Чистилище

Первые два дня в комендатуре 53-го округа казались Джоуи отпуском в столице Утерянного Времени. На территории части не происходило ничего. И когда Джоуи говорил себе, другим, писал в своем блокноте «не происходило ничего», он имел в виду: треклятое ничего, ни ветра, ни птичьего гвалта, даже насекомые летали лениво и на последнем издыхании. В округе стояла изнуряющая жара, солнце пекло нещадно, воздух был раскален, земля под ногами была раскалена, стены зданий были раскалены. Начальник комендатуры сидел под вентилятором, наставив на себя вентилятор, и плевать на режим экономии электроэнергии, объявление о чем красовалось на каждой двери. Он сидел в расстегнутой рубашке, которая была пропитана потом, и майка, вплотную прилегавшая к телу, была сырой полностью. Запах в клетушке, сходившей за кабинет, был отвратительным: пыль не опускалась и парила в воздухе мелкой взвесью; откуда-то утвердился запах затхлости, ржавого металла, плавящегося пластика, судя по всему, еще до-бунтовских времен, и пот. Концентрированный запах мужского пота, пота мужиков, которые не брезговали спиртным, ели полуфабрикаты-консервы, и все большей частью с изрядным содержанием белков, курили и вынуждены были экономить воду. Джоуи пока щеголял в чистенькой майке, но уже с некоторым опасением задумывался о том дне, когда чистых маек не останется, а до стирки еще дожить надо. Воду привозили из соседнего округа, и ее тоже вынуждены были экономить. О душе, оптимально утром и вечером, идеально после каждого выхода на улицу, можно было только мечтать. С другой стороны, он вспоминал шатры станции 12/56 и муки, через которые он, шкет совсем, проходил, чтобы как можно быстрее запрыгнуть под душ и как можно быстрее впрыгнуть в одежду после него. Лучше уж жара и надежда на скорое возвращение в цивилизацию. Но сначала достойный репортаж. Барт Томсон потребовал не менее 12 часов годных голо-съемок, а лучше на порядок больше, плюс текст на 100 тыщ знаков, но так, чтобы в нем был соответствующий политике Конфедерации подтекст. Джоуи отмахнулся. Это им вдолбили в голову еще на первом курсе. Тогда даже репортажи из главного зоопарка Конфедерации требовали делать так, чтобы проскальзывали хвалебные нотки в адрес тех самых сверху. Джоуи получил тогда шестерку, просто потому, что именно с этим у него были проблемы. Барт Томсон ржал как полудикий осел, читая репортаж, потому что будь он преподавателем, задавшим такое задание, то поставил бы либо единицу за то, как ловко Джоуи обгаживал правительство, вознося ему хвалы, либо десятку за то, что Джоуи все-таки это самое правительство обгаживал. Тут такое ехидство едва ли прокатит, тем более придется писать о восемнадцати потерях среди личного состава, о жертвах среди мирного населения, о жертвах в рядах тех же самых мятежников, и насмешки в адрес любой из сторон были едва ли уместны. Но это потом. Пока Джоуи знакомился поближе с начальником комендатуры – третьим оберстом Леоновским, пил дрянной армейский кофе, закусывал отличным шоколадом из первого округа, который притащил с собой, и пытался разговорить Леоновского. Тот выглядел вырезанным из дерева. Из какого-то кряжистого ствола в три обхвата. Причем вырезанным при помощи то ли огромного топора, то ли гномьей кирки: два взмаха там, три тут, небрежный взмах рукой: сойдет – и готово. Волосы на его голове были наполовину седыми, а те, что седыми не были, могли считаться светло-русыми, но казались желтоватыми. Брови нависали над настороженными глазами. Руки, лежавшие на столе, казались неподвижными, были полусжаты, и при этом Джоуи не сомневался: скажи он хоть какое плохое слово, попытайся он начать бедокурить, и эти руки вполсекунды окажутся на его горле и раскрошат шейные позвонки, как если бы это были армейские галеты. Поэтому Джоуи вел себя прилично. Задавал вопросы, которые не особо расходились с банальными первоканальными, вежливо улыбался, сидел, выпрямив спину и расправив плечи, и старался не засыпать. Третий оберст Леоновский был скучным, насколько