Чистилище

Тристран Клиффорд был нетщеславным – ему было совершенно ненужно показное великолепие. Он носил хорошо сшитые, в меру дорогие костюмы неярких цветов – и не более; мода и Тристран Клиффорд существовали в параллельных вселенных. Советник Клиффорд даже не знал, какие дома мод были актуальны в штаб-городе Конфедерации: он последовательно прибегал к услугам все того же ателье, что и сорок с чем-то лет назад, а его посоветовал сначала оберсту, а затем генералу Клиффорду Глава Генерального штаба. Лучшая рекомендация, однако. То же касалось и обуви. Особнячок обновлялся раз в четыре-пять лет, но точно также в соответствии с достаточно стабильными представлениями о комфорте, не более. Разумеется, советник Клиффорд не отказывал себе в удовольствии заглянуть в новый ресторанчик из тех, расположенных в зонах от второй и дальше от центра, что значило нечто отличное от зоны один штаб-города: непафосные, в меру дорогие, с отменной кухней и особой, не снобской атмосферой. И разумеется, в них шанс встретить кого-то из его круга уменьшался в геометрической прогрессии, а с этим – и шанс заработать себе несварение желудка от льстивых, угодливых, лицемерных, просительных и других речей. Этого советник Клиффорд и на работе наслушался на несколько столетий вперед, и портить себе еще и относительно свободный вечер он не хотел. Тем более вечер обещал быть сложным. Тем более что его сын скорее всего взбрыкнет. Советник Клиффорд не так давно справил свой семьдесят шестой день рождения. С учетом средней продолжительности жизни по Конфедерации в 109 и 101,9 года соответственно для женщин и мужчин, и это с учетом четвертого и пятого до сих пор если не воюющих, то тихо партизанящих южных поясов с соответствующей статистикой, а также насильственных смертей и техногенных несчастных случаев (как то: аварии, аварии, аварии, промышленные ЧП и так далее) у советника Клиффорда были отличные шансы отмахать 13 декад. Тем более он чувствовал себя отлично, и с этим был полностью согласен его врач. Одно время советник Клиффорд даже праздно подумывал о том, чтобы еще раз жениться и завести еще одного ребенка. И Сайрус, этот чертов твердолобый Сайрус был бы только рад – он бы благополучно избавился от счастья быть единственным светом в окошке у не менее одинокого родителя, а соответственно от бремен, с такой честью связанных. Но именно Сайруса советнику Клиффорду и не хотелось ущемлять. Он гордился сыном, и чем лучше узнавал поколение сына, тем больше сыном гордился. Казалось, все люди со стальным хребтом задержались в поколении, следовавшим за поколением советника Клиффорда, не пропустив ни одного дальше. Каждый раз, когда ему попадался человек моложе сорока, советник был уверен: будет мямля. Увы, он слишком часто оказывался прав. Ресторанчик был совсем маленьким, на двадцать столиков, если не меньше. За очень хорошую континентальную кухню драли немилосердные цены, но взамен ресторанчик обеспечивал уют и полноценную защиту от любопытства разных там служб безопасности. Советник Клиффорд лично советовал директору агентство, обеспечивавшее информационную защищенность. Директор был бесконечно благодарен, охотно выступал в качестве личного сомелье и не гнушался угощать советника контрабандными сигарами, поставляемыми из южного полушария. Советник не был против, как не был он против того, что на ценах в меню бесконечная благодарность директора не отражалась. У него было меланхоличное настроение в этот чудесный вечер. Погода была так себе. Заводы Александеров работали исправно, финансовые Александеры послушно заглядывали советнику в рот, Синтия Александер тихонько спивалась на новомодном спа-курорте в Австралии и все никак не того. Что-то было в воздухе, напоминавшее первое относительно спокойное время в Генштабе: народ тогда растерянно переглядывался, не особо представляя, как Генштаб может сохранить свое влияние в мирное время. Глава не говорил: «Может». Он действовал. И оберст Клиффорд, уже оберст, действовал вместе с ним. Федеративные единицы, конечно, слишком часто начали игнорировать конфедератское начало, и сборище алчных до власти, но не сильно дальновидных руководителей в самом центральном округе обменивалось недоуменными взглядами, когда федералы опять чего-то себе отвоевывали; советник Клиффорд только посмеивался. Все эти сборища приструнить – дело пары недель, лидер только