И возвращается ветер...

…Вымотался Ренкваха вусмерть. Еще бы: столько важных персон, и всем всё расскажи, да всю правду доложи, да в показаниях не запутайся! Сперва принцевы гвардейцы да дружки чуть не пристрелили, когда вывалился Ларс из вонькой тьмы чуть не в дверь принцевых покоев в Эйнрехте, в реквизированном для нужд победителей бургомистровом особняке. Потом Оллара убеждал, что не врет, что и впрямь тот, с кем Бастьен – то есть Рамиро, маркиз Алвасете, четвертый сын соберано, вот, значится, как его звать-то по-настоящему! – вместе в Легионе воевал: всё вспоминать и выкладывать пришлось – и про то, как малыша Гонсало спасли от ментора, и как отмычку мальчишке подарили, и амулет колдовской из тварьей чешуи. Поверил эр Чарльз, то есть принц, слава кисонькам. Раскипятился – жуть. Созвал своих офицеров, говорит – страшным таким шепотом: мол, хватит, так дальше нельзя, в собераньей кукушке, не иначе, пружина лопнула, и надо бы хватать старого ворона за хвост да сажать в курятник, пока собственные яйца не расклевал! А то вчера Хорхе, сегодня Рамиро, а завтра? Шумели, ругались – Савиньяков молодых целых пять голов, да Валме, да капитан Муэртес, летун, ну то есть Хорхе Кэналлийский, который, оказывается, тоже намедни от соберано отеческий привет получил – чуть не гробанулся к тварям, да Гайяр, да… всех и Ренкваха сразу и не запомнил. Шикали друг на друга то и дело – а все равно доболтались: явился, важно колыхая пузом, сам Первый Маршал, эр Ульрих – кое-как боком в дверь прошел. Это что вы, молодые люди, говорит, задумали?! Какая еще готовность номер один? Какие «наши люди»? Принц ему – факты, прямо под нос. И свидетеля заодно. Ну и пришлось бедняге Ренквахе выкладывать всё по новой. А потом – еще раз, теперь уже – Хоакину Альмейде, над всеми летунами главному… Слушали важные регулярники, переглядывались недоверчиво, брови супили. Про Рамиро, вроде бы, поверили. Не верили только, что легионер смог из своего Коннершталя такой мухой метнуться до Эйнрехта. Что это, говорят, за сказки – выходцевы тропы? Покажи! Кошки с вами, господа. Попросил Ренкваха свеч, да мяса с хлебом, да касеры, да выйти во двор – чтоб, значится, не на кирпичах и досках обряд творить, а как надобно, на земле и камнях природных. Да рябины наломать – и всем взять в руки по веточке, а то, чего доброго, утащит гость закатный. Видит Ларс – интересно им, молодежь пересмеивается, а старшие глядят, будто разведданные на карту наносят. Проделал Ренкваха всё, как прабабка учила – сидит, ждет, а сам прикидывает, как удирать отсюда, коли вдруг обряд не сработает и сочтут его треплом полоумным, если не чем похуже. А все вокруг сгрудились – и так и едят глазами и Ларса, и камень с четырьмя оплывшими свечками, будто на Ларсе картинки нарисованы! Сработало! Да только не совсем так, как Ларс думал. Ну да, выходица из-под сарая вылезла. Не Айрис – сестра ее младшая, Дейрдре. Совсем девчонка. Глядела на эра Оллара – как на пряник, только что не облизывалась. И на вопросы его отвечала охотно: да, живут выходцы в Надорском лесу, самим Литом, четвертым Абвением, Отцом Скал поставлены тот лес стеречь от всяких праздношатающихся, вот уже целый круг, с тех времен, как Ларак пустым достался Лионелю Закатному, стерегут – и не видать им, как своих ушей, ни гроба людского, ни покоя, пока не исполнятся некие пророчества… И тропы есть, и проложить их можно – ежли убили на нужном месте кого-нибудь. А маркиза Рамиро среди мертвых ни она, ни сестры ее, ни товарищи не видали. Значит, можно надеяться, что жив капитан Веласкес! Только старшие Алвы нацелились девчушку расспросить поподробнее на этот счет – здрасьте, пожалуйста! Ветер хлестнул, туча набежала – и дождем из нее! Да прямо на сарай и на выходицу несчастную! Ойкнула Эгмонтова дочка – и пропала. А возле сарая глядь – мужик нарисовался, пожилой уже, в мундире темно-синем с серебром, как на картинках про старину рисуют, волосы седые, гладко зачесаны – и видно, что тоже, кхм, не сказать чтобы совсем живой. А на крыше сарайной устроился, ногу на ногу, того же свойства черноволосый стройный красавец – волосы развеваются, глаза черные блестят, как у ночного кота, а за спиной – крылья чаячьи. – Кто, – прилизанный спрашивает, – вздумал выходца звать на землю, что под моею защитой пребывает? – И для чего, интересно? – подхватил крылатый. «Святой Олаф!» – выдохнул, выпучив глаза и втянув пузо, эр Ульрих. «Святой Ротгер!» – пискнул