может быть скучным профессиональный военный, и у него была восхитительно интересная внешность, какая только может быть у профессионального военного в третьем поколении. Это Джоуи уже успел вытянуть из третьего оберста. Как и то, что тот с куда большим удовольствием служил в третьем округе в то золотое время, когда там было «неспокойно» (читай яростные боевые действия двадцать четыре часа в сутки). Зато волна похолодания еще не достигла пика, зато пояс был с прохладным климатом. Но для него большая честь служить интересам Конфедерации в том месте, которое она доверила ему, на передовой, обеспечивать тылы лучшим кадрам, бла-бла, это можно найти в любом ура-патриотическом военном буклете, которых в любом рекрутском пункте было навалом. Третий оберст Леоновский был заслуженным солдатом, нашивок у него была уйма, и наградных, и указывающих на ранения, и судя по последним, он был вынужден сидеть в комендатуре и следить за порядком на уже отвоеванной территории, хотя хотел совсем иного. Еще и этого журналюгу терпеть. Такая вредная мыслишка светилась в маленьких прищуренных умнющих и злых глазах третьего оберста Леоновского с самого начала беседы, то тускнея, то вспыхивая со свежей яростью. Но он молчал, не давая мыслишке материализоваться в словах. Время от времени поджимал пальцы на руках чуть сильнее, но больше ничего. Джоуи упрямо задавал ему еще вопрос, и еще вопрос, и еще вопрос, чтобы расхлебаться с этой частью знакомства с гарнизоном и отправиться дальше, на поиски новых интересных идей для репортажей. Третий оберст Леоновский уважал хороший шоколад. И только поэтому Джоу все еще получал ответы на свои вопросы, хотя некоторые из них были, прямо сказать, провокационными. Что господин Леоновский думает о стратегии Конфедерации в пятом поясе? «Господин» Леоновский сквозь зубы поправил Джоуи, что он – третий оберст, и никак иначе. Стратегия Конфедерации определяется в Генеральном штабе по заданию правительства, и задачей военных частей на местах является точное выполнение целей, поставленных в стратегическом плане. Газеты Министерства обороны сообщали нечто подобное в подобных выражениях. Леоновский был либо отличным солдатом, неспособным думать вне ставимых перед ним тактических задач, либо опытным офицером, отлично знавшим, как ему аукнется любое своевольное слово. Джоуи не был удовлетворен беседой с третьим оберстом, но и поделать ничего не мог. Зато у него был материал для замечательной зарисовки: тут тебе и намеки на достойное боевое прошлое, тут тебе и колоритная внешность, тут тебе и отношение к пострадавшим в военных действиях – им давали возможность оставаться полезными. В меру пафоса, в меру восхвалений, самую малость сантиментов. Добавим пару сплетен: например, жена либо сбежала с чуваком помоложе и с нормальными ногами, коза такая, либо осталась верно нести свою вахту, молодец, невидимая героиня. Осталось разнюхать сплетни и приняться за первые пять тысяч знаков. Но это можно сделать и за пределами клетушки с безобразно насыщенным коктейлем запахов. Но Джоуи не утерпел и поинтересовался: – В вашем округе служит первый лейтенант Клиффорд-Александер. Что вы можете сказать о нем? Руки третьего оберста Леоновского сжались в кулаки. Губы поджались. Он впился своими маленькими глазками в радостно улыбавшегося Джоуи. – Я понимаю, что я не оригинален. К сожалению, публика не простит мне, если я никак не упомяну о таком примечательном действующем лице. – Джоуи развел руками. – Сайрус Клиффорд-Александер, сын героя Гражданских бунтов, одного из наиболее влиятельных людей в Ассамблее Конфедерации, отличник, один из лучших выпускников лучшего высшего учебного заведения, человек, ведущий крайне непубличный образ жизни вопреки желаниям СМИ – фигура крайне интересная. И кроме этого, – понизив голос, добавил он: – чем больше места я посвящу Клиффорд-Александеру, тем меньше места останется простым солдатам с происхождением попроще. Третий оберст Леоновский откинулся на спинку стула и выпрямил пальцы. Его губы