И возвращается ветер...

Рамиро открыл глаза. Сначала ничего не увидел. Потом разглядел тусклый мерцающий огонек поодаль. Пошарил рукой вокруг себя – понял, что лежит на широкой и жесткой постели, под меховым одеялом, подушка то ли сеном набита, то ли еще чем... Прислушался – рядом кто-то посапывает, и, похоже, не один… Что это за место? На Рассвет не похоже, темно. Да и на Закат не очень, хотя и тепло. Может, Лабиринт? Если так – надо вставать и идти, куда поведет дорога, тогда может быть и выберешься… куда-нибудь. Он попытался встать – тихо охнул от боли, пронзившей руку. Вспомнил: Гауптвахт, в спину стрелял, сволочь. Рядом поднялась темная тень, зашептала сперва вроде то ли на каданском, то ли на дриксенском, потом на ломаном талиге: тише, тише, что ты хотеть, янг рэйвен, ты лежать, или опять кровь на крыло… Он лег снова. Глаза его успели немного привыкнуть к темноте, и тень при ближайшем рассмотрении оказалась маленькой сухонькой старушкой, замотанной чуть ли не в полдесятка шалей. «Элис, – сказала она, поймав его взгляд, и указала скрюченным пальцем на себя. – Я быть Элис, я тебя лечить, Миро, я знать травы…». Спасибо, дора Элиса, вы очень добры. Старая лекарка, взяв светильник – грубо сделанную глиняную плошку с плававшим в масле фитильком, – проводила Рамиро по узкому темному коридорчику в тесный закуток с недвусмысленной дырой в полу, потом обратно – он честно старался сильно на нее не наваливаться, но получалось не очень. Затем он, помявшись, попросил воды – «Если это вас не затруднит, дора Элиса, пожалуйста!». Травница поила его, держа возле губ плошку – вода была вкусная и холодная, но посудина нечаянно выскользнула из старушкиных рук, маркиз машинально дернулся подхватить ее раненой рукой – не смог, невольно вскрикнул – и тут рядом на постели заворочались. Один… второй… третий, совсем рядом. Высунулась из-под мехов всклокоченная голова – светлые глаза, короткие волосы, довольно симпатичный юноша, лет шестнадцать от силы. Знакомое лицо. – Ты что? – спрашивает. – Плохо, больно? Элис… – Уай, зэ Сансет…! Сайленс, сикстин рэд кэтс он ёр низ! – раздался из-под одеяла яростный шепот в два голоса, и показались еще двое. Эти были постарше: у одного пробились тонкие усики, а у другого – даже бородка топорщилась. – Алан, я свертеть шею твой ворона! – прошипел тот, что с бородкой, а самый младший оскалился в ответ: «Невер! Гэт аут, Рич! Это мой добыча!». И у Рамиро встал перед глазами тракт, волки, кожаная фляга, рогатое чудище, неумелые, но старательные руки перевязывают рану. Алан Окделл, виконт Лар. – Ай бэт, ю’л нот хэв э файт! – показал все белые крепкие зубы усатик, вылез из-под одеяла, не стесняясь ничуть своей полной наготы, красавец, и решительно уселся между Ричем и Аланом, растопырив руки – чтобы противники не могли достать друг друга. – Рич, плиз, сайленс энд слип. Ворона есть с подбитый крыло, надо жалеть. Рич хотел было возразить, но, встретив укоризненный взгляд старой лекарки, проворчал что-то под нос на том же, вроде каданском, а вроде и дриксенском наречии, и улегся лицом в подушку. – Сэнкс, Реджи, – Алан погладил усатика по плечу. – Летс слип. Потом обернулся к Рамиро: «Ты давай спать – и я тоже, я быть рядом и тебя греть». И в самом деле улегся, притиснулся, заботливо укрыл – и с ним было уютно и тепло, даже рука почти не болела… Когда Рамиро снова проснулся, в пещере было гораздо светлее: не одна плошка с фитилем горела, а все четыре. И стояли у его постели четверо. Рослые – под потолок, светлоглазые и русоволосые, как Алан, Реджи и Рич. Тот, что всех ближе – лет сорока на вид, настоящий великан, плечи широченные, такой слегка дотронется кулачищем – дух вышибет. Двум другим – один