кто-то из молодежи в заднем ряду. Ну вот, не было печали: изволь теперь, Ренкваха, по четвертому кругу всю историю докладывать. Доложил, во всех подробностях – куда ж денешься? Выслушало начальство Рассветное, оч-чень заинтересовалось, обещало, что постарается разобраться. И то хлеб… *** …Ночью сидели у камина эр Ульрих, дор Хоакин, принц Оллар и капитан ВВС Патрисио Муэртес. Вино на столе было скверное – но другого не достать, война. И беседа шла о материях склизких и гадких – но говорить было надо: не вытащишь за ушко на солнышко гниль – сожрет и разложит всё, как зелень Олларию. Начал, как положено, эр Ульрих: ну хорошо, все убедились, что этот, как его, Ренкваха, не солгал насчет выходцев. Возможно, не солгал и насчет всего остального, что произошло в Коннерштале. Хотя это еще следует выяснить. – Я этим займусь, если позволите, господин Первый Маршал, – вызвался дор Хоакин. – Но на младших Алва и впрямь идет охота – судя по тому, что мне известно. И рассказал, как нагрянула в летный полк, где имеет честь служить капитан Муэртес, ни с того ни с сего из Альвеары комиссия во главе с неким полковником Кальперадо, из ведомства супрема. Ну, хорошо, нагрянула – пусть, бывает. При этом Кальперадо – помощник, некий фок Габен, корнетик белобрысенький. И корнетик этот, кроме того, чтобы начальству своему бумаги перебирать и подавать, как ему по чину полагается, очень авиатехникой интересовался. Так и норовил в любую свободную минуту подлезть поближе к механикам, да поглядеть, как двигатели и прочее чинят и проверяют, спрашивал, что да как. Ну, те и отвечали, показывали и рассказывали – вроде, на первый взгляд, ничего плохого не делал этот фок Габен. Говорил – хотел в Альбертовку, но не сложилось… А наутро дор Хоакин, как положено, инспектировал вверенные ему соединения. И пришло ему в голову лететь не с тем пилотом, с кем вчера было решено, а с Муэртесом. Чей «ястребок» как раз вечером отшаманили и вылизали. Взлетели. Час, два – полет нормальный. А потом раз – и раскашлялся левый двигатель, как чахоточный в терминальной стадии. И захлебнулся. А через пару минут – второй. Муэртес, летчик милостью Абвениев, хоть завтра можно ставить командиром эскадрильи, на Анэмовом духе усадил аэроплан на каком-то утоптанном коровами выгоне возле какой-то деревеньки. Стали разбираться – оказалось, топливные шланги надрезаны. Оба. Да с таким расчетом, чтобы лопнули некоторое время после вылета. Подключили по-тихому «безопасника» Мендеса, толкового парня, допросили всех механиков вместе, поврозь и попеременно. Выяснилось, что когда с машиной Муэртеса возились, порученец приезжего начальства вокруг вился, как оса над вареньем, так и норовил потрогать и поглядеть. А еще слыхали краем уха, как Трудхен-прачка жаловалась: мало того, что механики робу в стирку приносят всю угвазданную, так и порученец альвеарский туда же! У полковника Кальперадо – глаза на лбу, челюсть на полу: не может такого быть! Призвали корнета. А тот с миной как у надгробного памятника маршалу под нос – документ. «Всё, что сделал предьявитель сего, сделано по моему приказу, ради блага Талига и истребления врагов его. Родриго». Подпись соберано. Почерк соберано. И личная печать соберано. «Простите, господин маршал, я не предполагал, что вы полетите этим бортом». Выходит, это Муэртес – враг Талига? И по какой причине? Не верю, сказал маршал, головой за него ручаюсь. А вот вы, корнет, за то, что в военное время чуть талигские ВВС не обезглавили…! – Расстреляли? – Зачем, дор Ульрико? Живые свидетели нам в любом случае пригодятся. Отослал красавчика спецбортом ко мне в поместье, с инструкцией старому Бернардо: посадить в подвал, кормить, поить, стеречь, как Зверя Гальтарского. И Мигелето посоветовал со своим котиком закатным поступить так же. Что за котик? А дор Хоакин, поняв, что дело нечисто, сразу с надежным человеком отправил депешу в Метхенберг, своему старшему брату Мигелю, Первому Адмиралу Талига. И получил ответ: у альмиранте на днях того же рода и достоинства история приключилась, когда капитан второго ранга Фуальдес сдавал аттестацию на право самостоятельно управлять эсминцем. Тоже комиссия приперлась из Альвеары, тоже из супремовой конторы, и тоже при главном порученец состоял, некто фок Миттер, которого очень интересовали техника и корабли, в частности, устройство капитанской рубки. Трижды подряд будто кот закатный лапой разворачивал корабль в ту часть