дрогнули, очевидно в попытке улыбнуться, но он снова застыл, храня на лице вековечную ритуальную маску местных индейцев. – Первый лейтенант Клиффорд-Александер, – начал он протокольным тоном, – демонстрирует отличную стратегическую, тактическую и идеологическую подготовку. Помимо этого, он является отличным боевым товарищем во время службы, а также во время личного времени. Я горд, что мне выпала честь являться комендантом в 53-м округе, в котором служит первый лейтенант Клиффорд-Александер. Кроме этого, вы можете ознакомиться с мнениями других лейтенантов, а также солдат и высшего офицерского состава, которые лично знакомы с первым лейтенантом. – Этой хрени и в Министерстве образования выше крыши говорят, – тихо буркнул Джоуи, не потрудившись делать пометки. – А какая сволочь его на передовую закинула, минуя хотя бы пару месяцев высших командных курсов? – В его аттестате содержатся записи о прослушанных стратегико-тактических дисциплинах, достаточные для того, чтобы заочно зачесть их в счет учебного плана высших командных курсов, – как бы возразил третий оберст Леоновский, пристально глядя на Джоуи прищуренными глазами. Джоуи оживился. Оглядел комнату. – Прямо так достаточных, чтобы сразу ставить ротным и бросать на передовую? – Второе после-бунтовое поколение служащих Министерства обороны, как правило руководители рефератов, например реферата идеологической работы, – медленнее, отчетливо произнес третий оберст, – наслышано о подвигах советника Клиффорда и считает, что его сын не может не унаследовать способностей и умений отца. – Ага, а унаследовал он их воздушно-капельным путем, конечно же, – ехидно отозвался Джоуи. – Ноосфера, – невозмутимо пожал плечами третий оберст и отправил в рот третий кусочек шоколада за всю беседу.– Или память крови, – прожевав, добавил он. – Унаследовал? – демонстративно отключив диктофон и отложив его на край стола, поинтересовался Джоуи. Третий оберст Леоновский пожал плечами и потянулся за четвертым кусочком шоколада. – А вообще как можно оценивать такое назначение? – поколебавшись, отхлебнув остывшего кофе, подержав эту бурду во рту и все-таки проглотив ее, спросил Джоуи. – Как месть, – не задумываясь ответил Леоновский. – Как будто в этом есть сомнения. Пацан сам подставился под нее. По инструкции любой выпускник любого вуза, даже академии, даже с блоком военных дисциплин обязан пройти курсы. Но он справляется. В отца пошел. – Вы знали советника Клиффорда? – оживился Джоуи. – Не лично. Знаком с его ротным. С парой его инструкторов. Надежный мужик. Своих не предает. Но это не для упоминания в вашем репортаже. – Да понятно, – нехотя отозвался Джоуи. – Я должен делать репортаж о буднях передовой. Согласованный с отделом идеологической работы, одобренный министерством, нашедший поддержку в Генштабе, все дела. О Клиффорд-Александере сделаю маленькую заметочку на другой платформе. Понимаете, господин третий оберст, – как бы в порыве откровения начал Джоуи, – эта заварушка здесь, она настолько косо освещается там, в мирных поясах, что злость берет. Эти уроды отсюда взрывают развлекательные центры, с детьми, ребятами-девчатами шестнадцати лет, а эти идиоты на федеральных каналах квохчут: ах, борцы за свободу, а что вы хотели, когда военные зверства устраивают? Знаете, моя мать – она ведь была кадровым военным. И я читал ее биографию. Их почти без подготовки забросили за полярный круг для контроля хранилищ памяти, толком не снабдив снаряжением, толком не подготовив к температурам за -50, а потом я читаю: эти миссии в центры памяти следовало выполнять иначе, следовало так делать, и вообще они все идиоты. А то, что из пятнадцати человек, которых вместе с ней послали, восемь погибли в первые три года, а еще четыре остались инвалидами, это как? – Хранилища памяти? – задумчиво повторил третий оберст Леоновский. – Ага, – насторожился Джоуи. – Моя жена была там. Погибла. – Станция 12/56. Я там родился. Мать погибла, когда мне полугода не было. – Станция 14/02. Отказало отопление. – Отец дальше 13-й