нужен хороший. Харизматичный лидер. Которого как не было, так и нет. Он – и такие же, как он, из той, старой гвардии – тихо протягивал законы, которые укрепляли могущество Конфедерации, и ни словом ни духом не давал и намека молодым да борзым в поясах, что зарываться не стоит. А Ассамблея все так и оставалась многоголовым собранием любящих поговорить на возвышенные темы политиканов. И армия превращалась в милитаризованный клуб. На маленькой эстраде мурлыкал струнный квинтет, директор доверительно признался советнику, что во втором отделении у него будет та-акая певица, что просто огонь и пламя, и советник одобрительно кивнул головой. Народ прибывал; на улице уже кучковались страждущие, которым столиков не досталось; Сайрус должен был прийти через пять минут. Вино было отличным, даром что из западных округов в третьем южном, и директор уже пообещал превосходный десерт советнику Клиффорду и советнику юстиции Клиффорд-Александеру. Впрочем, в том, что советник юстиции Клиффорд-Александер будет наслаждаться десертом, у советника Клиффорда были огромные сомнения, но озвучивать их он не спешил. Мальчишка не будет устраивать публичных скандалов – это совсем не в его духе. Но уйти может. Сайрус неторопливо шел к столику, рассеянно скользя взглядом по залу, всем своим видом являя готовность провести вечер в блаженном ничегонеделании, гастрономствуя, эстетствуя, развлекаясь. Можно было смеху ради спросить его в конце вечера, сколько человек и в какой одежде где сидели – и ответит, причем в деталях. Советник Клиффорд повернулся к эстраде, поджидая его. – Добрый вечер, – ровно произнес Сайрус. – Неплохой, – согласился советник Клиффорд. Сайрус поддернул брюки, опустился, откинулся на спинку. – Отличная погода сегодня, не находишь? – сказал Сайрус, с интересом глядя на эстраду. – Действительно, – кивнул советник Клиффорд. – После двух недель этой проклятой измороси – самое оно. – Ресторан уютный, – отметил Сайрус. – И удивительно много людей. – Предполагаю, что они приходят сюда не только из-за кухни, но из-за певицы. Как сказал Стефан, та-акой певицы, – насмешливо протянул советник Клиффорд и не поленился обозначить руками, ка-акой у певицы бюст. – Стефан ведь из западных округов, да? – легкомысленно подхватил Сайрус. – А там знают толк в услаждениях. И в та-аких тоже, – он отставил руку от груди на тридцать сантиметров. Певица должна быть щедрых достоинств, однако. Советник Клиффорд тихо засмеялся. Сайрус заказал вино. Советник слушал квинтет, лениво похлопывал ладонью по столу в такт сильным долям и развлекал себя мыслью о том, что в этом ресторане Сайруса отродясь не видели, да и вообще, когда он шел в ресторан, точнее, когда его шлюшата тащили его в ресторан, это было что-то ультрамодное в центре. Подготовился, щенок. За основным блюдом советник Клиффорд лениво поинтересовался: – Как поживает твой Флер-де-Ли? Сайрус прекратил жевать и уставился на него прищуренными глазами. – Я никогда не замечал, что он не нравился тебе, – дружелюбно произнес он. – Помилуй, – советник даже плечом дернул. – С чего бы мне оценивать его еще и с такой точки зрения? Главное, чтобы тебя устраивал. -Устраивал, – согласился Сайрус. – А-ха! – советник не скрывал радости. – Прошедшее время? Отрада моему слуху. И это снова было не твое решение? Ты снова щедро позволил этим куклятам думать, что это они тебя бросают? Меня всегда интересовало, сын, что за мотивы тобой движут, когда ты разыгрываешь такие скандалы. На благородство ведь не похоже. – Отчего же? – деланно удивился Сайрус. – Отчего бы мне не побыть благородным? – Благородство слишком дорого обходится в долгосрочной перспективе, – отмахнулся советник. – Тебе потом надо будет заботиться об объектах благородства, всячески их поддерживать. Терпеть, когда им взбредает в голову излить на тебя свою благодарность. И терпеть вдвойне усердно, когда их благодарность оказывается, – советник Клиффорд побарабанил пальцами по столу, – чрезмерной. Учитывая твою любовь к комфорту, едва ли ты на такую обузу согласишься. Этот бутончик ничего не разбил? – Порывался, – поморщился Сайрус. – Но это забило бы его чакры. Или что там он еще регулярно прочищал, я никогда не вдавался. Советник Клиффорд хмыкнул и вновь принялся за еду. Сайрус отложил салфетку и повернул голову к эстраде. У него снова заныло под ложечкой. Кажется, он влип. Подумать