И возвращается ветер...

Ночью, когда Пабло с Брехой заснули, Бастьен, которому на сей раз выпало дежурить первую половину ночи, шепотом торопливо выкладывал Хорхе – тьфу, то есть, Патрисио, еще проговориться не хватало! – всё, что с ним было, начиная с Лаик и далее: Ликург, Холта, Санкт-Бертольд… А потом брат рассказывал – про училище, экзамены, службу. И как увидели они дриксов, и бились, и его ведомый, Мориц, теньент Карои, младший сын начальника Альбертовки, эра Лайоша, полетел всех, кого надо, оповещать и поднимать, а Патрисио остался: не показывать же было хвост «казаркам»! А там было если кого валить – то бомбера, «казарки» явно шли только приложением к нему, и неплохим, надо сказать: никак не давали к дичи подобраться! Пока боеприпасы не вышли – гонял гусятину, а потом… Победить было невозможно – но и проигрывать нельзя. Пошел на таран. «Казарки» так и брызнули в стороны – не ожидали! «Лебедя» спровадил в Закат – но и себе винт измочалил к котам полосатым. И старался изо всех сил увести падающий «ястребок» подальше от крепости, к лесу, к скалам – «чтобы не нашла гусятня, да над мертвым не надругалась бы, еще не хватало, чтобы лапчатым в руки попался один из нас – а ведь они бы узнали, фамильное сходство, кот бы его подрал, еще вздумали бы шантажировать от… государя!». Планировал, неумолимо теряя высоту, уже верхушки сосен по брюху царапали – и вдруг… Выровнялся самолет!! И даже приподнялся! И быстрее пошел! Оглянулся – глазам не поверил: ворон, огромный, сам чуть не с «ястребок» ростом, вцепился жилистыми чешуйчатыми лапами в крыло – и держал, и нес, тащил, тяжело и мерно взмахивая лоснящимися черными крыльями. «Святой Рокэ!??» – «Святой Рамиро, – каркнула птичища, будто услышав его мысли. – Рамиро Вешатель. Росио на втором крыле», – и усмехнувшись – да, эта птица способна была усмехаться – продолжала: «Твой хвост тащит Лонсето, а папа охотится – гуси тут налетели жирные!». Рассказывал Хорхе – а вороны, сидя над ними на сосновых ветках, слушали, иногда вскаркивали, встряхивались, шурша перьями, поблескивали в свете костра их круглые глаза – у троих черные, а у одного синие-синие… И шелестел в хвое ночной ветер, и в шелесте этом чудилось братьям довольное мурлыканье… Потом настало утро, и они поехали – не по тропе, прямо через лес, гнедые кони сами выбирали дорогу, будто знали заранее, куда идти, пока не замаячили между деревьев добротные бревенчатые дома, и не послышались голоса, и не выступили им навстречу из-за могучих вековых елей такие же могучие и кряжистые белобрысые бергеры. Деревню Штелленфосс, как выяснилось, дриксы обошли стороной – в густом лесу кавалерии несподручно, с пушками не продраться тем более, вот и перли всей бандой по дороге колонной по двое. До самого Альтенберга перли, как на параде. А вот там их встретили. Говорят – легионерский фургон с границы прикатил, с плачущими офицерскими женами и ребятишками, ну и офицер один с ними, для верности, и два гайифца. Чуть не на крыльцо к ратману галопом въехали! Ну, старина Михель Штосс – мужик с головой, долго не телился – сам на колокольню вскарабкался, в набат бухнул, что было сил. Тот офицер, ур-Приддхен-как-там-его, поехал с фургоном дальше – надо, говорит, начальству доложить ситуацию! Ну да у него на физиономии написано: кабинетный вояка, крыса штабная, страшней пера да чернильницы оружия в руках не держал. Альтенбергцы тоже малых да хворых – на телеги, и велели гнать на восток во весь опор. А сами приняли бой. Народ тут не из трусливых, каждый первый – охотник, в каждом доме ружье, да не одно. Все поднялись, как один. Даже старый Отто Вайнхиммель, которому в прошлом году девяносто восемь стукнуло, хозяин «Золотого оленя», что на Лионеленштрассе стоял – да, именно что теперь уже стоял! – созвал детей, внуков и правнуков, и прочую родню, «эрвин» свой прадедовский зарядил, патронташ нацепил, говорит, еще чего не хватало, чтобы дриксы тут, как у себя в гусином хлеву, разгуливали! Гусю, говорит, место на вертеле да на сковородке! И женский пол туда же: вилы похватали, косы, лопаты – что под руку пришлось. Да послали мальцов за подмогой куда можно было успеть – в Зальц, Пферде, Риттерншталь. Оттуда тоже подоспели мужики – и вовремя! Бились до последнего. Но какое там… Аккурат как в Санкт-Бертольде и вышло. Дриксов прет – гибель. И бомбер тот копченый у кесаря не единственный был. Потом, кто уцелел и смог подняться – по округе разбрелись, кто к родне, на север, кто, верно, через линию фронта думает лесными тропами пролезть. Некоторые вот в Штелленфосс подались. Йохан Шмидт, кузнец, рассказывал: лежу, грит, посередь улицы, раненый, а пара дриксов – мимо, я, грит, мертвым прикинулся, не шевелюсь, а они промеж собой толкуют: мол, скоро принц Фридрих, кесарев, значит, старший, в Талиге коронуется. На мелочи не размениваются – на столицу прут, сволочи! Вот и пусть прут, зло усмехается Бастьен. А мы им, с тыла зайдя, из хвостов перья повыщиплем!