбылось это желание! Он прижал Дика к себе, и поглаживал по голове, плечам и спине, пока тот не заснул.