И возвращается ветер...

Потом Гонсало сидел на этом кошкином Совете, не большом, правда, а малом, куда собираются только самые приближенные – вроде эра Ульриха, эра Хайнца, эра Эмиля. Готье, граф Валмон, восседал рядом с Первым Маршалом, зацепив за подлокотник кресла золоченую резную трость с набалдашником в виде собачьей головы, – Гонсало уже не первый раз пытался прикинуть, кто ж из них двоих толстопузее, – но так и не мог прийти к окончательному выводу. Эр Якоб Инголс, который супрем, тоже тут сидел, маленький такой, седенький, нос острый, как у галки, а на носу золотые очки, эр супрем их то на самый кончик носа сдвинет, то снимет, то опять наденет… Дор Ильдефонсо Салина, наместник государя в Кэналлоа, с квартальным докладом прилетел. На одном борту с маршалом ВВС Хоакином Альмейдой. Эти оба – ничего, вроде не злые… правда, Гонсало всего по паре раз и видел-то их. Экстерриор Филипп Рафиано, худой, черноволосый, с тонкими холеными руками – и этот неплохой, Гонсало с ним говорил как-то раз, столкнулись в библиотеке, где герцог от ментора прятался, эр Филипп его не выдал, и истории интересные потом рассказывал... Тессорий – где про всякие налоги говорят, там и он, Иоганн Манрик, Ёханый Манрик, как слуги втихаря ругаются. Долговязый, нескладный, неуклюжий, весь будто из досок сколочен, неструганых таких, из которых, помнится, строили помост для артистов на площади Святой Октавии на Летний Излом, Гонсало видел, когда они с ментором ездили на плановую прогулку по Альвеаре… А руки у эра Иоганна длинные, большие, загребущие… Он по-настоящему – граф Манрик-Тарнау, Гонсало читал, давным-давно, и слышал, как слуги рассказывали: после прошлого Излома Эпох никого из рода Манриков не уцелело, кроме одной девицы, по имени Иоланта, и отдали ее, просто чтобы хоть куда-нибудь деть, в жены дворянину из Бергмарк, на Мельниковом лугу здорово отличившемуся, как его, ах да, Михелю Тарнау. И пошло от этой пары потомство: неотесанное и упрямое, с лошадиными мордами да медвежьими лапами – в Тарнау-бергеров; хитрое, рыжее, конопатое и до денег жадное так, что за три суана удавятся – в Манриков-полугоганов. Тьфу, ну его, Ёханого, к котам! И эр Эдвард Мейн, братец покойного ментора, присутствовал – скрипел пером, записывал всё, что говорилось, служба у него такая, мейновская. И эр Дитрих, конечно – без него всяко не обойтись… Говорили про политику, налоги, дорожное строительство – Гонсало слушал вполуха, лишь бы ответить более-менее впопад, если соберано спросить надумает. Хотя – что Гонсало может понимать в налогах? Оглядывал собравшихся. А важные особы украдкой посматривали на мальчика: кто свысока, кто строго, кто поласковей – как экстерриор, но все – с удивлением. Эр Эдвард, казалось, вот-вот зашипит, как закатный кот. А эр Дитрих – тот как один взгляд бросил, так и пришпилил Гонсало к месту, как листок с доносом в какое-нибудь досье. Лэйе Анэмэ, вот бы дор Себастьян и Айзенхерцу устроил то же, что и ментору! Дор Себастьян. То есть, получается, тио Рамиро. Так соберано говорит. Если не врет. Взрослые сплошь и рядом врут, а уж детям так вообще – походя и не задумываясь. Но если государь на этот раз не соврал, то у Гонсало кроме папито есть трое дядюшек. Тио Хорхе – летчик, тио Алонсо – моряк, и тио Рамиро, то есть капитан Веласкес. И все они, когда были детьми, обиделись на соберано – и сбежали из дворца. И стали теми, кем стали. Ну правильно же: дор Себастьян, когда лупил ментора, что говорил? «За Карлоса, за Хорхе, за Алонсо, за Рамиро!». И откуда бы простому легионеру знать принца, если этот легионер – не сбежавший маркиз? А еще соберано сказал: «Тио Рамиро, по сути, мстил за себя, а ты так, под руку заодно подвернулся, так что не обольщайся». Ну, если Мейналь и Рамиро воспитывал как Гонсало – тогда понятно. Но если племянник просто под руку подвернулся – зачем же тогда чешуйку отдавать, и тушняком угощать, и вообще? Не, это дор Родриго подвирает. А может, просто других по себе судит, как привык. И тут государь возьми да и объяви дополнительный вопрос повестки дня: что с Гонсало делать, чтобы отучить удирать от ментора, буде найдут на сию вакансию достойного кандидата? Ну вот! Вот вам, дор Гонсалито, и дедовы пряники. Ну как им, этим взрослым, доверять? Да никак. – Выпороть, для его же блага, – сказал эр Эдвард – а что он еще мог сказать, отродье Айнсмеллерово? – Уроками зафалить по уши, чтопы некокда пыло утирать! – грохнул эр Ульрих. – Удирать не хочется от того, с кем хорошо и интересно, сир, – уточнил эр Готье. – Ментор должен уметь учить не только розгами. А эр Филипп улыбнулся этак хитро, и говорит: «Сир, сладость запретного плода заключена, главным образом, в запретности…» Соберано усмехнулся – и кивнул: да, вороненок упорно вылезает из гнездышка. Что ж, пусть учится летать. Спорили, посмеивались, чиркали перьями и новомодными ручками со стальными вставками по блокнотам, и наконец общими усилиями сочинили для Гонсало регламент. Значит, так: удирать от ментора – можно, куда хочешь, хоть в библиотеку, хоть в конюшню, но только когда уроки сделаешь. К обеду и ужину являться из сих странствий вовремя, если не хочешь остаться голодным. По