бухты, где мины дриксенские еще не успели снять. Интересно дору Мигелю стало, что это вдруг стряслось с одним из его лучших офицеров. Поднялся на борт альмиранте, сам встал к штурвалу. И – та же кошатина! Старый боцман Зельтцер потом на баке рассказывал: совсем было налетела на мину «Звезда Талига», да всплыло под носом чудище морское, щупальца вот такенные, и двумя щупальцами нос-то Звездочке от этой погани отворотило! Не иначе – поднялся из глубин адмиралу на выручку сам святой Валентин! Насчет святого боцман, может, и приврал – а вот магнит под компасом обнаружился самый настоящий. И вся команда, все, кто хоть что-то мог видеть, на фок Миттера показывала. И Миттер тот, прижатый к стенке, тоже дору Мигелю на стол карт-бланш от Родриго Третьего выложил. И тоже уверял, что альмиранте убивать намерения не имел… Та-ак. А вот это уже тенденция. – Именно! – почти выкрикнул Карлос. – И кто следующий, по-вашему? – И вы, майн принц, насколько я понял, решили уттарить первым? – медленно проговорил Ульрих Катершванц. Оллар молча кивнул. Маршалы переглянулись. – Но, насколько я успел понять, сиккнал тан – «кот-тофность номер от-тин», но не атака? – Пока – нет. – И не надо, мой принц. Пока – не надо, – мягко, но непреклонно произнес маршал ВВС. – Вам, как вы сами понимаете, гораздо выгоднее иметь нас обоих и моего брата на своей стороне, как и остальных военачальников. Что ж, лично я готов к борьбе за правое дело. Но не раньше, чем буду твердо уверен, что оно действительно правое. Если вы желаете, чтобы я участвовал в заговоре, то дадите сигнал не раньше, чем я слетаю в Коннершталь и потолкую по душам с молодым Ноймаром, а заодно и с сослуживцами, кхм, капитана Веласкеса. И кстати, попробую взглянуть сверху на этот кошачий тракт, по которому почему-то нельзя ездить! – И не раньше, чем я съесшшу ф Метхенперк и сам поккофорю и с альмиранте, и с фаш прат, и фоопще со фсеми причастными, – тем же тоном сказал Катершванц. – Перетт решающий срашений неоппхотимо иметь как можно полее полные разветтанные! – Хорошо, господа, – кивнул принц, – согласен, здесь вы оба абсолютно правы. – И, самое главное, – маршал авиации приподнялся, опершись ладонями о стол, и внимательно поглядел в глаза сперва Карлосу, затем герцогу Кэналлийскому. – Не буду говорить за остальных, но и я, и Мигель, и дор Ульрико давали клятву. Я не хочу, чтобы на месте гранатовых рощ Кэналлоа плескалась соленая вода. – Разумеется, дор Хоакин. Я и сам заинтересован в том, чтобы смена власти в Талиге прошла тихо и бескровно. Соберано – для всех! – умер, да здравствует соберано. Как всегда. Недалеко от Алвасете есть маленькая ферма, тихая и уютная, где дор Родриго обретет покой. Пусть берет с собой свою Эстрелью, если захочет. Но если он захочет большего – для полоумных самозванцев есть Дом Скорби! Тут в дверь постучали – тихо, деликатно, не так, как порученцы со срочными докладами. Вошел усталый, но довольный Филипп Рафиано, с известием, что тянувшиеся битых две недели переговоры наконец-то подошли к концу и судьба Дриксен решена: быть гордой кесарии провинцией Талига! Быть ее наместником Руперту фок Фельсенбургу, асу битому, девчонкой Марицей на задницу посаженному, – может, на земле лучше справится, если советников к нему толковых приставят! И быть маленькой принцессе Гудрун, единственной дочери принца Фридриха, геройски погибшего под копытами своих же кавалеристов в Мергане в Тварью ночь, и внучке кесаря Олафа, которого удар хватил от доклада, что талигская армия в Эйнрехт входит, супругой Гонсало, герцога Марагонского! – Ну фотт, – удовлетворенно потер руки эр Ульрих, когда экстерриор удалился, пожелав всем доброй ночи. – Фы, майн принц, нушталис в кароший претлокк, чтопы отпрафиться ф столиц. Он у фас есть: фы на прафах путтушши ротстфенник пофесетте деффочка… А когда Карлос отправился то ли спать, то ли передавать услышанное друзьям, эр Ульрих испытующе взглянул на дора Хоакина и спросил шепотом, точно ли тот собирается присоединиться к заговору, имеющему целью свержение законного государя Талигского? А как же все-таки клятва? – Дор Ульрико, я поклялся в верности семейству Алва. Ситуация мне представляется крайне подозрительной. Я поеду в Альвеару, чтобы во всем разобраться. И, прежде всего, проследить, чтобы старый и молодые Вороны друг друга не заклевали… – Зер гут. А я остаффаться сттесь – слеттить, чттоппы остаффшиеся трикс не кусать нас са саттница.