цепи не забирался, на нем и так станции на цепи с 11-й по 13-ю висели. Джоуи опустил голову. Леоновский поколебался еще немного и потянулся за шоколадом. – Ты чего хочешь-то здесь? – спросил он. – Написать, как вы живете, – честно сказал Джоуи. – Вы же сдерживаете тех уродов, которые не гнушаются убивать детей и подростков, даете возможность тем дурам крашеным вещать о борцах за свободу. И вот этих дур слышно, а вас – нет. Я честно скажу: я приехал делать репортажи о людях, а не о миссии армии. И буду делать репортажи о людях. Ну не знаю, там, что ефрейтор Эн храпит по ночам и поэтому в засаде дремлет строго сидя, или второй лейтенант Дэ боится высоты, и для него любая экспедиция в горы – это двойное испытание, но он справляется. Понимаете? Идеологией пусть занимаются идеологи. А я хочу писать о людях. – Диктофоном поменьше размахивай, – помолчав, сказал третий оберст Леоновский. – Мы этого не любим. Нас и без этого прослушивают от и до. Потрешься с ребятами, которые возвращаются с задания, обрати внимание на черный ящичек на левом плече. Выдерживает прямое попадание снайперской пули, между прочим. Записывает все переговоры. Действует на нервы, но положено. В соседнем здании бар, там собираются после вахт. Можешь поприсутствовать. Ребята сторонних не любят, но они не дураки. Если к ним с уважением, то и они с уважением. – Спасибо, – искренне сказал Джоуи. – Шоколад хороший. Много стоит? – Прилично, – честно признался Джоуи и ухмыльнулся: – Но разве я могу отказать себе в маленьком удовольствии полакомиться самому и разделить удовольствие с новыми знакомыми? Тем более благодаря нашим новым знакомым из военной авиации у нас отличная возможность сэкономить на перелетах. – Шоколад – это дело. Мы в первую волну анти-анархизации такой пластик жрали, что вспомнить страшно. А вторая уже получше была. Куда лучше. А сейчас бюджет снова урезали. Я третий месяц дезинфицирующие душевые кабины выбиваю, и хоть что. Этот климат – собачье дело, я скажу. Все кожные заболевания разом обостряются. И грибковые тоже. Джоуи механически пил дрянной кофе и слушал. Третий оберст Леоновский активно ел шоколад и неторопливо рассказывал. О нехватке систем механической очистки воды. О кладбищах техники, на которых чего только не найдешь, а толковых роботов-сапёров не присылают, потому что опять же бюджет. О местах падежа скота, которые никак не изолировать: бюджет. О местных жителях, которые бы и рады помочь военным, да боятся, что ночью к ним придут те, которые. Как бы мимоходом он вставлял одну фамилию в канву рассказа и смотрел на Джоуи: запомнил? Джоуи согласно кивал. Записывать он не рисковал. Надеялся также, что они не прослушиваются. Леоновский задумчиво рассказывал о слухах, что те самые рефераты идеологии больно странно направляют и перенаправляют средства. Но опять же, слухи. Джоуи запоминал, благо память была хорошая, надежная такая память, как БТР из третьей кампании. Если здесь пособирать на репортаж, а потом по приезде покопаться в идеях этих рефератов, то можно очень даже разворошить гнездо. Осиное. Или шершневое. Одна надежда, что Сайрус с папенькой не совсем разругался и, если что, заступится. Обязан же. Кура-атор. Кофе был выпит. Шоколад съеден. Джоуи покопался в рюкзаке, достал и положил еще одну плитку на стол. – Это вам к вечернему кофе, – просто сказал он. – Что я еще хочу спросить. Насколько можно опознать людей по тому, что они говорят. В смысле, вот я делаю репортаж. Можно с инициалами, даже от балды взятыми, по словам определить, кто говорил? – Можно, парень. Запросто. Но можно нашему непосредственному начальству. А оно, знаешь ли, знает, куда журналистов пускать. Идеологи нас не настолько хорошо знают. А журналисты могут быть очень хорошими журналистами. Понял? Джоуи откинулся на спинку стула и усмехнулся. – Понял. Спасибо. Постараюсь быть очень хорошим журналистом. – Постарайся уж, полярник. – Усмехнулся Леоновский и протянул руку. Первый лейтенант Клиффорд-Александер находился на южном рубеже. Уже третью неделю