тоже верзила, другой пониже и покряжистей – похоже, за шестьдесят, но тому, кто попадется им под горячую руку, не позавидуешь. Бойцы. И опытные бойцы. Это наметанный глаз сразу углядит: как стоит человек, как руки держит… А четвертый – совсем старик, весь седой: и волосы – как белые перья по плечам, и усы – длинные, до груди свисают. Высокий, и чувствуется, в молодости сильный был, вот только высушило время силу, остов скрипучий остался от могучего дерева. Но держался прямо, и вид у него был величественный. Да и вообще от всех четверых властностью так и веяло, как холодом от каменных стен их жилища. Разговаривали, а сами посматривали на Рамиро: самый старый глядел надменно и презрительно, тот, что помоложе и повыше – неприязненно, другой – испытующе, будто гадал, что это перед ним лежит такое и к какому делу это можно приспособить, а вот самый младший, великан – вроде бы как даже и с интересом. Переговаривались вполголоса. Язык их походил на каданский – который Рамиро в детстве не очень-то давался. А жаль: разговор явно идет о госте – или пленнике? И не разобрать. Впрочем, нет, Откуда здесь каданский. Надорленг, вот как это называется. В Надорском лесу властвует Лесной герцог, говорил вечером у костра Ларс Ренкваха, потомок беглых мятежников, и изъясняется этот вельможа на надорленге. Ларс с десяток слов на этом наречии узнал от прабабки, по пьяни как-то даже пытался Рамиро научить – вот только давно это было… Янг рэйвен – это он, Рамиро, так называла его старуха Элиса. Великана, судя по всему, зовут Эгмонтом, почтенного старца – Джеральдом, остальные – Льюис и Эйвон. А что такое аллоу ту ремэйн? И фру авэй?… *** – Ражбаловал ты мальшишек, Эхмонт, – проворчал дед. – Што ни волокут в пешшеру – всё добыча… – Ну а что ж это еще, дедушка? – возразил Лесной герцог. – С каких это пор в Окделл-Хоуле ужинают воронятиной? – ехидно осведомился драгоценный папочка, и еще выше задрал нос. – Твой младший завтра закатную тварь приволочет – ее тоже оставишь? – подхватил дорогой и любимый тесть: кто-кто, а этот ни разу не упустил случая поддакнуть задушевному другу Эйвону! – А что, и оставлю! – огрызнулся Эгмонт, помянув про себя закатных кошек и черных, и рыжих. – Чего бы и не оставить, если научится дом сторожить! И вообще, это не тварь, это человек. Которому кроме Надорского леса деваться некуда. – Ох, и добрый ты, внучек, сил нет, – проскрипел дед, и разгладил усы. – Этак тебе ворона на нос нахадит – а ты и облишешься! Тьфу, Леворукий и полосатые кошки, у каждой шестнадцать котят под пузом! Сколько можно, когда это старичьё наконец оставит его в покое?! Десять лет правит Эгмонт Окделл-Хоулом и Лесом – пора бы уже с этим и свыкнуться! А то как отвечать за всех – так Эгмонт Лесной герцог, а как решать и приказы отдавать – так непременно дед или папаша священным долгом считают влезть со своим особым мнением! Ну их всех в Утоплый замок. Может, Эгмонт всю жизнь мечтал поймать и приволочь в пещеру настоящего Алву – вот только не получилось, да еще предки подгадили, Эгмонтом назвали, а чтобы пророчество сбылось, нужен Алан… Ладно, не ему, так сыну привалила удача. – Да не ворона, дедушка. Просто снега и льда в лесу хватает, и за Чертой всякой гадости достаточно. А в Надоре пусть будет тепло. Для всех, кто сумел сюда добраться. Топот в коридоре, перебранка, крик – отпихивая Ричи и Реджа, которые пытаются его удержать, в пещеру стрелой влетает младший, самый бедовый сын: «Не дам Мири выкидывать! Он – моя добыча!». – Да твоя, твоя! Никто не трогает – только сам его учи всему, и сам выхаживай! – Эгмонт!! – Что, папочка?! Так будет. Я сказал. Невидимая толстая витая струна натягивается до предела – и рассыпается ржавчиной.