только, отец снизошел до того, чтобы интересоваться его личной жизнью. И очевидно же, что неспроста – он явно настроен продолжать разговор. Если раньше и были сомнения относительно цели приглашения, то они благополучно отпали. Конфедерация была достаточно либеральным государством. Ее граждан сызмальства приучали к простой максиме: живи и дай жить другим. Ну да, были пояса, в которых народ рьяно цеплялся за консервативные ценности. В пятом южном, к примеру, в его восточных округах женатым парам не продавали контрацептивы. В четвертом получить развод было очень сложно и еще сложней после него получить разрешение на повторный брак. Это объяснялось не столько моралью, сколько лакунами в законодательстве. Разведенные супруги благодаря им по-прежнему могли пользоваться льготами, предоставляемыми семейным парам, и эти льготы могли накапливаться в случае повторного брака, что финансовым службам приходилось не по нраву. Да и просто: свадьба стоила слишком дорого, а развод еще дороже, и этот аргумент оказывался для простых граждан самым убедительным. Нечего такими вещами разбрасываться. Центральные и северные пояса относились к таким обычаям с насмешкой, и для комиков на голо-каналах в северных поясах не было темы излюбленней, чем развод южан, точнее – чем женщина-южанка, против которой начали кампанию по разводу. Страшное дело, фугас по сравнению с ней – отсыревшая спичка. Но даже такое ироничное отношение к традиционным ценностям не отметало одного факта: публичные персоны, не состоявшие в браке, вызывали подозрение. Соцопросы соцопросами, но при прочих равных в случае, если на одно и то же место о-о-очень высокопоставленного чиновника претендовали двое соискателей, шансы, что выберут холостого, были ничтожными. Потому что Конфедерация стремилась даже в мелочах представить себя устойчивым образованием. А что может быть устойчивей, чем самая устойчивая фигура из двух элементов? Семейные союзы вообще поощрялись законодательством: и страховки были иными, и бонусы благонадежности начислялись, и налоговые льготы. А помимо этого: одиночка – ненадежен, легко устраним, а двое – уже армия. Как шутили профессиональные политики, ничто не украшает карьеру так, как правильно подобранный супруг. Сайрус не особо задумывался о важности брака в карьере вообще и своей собственной в частности. Он настолько играючи добрался до места заместителя Генпрокурора Конфедерации, что и само кресло генпрокурора не представлялось ему чем-то недостижимым. В ближайшие лет пять его занять у Сайруса не было ни малейшего желания, делать ему больше нечего так себя обременять, а потом – почему бы и нет. Он был не против пооттачивать свое остроумие на тех несчастных коллегах, которые ввязывались в это сложное дело – брак, предваряемое куда более сложным делом – свадьбой. В мальчишниках устраивал, во всяких розыгрышах жениха. И все это со снисходительной усмешкой: меня это не коснется. Ни эта испарина на лбу, ни дебильная улыбочка, когда предмет обожания появлялся в радиусе двадцати метров. Ни бесконечные обмены сообщениями, ни тахикардия, ни приступы удушья и заикания в присутствии возлюбленного или возлюбленной. Ни-че-го. Потому что ничего такого в его жизни не случалось. Джоуи – тот влюблялся. Приволакивался в гости с бутылкой высокоградусного пойла, жаловался на черствость, сидел с блаженной улыбкой, пел оды очередному объекту обожания. Такие периоды длились немного, за ними следовали времена относительного иммунитета ко всем и всяческим чарам, Джоуи казался вполне здравомыслящим, но влюбленности все возвращались, хорошо хоть все реже. У него даже был типаж: такой же раздолбай, как он, и чтобы профессия порискованней. И чтобы блондин. Остальное варьировалось, а значит – было несущественным. Сайрус только закатывал глаза – или посмеивался, в зависимости от навязчивости «этого липучки Расселла». Но предложи ему жениться – и Джоуи тут же сбежал бы на другой край света, чтобы только держаться на безопасном расстоянии от того ужасного места, в котором лишают свободы. Чуйка у него на такие опасные вещи была что надо. И в чем-в чем, а в необходимости хранить верность прежде всего себе, и лучше всего с самим же собой Сайрус не сомневался нисколько, как и Джоуи. Генпрокурор интересовался время от времени, когда Сайрус остепенится и укоренится в первом центральном полностью, когда он пригласит на свадьбу