находился. Буквально за сутки до прибытия Джоуи и оператора – Санди Ньюман в часть от него вернулся конвой, доставлявший его роте продукты и боеприпасы. С ним хотелось бы встретиться и попить армейского пива, а пока надо набрать сплетенок о блистательном и несравненном сыне папы Клиффорда. Чисто для того, чтобы порадовать барышень с пары гламурных сайтов. А уж от голографий Сайруса Клиффорд-Александера в армейской форме они просто впадут в религиозный экстаз, от чего наверняка и на долю Джоуи милостей перепадет. Санди Ньюман флиртовала со всеми подряд, делала голографии всем подряд и на самых разнообразных аппаратах: от скучных обывательских коммуникаторов до профессиональных голокамер, коими была обвешана, как паршивая сука струпьями. Джоуи относился к ее игривости стоически; он не знал, но в этом его отношении было что-то от неловкости младшего, только начинавшего взрослеть братца за свою сестру, которая повзрослела уже давно, но рядом с ним, таким юным, таким желторотым, переживала вторую, не совсем легальную юность. Она была основательно сбитой женщиной, предпочитавшей практичную одежду натуральных тонов и при этом яркие помады. Джоуи знал от Барта Томсона, что на нее можно было положиться, и рассчитывал на это. А пока он остерегался лишний раз смотреть на соседний столик в баре (том самом, рекомендованном третьим оберстом Леоновским), где восседала Санди Ньюман в окружении офицеров, не менее желторотых, чем сам Джоуи, и смеялась звонким, заразительным, девичьим смехом. Барменом был местный повар, но иногда ему на смену приходил один из местных ефрейторов, который закончил какие-то левые курсы на второй образовательной ступени и который отправился на эту заварушку с одной целью – заработать денег на милый бар в четвертом округе, когда тот будет полностью демилитаризован. У этого ефрейтора было лицо деревенского простака, которого вроде никто всерьез не воспринимает, но при этом у него и дом крепче, чем у соседей, и лошадей в конюшне уже под дюжину, и жена-красавица, и который одним из первых в округе открывает мануфактуру. Откуда Джоуи брал такие сравнения, он не знал, но поставил себе галочку забраться в архивы, чтобы узнать, как эти деревенские простаки выглядели на самом деле: были ли у них такие вот широкие рябоватые лица, вздернутые носы, широкие рты и щербинки между зубами. И так ли порхали их руки, смешивая коктейли. Выпивка была неплохой, даром что армейской, стоила куда дешевле, чем пойло в бедняцких кварталах какого-нибудь 37-го округа, а пилась замечательно. Санди ослепительно улыбалась бармену, Джоуи делал вид, что ничего особенного не происходит, и тихо причитал про себя, что свет в этой халупе слишком яркий и в нем заметно, как полыхают его уши. Судьба была благосклонна к Джоуи – он в этом не сомневался и обплевал бы любого, кто посмел в этом усомниться. Уже на четвертый день своей командировки он познакомился со вторым лейтенантом Карсгаардом, который не дурак был выпить, а выпив – не дурак похвастаться. Он и похвастался: что они в составе полувзвода едут в обычную такую инспекцию де-милитаризованных территорий на предмет контроля. Санди Ньюман снимала что-то там на другом конце городка, оно и к лучшему, потому что слово за слово, и второй лейтенант Карсгаард хлопает Джоуи по плечу и говорит: – Да без проблем, дружище, мы все в курсе, что обязаны предоставлять тебе любое содействие. Так что конечно можешь прокатиться с нами по юго-западному маршруту. – Эй, лейтенант, брать гражданского в инспекцию за пределы части? Оберст по головке не погладит, – хмуро сказал один из солдат. – Все в порядке, Пит, мы же едем по зачищенной территории, да еще после сапёрного взвода. Какие проблемы? А Джоуи наверняка должен показать еще, и как выглядит настоящая армейская рутина в авангарде, а не только в тылу, так ведь, Джоуи? Солдат покачал головой, и у него на лице было написано огненными буквами: «Оберст по головке не погладит». Но и спорить с офицером ему не пристало, пусть и было ему за сорок, а