И возвращается ветер...

Они поверили Литу. Не сразу – но поверили. Просто некому было больше верить. И пошли. Шли долго, жались в темноте друг к другу, женщины вскрикивали, когда пламя факела отбрасывало слишком уж причудливую и зловещую тень. Время от времени из головы колонны доносилось ругательство, когда вредный Зверь оборачивался крайней головой назад и раскатисто хрюкал, показывая устрашающие кабаньи клыки, или хватал кого-нибудь ледяным склизким щупальцем за щиколотку. Дикон, конечно, вполне его, Зверя раканьего, понимал: спало себе животное в логове, никого не трогало – и вдруг ни с того ни с сего разбудили, оседлали… Лит вон какой тяжелый… Интересно, Абвении хоть покормить бедную скотину додумались? А что он, кстати, ест, этот Зверюга? Помои или овес? Герцог замыкал процессию, неся на плечах малышку Энни. Она ни за что не хотела отдавать корзинку с котятами. «Давай ты тогда неси кисиков – а я понесу тебя!» – сказал Ричард, увидев, что девочка вот-вот отстанет. Пестрая кошка улеглась на плечах у девчушки, как воротник – хорошо, хоть согреет. Ричард слышал, как Пурри размеренно мурчит, и ему становилось спокойнее и теплее от ее мурлыканья. Ему всегда хотелось, чтобы у него была кошка – но матушка ведь нипочем не разрешила бы завести! А эр Рокэ… Ну, тому, положим, верней всего, было бы безразлично: что котенок появился в доме, что оруженосец, что ручной воробей… Ну, глянул бы сверху вниз, отпустил бы что-нибудь язвительное… Где-то сейчас эр, что с ним? Может, бродит вот так же, как они – только ведет его не Отец Скал, а… кто? Абвении-то здесь, все четверо: по коридору то сквозняк пронесется неведомо откуда, то прожурчит что-то ну очень саркастически за стеной, то искорки по мокрой стене пробегут – толи от факела, то ли… А что сейчас в Лараке творится? Был ли штурм? Ну и физиономию, наверное, состроил эр Лионель, когда увидел, что на каторгу тащить некого и взять в замке особенно нечего! Лит, перед тем как отправляться в дорогу, сам поднялся с Диком в покои, принадлежавшие некогда дяде Эйвону, и там нашел и велел непременно забрать с собой перья, бутыль чернил и большую толстую хозяйственную книгу, чистую, неначатую – хранившуюся про запас. «Хочу, – сказал, – чтобы ты, потомок, записал во всех подробностях, ничего не утаивая, кто ты и твои подданные, что с ними произошло и почему, и всё, что потребно – про тех же стражей... В назидание, чтобы помнили. Чтобы людьми оставались. Пусть будет хоть такая священная книга за неимением лучшей – не Эсператию же им давать, вторая Мирабелла твоему роду на дух не надобна!» Теперь книга, чернила и перья лежали в кожаной сумке, висевшей у Дика на плече, ремень поминутно сползал, неудобно было… Наконец, робко выглядывая из-за мощной фигуры Лита, впереди слабо забрезжил дневной свет. Пещера была огромной – как показалось Дикону, чуть не вдвое больше зала в Лараке. Солнечные лучи, которым не повезло провалиться во входное отверстие, худо-бедно освещали середину, где сгрудились и жались друг к другу притихшие надорцы. Возле стен, подобно густой паутине, колыхалась полутьма, и в ней кое-где угадывались провалы – какой в человечий рост высотой, какой – поменьше, разве что Энни пройдет не пригнувшись, а в какой и вовсе только кошка и пролезет, да и то если не сильно толстая. Что там за ходы, думал герцог, озираясь, куда ведут, какая нечисть в них водится? Будто в ответ на его мысль, в тишине раздались быстрые четкие шаги, ближе, ближе, наконец в одном большом черном пятне проступила светлая фигура – невысокая, тонкая, в ниспадающих одеждах. Но не прозрачная, и не колышется, как монахи в Лаик. Да и слышно – ходит, над землей не летит. Значит, не призрак, а выходец. Замерла на пороге. Смотрит в пол – лица не разглядеть. Из-за ее спины выглядывали еще две, потоньше и поменьше. Явившаяся из темноты вскинула голову – и Ричард узнал Айрис. Тогда, выходит, рядом с ней – Дейрдре и Эдит. Он едва удержался, чтобы не окликнуть сестру – но вовремя вспомнил: нельзя звать выходцев по имени! Будь он один – запрет бы его не остановил, но защитники Ларака ведь не для того шли за Литом и своим герцогом, чтобы их выходцы утащили! Глаза мертвой остановились на нем. «Дикон! – крикнула Айри, – Дикон! Вот ты где, проклятый кукушонок!» Ричард хотел попросить прощения, объяснить – но в горле пересохло. Да и можно ли ей рассказывать? Он вопросительно взглянул на Лита. Тот молча смотрел и слушал, как исходит злостью покойная девица Окделл при виде предателя-брата – которому она из-за дурацкого порога теперь не в силах даже расцарапать лицо! – Айрис! Сейчас же прекратите! Какой пример вы подаете сестрам! – раздался из провала другой голос, резкий, высокий, пронзительный, как клекот коршуна. Девушка обернулась и уже готова была с разлету высказать наконец Мирабелле всё, что о ней думает, – но Прародитель опередил её.