Не сломаться

«Лунные ночи, призрачный день – Не основание для одиночества» (с) Лора Бочарова. Дик зажег новую свечу взамен догорающей. Этой ночью ему не спалось – день был слишком полон событий. Встреча с Катари, висельник в переулке, холодная и расчетливая ненависть, с которой Эстебан пытал неудачливого шантажиста, разговор после того… Сознание просто отказывалось не возвращаться к этим впечатлениям вновь и вновь. Сон никак не шел, и будто в прежние времена, в те дни в Лаик, до кошмара, юноша решил занять себя сочинением стихов. Он думал о королеве и о ее красоте, о нежном голосе и об их тихой беседе в монастырском саду. Он пытался передать свои впечатления в сонете, но строки не складывались, слова никак не приходили на ум. Дик изводил бумагу напрасными попытками, на миг даже заснул над исчерканными листами. И только когда он уже почти отчаялся, сонет вдруг сложился сам собой… Только с тобой забуду я усталость. Боль прошлого не будет так горька В минуту, когда по плечу твоя рука Скользнет, с неловкой нежностью касаясь. И мне так сладостно тебя любить За тот покой, что обретен в твоих объятьях, За то, что ты меня спасаешь от Заката, Горящего в душе, и возвращаешь жажду жить. Лишь по тебе бессонными ночами Тоскую я, и лишь одна мечта Меня волнует… и мои печали Навеки канут в прошлое, когда Я прошепчу «люблю», разбив тревожное молчанье, И губ твоих коснусь горячими губами… Конечно, эту попытку нельзя было сравнить с бессмертными творениями Веннена… Дик прекрасно понимал, что никогда ему не стать поэтом. Но из всех стихов, которые он сочинял (или пытался сочинить?) эти были чуть ли не единственными, которые ему не хотелось сжечь сразу. И все же что-то в написанном его беспокоило. Не слишком ли это откровенно в описании чувств к даме, притом к даме, которая принадлежит другому? В минуту, когда по плечу твоя рука Скользнет, с неловкой нежностью касаясь. Откровенно! К тому же… с Ее Величеством в ту встречу у него не было ничего кроме одного случайного соприкосновения рук. Объятия, в которых становилось легче, ладонь, осторожно скользнувшая по плечу в сдержанной ласке. Это было не с Катари, и не о женском тепле он думал, просыпаясь от жутких снов и мечтая об утешении. Стыд нахлынул горячей волной. «Не может быть, не может быть, чтобы я испытывал какую-то привязанность… к нему. Да плохо уже и то, что мы друзья, что кто-то сказал эру Августу о наших посиделках в таверне. Я герцог Окделл, я не должен даже дружить с навозником! А уж столько думать о нем, и думать такие вещи…» Дик упрекал себя, но чем больше он думал о чести, долге перед эром Августом, семьей, королевой и Талигойей, тем больше ему хотелось от всего этого спрятаться. Как тогда, в Галерее, спрятаться в заботливых объятиях, ни о чем не думать, просто чувствовать прикосновения, тепло и ласку. «Нет, это ведь не может быть влечение, после того, что со мной было, как я могу испытывать желание к мужчине, как я могу вообще хотеть телесной любви, всё это грязно, мерзко, пошло… Это просто глупости, это мне хочется быть ребенком, мне не хватает того, чтобы меня обнимали, шептали мне что-то на ушко… Матушка никогда меня не обнимала, никогда, а мне этого хотелось, я видел, как ласковы другие дамы, и что там дамы, даже простые крестьянки и служанки, со своими детьми, и я тем детям завидовал, пусть и знал, что так плохо. А Эстебан дал мне именно это, просто так, для него это ничего не значит, наверное, это всего лишь южная несдержанность, темперамент…» Но ревность, которую он испытывал, сложно было назвать детским чувством. Дик понял, что запутывается всё больше и больше…