сопляку-офицеру – хорошо если двадцать пять лет от роду. Санди Ньюман осталась в части. Она сказала примерно то же самое, что и бывалый солдат: начальство по головке не погладит. Добавила еще пару непечатных фраз по поводу легкомысленности молодежи вообще и бестолковости Джоуи в частности, попыталась воззвать к его здравому смыслу, но замолкла на половине фразы и с видом «Где здравый смысл, и где Расселл?» отвесила ему затрещину. – Чтобы вернулся живым и здоровым. Понял? – угрожающе посмотрела на него она. – Санди, буду жив-здоров, цел и невредим, вот честное слово! – засверкал зубами Джоуи. Санди покачала головой и покосилась на второго лейтенанта Карсгаарда. – Мне даже интересно, что ты ему в пиво подлил, – задумчиво сказала она. – Некорректное рассуждение, – оскалился Джоуи. – Окей. Сколько ты ему пива подлил? – Вот! – торжественно хлопнул он Санди по плечу. – Ты не представляешь, как он пьет. Но я его сделал. – Балбес, – обреченно вздохнула Санди. – От сердца отрываю камеру и кассеты. Угробишь хотя бы одну – оторву яйца, нафарширую их твоей печенью и скормлю тебе же. Понял? – Санди, буду блюсти как зеницу ока, – Джоуи клятвенно сложил руки на груди. – Ладно, меня ждут. Я полетел. Все, вернусь – обязательно отчитаюсь, как все прошло. – Удачи, Расселл, – ответила Санди, глядя ему в спину. Она едва ли рассчитывала, что Джоуи ее услышит, но не пожелать ему удачи она не могла. Она пила кофе все в том же баре, когда рядом с ее столом остановился третий оберст Леоновский. – Добрый день, – вежливо сказал он. – Вы позволите составить вам компанию? – Удивительное желание для военного – составить компанию журналисту, – хмыкнула Санди. – Вы же не писать будете о нас, а всего лишь снимаете. Мой знакомый в 41-м округе говорит, что хорошо снимаете, – невозмутимо пояснил третий оберст. Санди уставилась на него, затем что-то вроде понимания сверкнуло в ее глазах, и она улыбнулась. – Это точно, это точно. Микки там пришелся не особо ко двору, а я вроде врагов не нажила, – усмехнулась Санди, исподтишка следя за тем, как Леоновский усаживается. Не могла ничего поделать, знала, что неприлично пялиться, и все равно смотрела. Леоновский посмотрел на нее совсем коротко, дернул уголком рта и опустился на стул. Он положил руки на стол перед собой и, дернув ртом, спросил: – Позволите угостить пирогом? – Угостите, – легко согласилась Санди. Ее подмывало задать бесконечное множество вопросов: как он справляется с протезами вместо ступней, не чувствует ли себя ущербным рядом со здоровыми ребятами, как ему живется в бумажках после боевого прошлого. В итоге она виртуально погладила себя по голове, сказав: – Жуткий климат здесь, в пятом поясе. – Ужасный, – вежливо ответил третий оберст, дожидаясь, когда ему принесут кофе, а Санди пирог. – Хорошо, что далеко от водоемов. Если бы еще и влажность высокая была, было бы еще ужасней, – упрямо продолжала Санди. Третий оберст кивнул. Разговорчивостью он не отличался, но против общих вопросов не был и отвечал на них скупо, но последовательно. А Санди все гадала: что ему от нее надо? О Джоуи что-то хочет узнать? Леоновский хотел узнать о Джоуи многое. Кроме этого, он хотел узнать поподробней о задании редакции, об инструкциях, доведенных до их сведения из отделов цензуры. О том, как редакторы представляли себе тон репортажа. Санди охотно делилась с ним тем, что знала, кое-чем, что предполагала, и намекала на то, что следовало из слухов. Третий оберст Леоновский неожиданно спросил ее о том, как Джоуи просочился в одну группу с Каарсгардом, и о том, насколько велико будет ее влияние на окончательную редакцию репортажей. Он не был вполне удовлетворен тем, что Санди сообщила ему. Но и неудовлетворенным не казался, оставив ее гадать, не связан ли он и с рефератом по идеологии. БТР был, конечно, оснащен супермодным и суперзащищенным электродвигателем, но о комфорте производители позаботиться забыли. Джоуи трясся на жестких сиденьях, цеплялся за ремни, старался удержаться на них, чтобы не летать из угла салона