Не сломаться

Каждый шаг, каждое действие – будто наперекор самому себе. После тяжелой, бессонной ночи так хотелось спрятаться в укромном уголке и всё же уснуть, проспать до полудня, хотя бы забыться дремотой – не совсем приятной, но хотя бы без сновидений. Хотелось прятаться, не думать, просто не существовать. Хотелось и дальше по возможности избегать общения с эром – ненавидеть Алву юноша не мог, несмотря на всё что рассказывали эр Август и Катари, но все же немного боялся. Но Дик заставил себя рано подняться и одеться, подойти к кабинету эра, постучать в массивную черную дверь, ступить на порог, заговорить с монсеньором и попросить его научить фехтовать. - Научить Окделла фехтовать как Алва? Юноша, вы меня удивляете. Вы серьезно или просто шутите оттого, что вам надоело целый день сидеть дома за дамскими романами, отвлекаясь только на визиты к кузену и Ызаргам Чести? – спросил Ворон. Дик сделал вид, что не обратил внимания на насмешку. - Я серьезно, эр… то есть монсеньор. - Вот как? Ну что же, пойдемте, юноша. Только помните, вы сами на это напросились. Тренироваться оказалось намного труднее, чем юноша предполагал. Эстебан был прав, пропущенное время сказывалось не лучшим образом. Однако самым сложным для Дика оказались не приемы и не то, как беспощадно эр гонял его по дворику, заставляя раз за разом отрабатывать одни и те же навыки и ядовито высмеивая мельчайшую ошибку. Он просто испытывал неловкость, оставаясь с эром наедине – без слуг, заметно или незаметно присутствующих в доме, без толпы людей во дворце. Что-то было в этом непривычное, немного опасное… впрочем, после пережитого Дик сильно сторонился людей и мало с кем чувствовал себя спокойно. Когда в конце тренировки он упал, зацепившись о какой-то камень, и не сразу смог подняться, переводя дыхание и преодолевая усталость, Алва протянул ему руку: - Ну же, поднимайтесь, юноша. Вижу, на сегодня хватит. Дик не смог заставить себя принять помощь, прикоснуться… Поднялся неуклюже, из последней силы, но сам. Ворон взглянул на него удивленно и, как показалось, немного с обидой. «Он подумал, наверное, что я не доверяю ему или… а на самом деле мне просто страшно… я не могу…» Всё тело ныло. Дик пошатался по дому, побрел в библиотеку, чтобы почитать какой-нибудь увлекательный роман и не задавать себе слишком сложных вопросов хоть еще какое-то время, и заснул в кресле с книгой в руках. Ему снились цветы и сад, чистое светлое небо и зеленая трава. Он шел по узкой дорожке с Катари, держа ее за руку. Королева что-то рассказывала ему, а он хотел что-то сказать в ответ, но не смел перебивать, не мог прекратить наслаждаться милым и нежным голосом. Вокруг них возникал туман, становясь всё гуще и всё темнее. Дику отчего-то стало страшно, но он не мог проявить такое чувство при даме, и пытался сохранить уверенный вид и найти дорогу в пустоте, которая становилась все темнее и страшнее. Где-то вдали показался свет. Юноша бросился туда, уводя королеву за собой, но только огонек стал ближе, Дик со страхом осознал, что это не свет, это фонарь на стене подвала. И в углу замерли тени людей. - Какой красивый мальчик. Хорош, кансильерский гаденыш… - Спасайтесь, Катари! – вскрикнул юноша. Но королева исчезла. Рядом с ним стояли мать, эр Август, кузен, граф Килеан, еще какие-то люди, которых он не знал и чьи лица выглядели размыто, как на старой картине со стершейся краской. Все они подталкивали его к грубому деревянному столу. - Дикон, это ради блага Талигойи. Тебе не будет больно. Он боялся. Он не хотел, но родные и близкие люди, все, кто ценили его отца и теперь надеялись только на него, подталкивали его, мягко, но уверенно устроили на столе в ужасно открытой и унизительной позе, отдавая в руки насильникам. - Ради Талигойи. Дикон, это не больно. Это не страшно. Дик хотел кричать, но ему заткнули рот – сначала просто закрыли грубой, грязной ладонью, а затем заставили открыть, и какой-то потный, вонючий мужчина запихнул ему в глотку свое мужское достоинство. Юноша метался и плакал, но никто не приходил ему на помощь. Все, кого он любил и ради кого хотел жить, стояли, смотрели на его унижение и боль, и повторяли одно и то же: - Терпи, Дикон. Мы ничем не можем тебе помочь. Так продолжалось долго, бесконечно долго. Он терял сознание, потом приходил в себя, на пару минут приходила мысль, что это только сон, и тут же терялась в потоке боли и стыда, и обиды за то, что все, все кого он считал родными и близкими, просто смотрели и молчали, не могли и – что хуже всего – не хотели – его защитить. Дик уже отчаялся, когда кто-то подхватил его на руки и унес из этого подвала, из этого кошмара. Он почувствовал легкое прикосновение ладони, вытирающей слёзы с его лица, ощутил запах дорогих духов. - Эстебан… - прошептал юноша, прижимаясь к своему спасителю и цепляясь пальцами за его плечо. – Эстебан… - Юноша, если вы так хотели спать, почему вы не пошли в свои покои? В кресле спать неудобно, спина болеть будет, а завтра нам с вами нужно присутствовать на балу. Дик очнулся и с ужасом понял, что это Ворон несет его на руках. - Отпустите меня! Я… я сам! Алва усмехнулся: - Не ронять же мне вас почти в конце дороги. До вашей спальни всего пара шагов. И я так понял, вам снились кошмары, юноша? Не отрицайте, вы плакали во сне. Вряд ли я подойду на роль вашего исповедника, но могу дать вам морисское зелье сна без сновидений, на какое-то время это вам поможет. - Эр Рокэ! – возмущенно проворчал Дик. - Вы уже меня узнаете, значит, проснулись. А зелье вам не повредит, по крайней мере, во сне разговаривать перестанете. Опасная привычка, юноша. Мне всё равно, а вот вашим Ызаргам Чести было бы интересно, но не очень приятно узнать, что вы дружите с молодым Колиньяром. Ведь это его вы звали? Не знал, что вы можете довериться человеку, от общения с которым вас, наверное, предостерегали родные и их друзья. - Мы не… - Я же сказал, меня ваши знакомства не волнуют. Общайтесь с кем хотите. Мое дело – предостеречь вас от опасности выболтать свои тайны в менее спокойном месте, чем мой дом. Так что зелье вы все-таки пить будете. - Отпустите меня. Пожалуйста. Я не люблю, когда ко мне прикасаются. - Вот как? – Ворон осторожно дал ему стать на ноги. – Почему? А, ладно, не хочешь рассказывать, я настаивать не буду. Дик покраснел. Никогда еще ему не было так стыдно.