такому случаю соберано даже часы свои Гонсало отдал – здоровенная луковица на цепочке, серебряная, с синим эмалевым вороном на крышке. Надавишь на кнопку – крышка отскакивает, показывается циферблат, а на нем – другой, совсем крохотный, с ноготок, по нему секундная стрелка бегает. Красивая штука. Слишком. Лучше без ужина остаться, чем казенную вещь расколотить. Лазить по библиотеке, сказали, можно где хочешь – все равно ведь полезешь, усмехнулся соберано, – но книги на полках местами не менять, иначе потом эр Лаптон ничего не найдет и будет ругаться. Разговаривать можно с кем хочешь, задавать вопросы, если что непонятно и ответа в книгах не отыщется, хоть бы и Первому Маршалу, – но почемучкать просто так и путаться у занятых людей под ногами нельзя, момент для вопросов и разговоров следует выбирать подходящий. А еще нельзя одному выходить за ворота дворца. Только с ментором. Гонсало кивал, соглашался – а сам думал: за ворота нельзя – а через ограду? В регламенте про это ни слова. А Гонсало Альвеары, можно сказать, вообще в глаза толком не видел! Нельзя одному. Ну, хорошо. А, скажем, дор Франсиско не сгодится вместо ментора? А тайные ходы? Они же в пределах дворца – значит… как там эр Якоб говорит… а, во, подпадают под действие данного документа! Та-ак… Лыко-мочало, начинай сказку сначала, как служанки тихонько говорят, когда кто-то грязными сапогами только что выметенный ковер испачкает. Впрочем, чего еще ждать от соберано? «У вас, – говорит, – герцог, будет новый ментор: виконт Мейналь!». И сонетку дернул. Велел означенного виконта в кабинет пригласить. «Пор кэ коньо?! Да ведь его же..!!» – Гонсало едва удержался, чтобы не завопить это благим матом, и во все глаза уставился на дверь, лихорадочно повторяя про себя четверной заговор и изо всех сил сжимая в кулаке подарок дора Себастьяна. Однако же вместо позеленелого выходца явился вполне живой малый в военной форме, лет двадцати пяти. Оказалось – сын графа Мейна, от покойного дядюшки титул и владения унаследовал. Физиономия, вроде, не злая, ну, хотя бы не такая, как у эра Симона и эра Эдварда – но на это смотреть нечего: Симон тоже мастер был надевать благопристойную личину. Ничего, теперь у Гонсало тварья чешуйка есть! Та-ак, значит, этот новый Мейналь, эр Август, будет не учить, а только надзирать. Ну и на прогулки выводить. На поводке, как собачку. Никакого удовольствия так гулять. И ментору, похоже, никакого удовольствия не доставит надзирать за Гонсало: вроде улыбается учтиво, а смотрит – ну точно служанка на ведро с грязной водой… – Ну, надеюсь, вам всё понятно? – прищурился его величество. – Да, сир. – Да, соберано. – Превосходно. Аугусто, берите вашего подопечного и ведите в классную. Займитесь… повторением пройденного. И постарайтесь не поцапаться хоть в первый день. В два голоса – «слушаюсь, сир!». Удалились. Прекрасно. Посмотрим, каков окажется этот виконт. На вид – не глуп. Начальству поводов для недовольства не давал – отчасти потому, что на глаза начальству особенно не лезет. Хотя и наград не выслужил. Может быть, потому, что случая не было. Служака как служака, обыкновенный. Так почему бы его и не повысить в чине – да хоть бы и до ментора? Чтобы дать возможность себя проявить. Почему бы не исполнить робкую и деликатную просьбу верного Эдварда? Может быть, это немного утешит друга детства в его потере. Преподаватель и воспитатель из теньента легкой кавалерии, разумеется, как из кота тягловая сила, но в этом как раз нет большой беды: чтобы разбудить малыша утром, уложить спать вечером, а днем сводить погулять – особой учености не требуется. Симон тоже был не академик, однако начатки наук в Гонсало успешно вбил. Для того, чтобы дальше пичкать Гонсалито историей, языками и землеописанием, найдутся другие. Мальчишке уже самое время обзавестись учителями по всем предметам. Можно и Карлито спросить, не найдется ли кого подходящего при Малом дворе – должен же отец хоть изредка принимать участие в воспитании сына! Мальчишка, конечно, не в восторге – ничего, чем крепче усвоит, что миру нет дела до наших прихотей, хоть бы и королевских – а королевских особенно! – тем лучше… Да, а еще неплохо будет ему сказать, что нежелательно лезть с вопросами… скажем, к экстерриору – чтобы непременно полез! Но – тайком. …Зверь гальтарский, твари олларские!! Вот попал – так попал! Ну, удружил его величество… Чтоб ему закатный кот на трон напрудил! Из офицеров – в гувернеры. Повышение. Высочайшее доверие, так и распротак его. Папенька дома, запершись в кабинете, целую речь шепотом произнес: благодари, сынок, что добились для тебя должности при особе его светлости, будь с маленьким паршивцем построже, продолжай дело дядюшки – и да последует вороненок путем своих дядьев! Чтоб сгинуть навек вороньему проклятому роду… – и поехал, и понес в любимые дубравы… Август, конечно, поддакивал – а куда деваться, ведь папенька. А сам думал: да бодайтесь, папенька, сами с государем, как тот теленок с дубом, к тварям вашу фамильную миссию, пропади ваша святая месть пропадом, плевать на нее Августу шестнадцать раз с высокой колокольни. И на короля плевать со всеми его закидонами. Август просто жить хочет.