в другой угол. Но он упрямо задавал вопросы: а куда мы едем? А какова цель инспекции? А как часто такие инспекции проводятся? А они всегда проходят в таком составе? Второй лейтенант Каарсгард был не в восторге от своего энтузиазма накануне и хмуро поглядывал в сторону Джоуи, словно опасаясь, что сейчас в похожем порыве жизнерадостности выдаст еще пару-тройку военных тайн. Но странным образом Пит, казавшийся угрюмым еще вчера вечером, был вполне себе словоохотливым, чем беззастенчиво пользовался Джоуи, не обращая внимания на ушибы по всему телу, на жару, на ручьи пота, на бронежилет, который становился все более тяжелым. Они ехали проверить подозрения группы наблюдения, которая после расшифровки спутниковых снимков предполагала, что в квадрате 53-2/4 наблюдается подозрительное движение техники. Вроде ничего опасного, но движущейся техники там быть не могло: населенные пункты были зачищены, мирное население из них уже давно было расселено в новых жилых зонах, находящихся под охраной федеральной милиции, а банды, промышлявшие именно в этом квадрате, по данным разведки, уничтожены как минимум на 85 %. Кроме этого, по сведениям все той же разведки, источник финансирования этих банд был перекрыт, конфедератские счета заморожены, оффшорные обнаружены и обнулены, источники поставки оружия тоже вроде обнаружены почти все. Главарь вооруженного формирования среди уничтоженных обнаружен не был, но ни с кем из известных контактных лиц на связь не выходил, из чего следовало, что он залег на дно очень основательно. Причем скорее всего вне пределов пояса. В этом поясе вроде на его стороне мало кто готов выступить. – Он тут всем поперек горла стоит, даже другим своим дружкам, – не утерпел и крикнул с сиденья рядом с водительским второй лейтенант Каарсгард. – Это точно, – недовольно буркнул солдат рядом с Джоуи. – Отморозок тот еще. Помнишь диверсию во втором поясе в День Конфедерации? Его людей его же подельники и сдали, а так бы тремя жертвами не обошлось бы. У него вроде какой-то инженер прикормлен, который из мешка селитры и двух проводов бомбу на двенадцать килотонн сделать может. – Так прямо и на двенадцать? – Джоуи попытался улыбнуться, но у него получился невразумительный оскал. – Ну может и не на двенадцать. – Пит пожал плечами. – Но ты понял тему. – Тему понял, Пит, – тут же донеслось из башни. – Осталось повторить и закрепить, что предложишь, милый? – Придурок, смотри по сторонам! – рявкнул Пит под хохот остальных. – Чего ржете, идиоты? Джоуи посмотрел в окно. Солнце только поднималось над горизонтом. Как сказал Свен Каарсгард, им бы справиться до полудня, иначе в том пекле заживо сварятся в собственных бронежилетах. Они ехали аккурат по пустыне, в которой даже развалин почти не было. Остовы машин виднелись, но два, нет, три. Джоуи обратился с просьбой к стрелку, сидевшему в башне, выглянуть и сделать пару снимков. На него с новой силой накатило ощущение чего-то сюрреального, тревожного, необъяснимого и беспокойного: серое небо, докуда виден глаз, тусклый желтый песок и вневременные останки машин, домов, деревьев, которым могло быть пятнадцать, а могло – сто пятьдесят лет. Или больше. Когда Джоуи, мотаясь от стены к стене, вернулся к своему сиденью, его соседи показывали друг другу голографии своих домашних. Пит хвалился щенком, которого завела его подруга. Еще один – что его сын уже говорит. Свен Каарсгард помалкивал и смотрел на дорогу, сжимая в руке винтовку. Машины остановились в двухстах метрах от населенного пункта, к которому, по сведениям разведки, подъезжали машины. Называть населенным пунктом эту группу из пяти домов и нескольких хозяйственных построек было слишком оптимистичным порывом. Высота 712 – вполне достаточно. Второй лейтенант Каарсгард еще раз сверился с данными спутника и связался с сержантом во второй машине. Тот доложил, что все тихо. Марки навел на постройки тепловизор. – Живые объекты на расстоянии пятьсот восемьдесят метров, – тихо пробормотал он. – Два, три, что за фигня, снова два. Клонируются они, что ли? – Ага, как амебы, – нервно буркнул себе под нос Джоуи, вытянув шею, наблюдавший за мельтешившими на экране пятнами. Второй лейтенант Каарсгард покосился на него, но промолчал. – Точно, – хрюкнул Марки. – Лейтенант, точней ничего не установить. То ли стены слишком прогрелись, то ли они в спецткани. – Готовимся покинуть транспорт, – ответил на это Каарсгард. На счет три. Джоуи подобрал ноги, позволив всем выскочить, а затем увязался следом. – А ну стоять! – Пит бесцеремонно ухватил его за шиворот. – Потом сунешь свой нос. Джоуи подумал было огрызнуться, но прикусил язык. – Лейтенант, пять инфракрасных источников излучения, по параметрам сопоставимых с людьми, – тихо проговорил в рацию Марки. Второй лейтенант Каарсгард после секунды отозвался: – Понял. Сержант, оставаться у машины. Марки, будь готов вызвать подкрепление. – Лейтенант, семь источников, они точно делятся как амебы, – зашипел Марки. – В стрелковую башню и готовься к огневой поддержке. Мы почти вошли, – ответил лейтенант. – Сержант? – Три часа все чисто, шесть часов все чисто, девять часов все чисто, двенадцать часов подозрительные тени. Джоуи обернулся, чтобы посмотреть, что там за тени, и в этот момент взорвалась соседняя машина. Он пригнулся и попытался спрятаться за машиной, но и она вздрогнула и отозвалась громким взрывом. Когда Джоуи пришел в себя, его тянули к домам. Лейтенант Каарсгард лежал рядом со стеной. – Таки точно размножаются делением, – тихо прошипел Джоуи и получил по спине чем-то похожим на палку. Было больно. Было страшно. Еще двое солдат лежали во внутреннем периметре населенного пункта. Пятеро были живы, ранены и молча позволяли другим себя разоружить. Пит стоял среди них, посмотрел на Джоуи, словно что-то хотел сказать, и отвел глаза. – Какая удача. Целых два взвода роты быстрого развертывания, – раздалось над ухом у Джоуи, и он вздрогнул. Повернулся на голос. – Вот блин, – не удержался он. – Это же тот ханурик, которому все счета перекрыли. Собственной персоной. Я точно получу приз! Один из солдат вскинул голову, чтобы сказать что-то предупреждающее, но промолчал, сцепив зубы. – Журналист канала новостей первого пояса Джоуи Расселл. Я счастлив встретиться с одним из самых неуловимых мародеров пятого пояса за сорок восемь часов до его уничтожения, – развернулся Джоуи. Тут же он скорчился от отточенного удара по почкам. Перевел дух, выпрямился. – Боитесь, что и столько времени у вас нет? Второй удар был куда более ощутимым. Джоуи тихо скулил от боли, от полученных как бы походя ударов, когда его подтащили к оставшимся в живых солдатам, но и радовался. Пятьдесят секунд голо-съемок этого бешеного скунса, две минуты аудиозаписей его самовосхвалений – что может быть лучше? – Молчал бы, придурок, – с непонятной интонацией сказал Пит, когда их закрыли в маленькой глухой комнате, в которой и было окон, что отверстие под самым потолком. Джоуи лег на спину и задержал дыхание. – Нас уже ищут? – мечтательно сказал он. – К нам уже едет помощь, – уверенно сказал еще один солдат из тех, которые постарше. Ник, кажется. Пит скрипнул зубами. – Прямо с неба свалится, – тихо пробормотал он. – Рота лейтенанта К.-А. должна быть в паре десятков километров на юг, – донеслось из угла. – Они фронтир обеспечивают, – вроде возразил еще один, но в его голосе звучала такая надежда, что Джоуи сжал веки. – А что эти отморозки задумали? – спросил он, справившись со слезами. – Все, что угодно, – флегматично отозвался Ник. – От взрывных устройств до переправки наркоты. Как они прокрались только? Джоуи слушал и не слушал. Те, на свободе, во дворе, что-то затевали, однозначно. Они резко переговаривались, кажется, кто-то даже по физиономии получил, вроде выстрелы были слышны, и вместе с днем истаивала бодрость. Хотелось пить. Хотелось есть. Хотелось дышать чем-то кроме запаха пота и испражнений. Хотелось поругаться с Санди, сидя в том баре и пья дрянной армейский кофе. Хотелось, чтобы Сайрус что-то придумал. Куратором он доводится Джоуи или зачем?