и все такое. Схожие же вопросы задавали многие другие: коллеги, чиновники из других ведомств и прочее. Сайрус отшучивался. Переводил разговоры на другие темы. Прилагал все усилия, чтобы такие крамольные размышления ни в коем случае не дошли до его полуофициального партнера. А если не везло и таковые мыслишки все-таки пробирались – ну тут уж Сайрус ловко подводил сожителя к мысли, что он черствый, ригидный, занудный, бездушный, фригидный – его новое любимое слово, сухарь, работоголик и прочее. До сих пор действовало: ему устраивали скандалы, обвиняли во всём скопом и в каждом из недостатков по отдельности, собирали нажитое непосильным трудом и уходили, как следует хлопнув дверью напоследок. От этих артистичных натур какой-никакой прок, а был. Окажись на его месте какой-нибудь клерк, жаждущий не только пения ангелов, но и обеспеченной пенсии: так легко бы отвертеться не получилось. Советник Клиффорд в принципе не вмешивался в личную жизнь своего сына. На полу– и неофициальные мероприятия он приглашал, разумеется, и близкого друга Сайруса – тем более эти самые близкие друзья были исключительно декоративными созданиями и успешно украшали собой любое сборище, а на официальных этим прелестникам делать было нечего. Советник тем более снисходительно относился к череде любовников Сайруса, что развлекался, наблюдая за ловкостью, изворотливостью даже, с какой тот выворачивался из отношений. Вот только что было хорошо для героя войны, начинающего государственного служащего и просто молодого еще человека, совсем не годилось для чиновника высшего ранга. И кроме того, советник Клиффорд все чаще задумывался о наследниках. Певица, которую обещал советнику Стефан, была очень хороша. Не звездный материал, но очень достойная исполнительница. Она развлекала слушателей арабесочно красивыми песнями о вроде как несчастной любви, но улыбалась при этом так двусмысленно, что смысл слов терялся на фоне лукавого взгляда и роскошного бюста. Советник Клиффорд смаковал десерт и рассматривал темноту за окном. Стефан подбежал, чтобы осведомиться, как советник Клиффорд и советник юстиции Клиффорд-Александер находят десерт и певицу, убежал, осчастливленный двумя одобрительными «М-м», и лично принес кофе. – Надеюсь, ты снисходил до мысли о браке, – неожиданно сказал советник Клиффорд. – Чьём? – невозмутимо спросил Сайрус. – Твоем, – жестко отозвался советник. – Твоем, Сайрус. У тебя замечательный вкус, прелестные близкие друзья и все такое, но это действительно тебя устраивает? Как долго еще ты собираешься окружать себя таким вот... цветником? – Я могу не окружать себя им вообще, – хладнокровно пожал плечами Сайрус. – Невелика потеря. – Ратклифф не намекал тебе, что в твоем личном деле очень неорганично смотрится запись «холост»? – сухо осведомился советник Клиффорд. – Она не особо затушевывается ни твоими заслугами, ни научными работами. Возникают определенные сомнения в твоей основательности, знаешь ли. – Тебя послушать, так Ратклифф органично смотрится со своей двадцатидвухлетней женой, и это в свеженькие восемьдесят четыре, – скривился Сайрус. – Несмотря на эту запись, меня утвердили на должность абсолютным большинством голосов. – И насколько велика в этом твоя заслуга? – елейно спросил советник Клиффорд. Сайрус перевел на него льдистые глаза. – Мы никогда не узнаем. Возможно, мы оба переоцениваем наши заслуги, – ровно ответил он. – Что-нибудь еще? – Кроме того, что я настаиваю на том, чтобы ты задумался о браке? – вежливо поинтересовался советник Клиффорд. – Ничего. – Настаиваешь? – эхом повторил Сайрус. – Даже так? – Я не понимаю твоего предубеждения против брака, Сайрус, – резким движением отложив вилку, сказал советник Клиффорд. – Это уважаемый социальный институт, это официальная возможность получить кучу бонусов. Это возможность породниться с другими семьями, в конце концов. – Смею предположить, ты основательно подготовился к разговору, – холодно произнес тот. – Составил список? – Тебе нужен список? Могу я надеяться, что ты примешь его к рассмотрению и выберешь кандидатуру? – прищурился советник Клиффорд, против воли получая удовольствие от разговора, которое смешивалось с тихой яростью. – Нет, – коротко ответил Сайрус. Он отодвинул чашку с кофе и механически посмотрел на эстраду. Певица все мурлыкала песенки, развлекая себя и зрителей обширностью диапазона и виртуозной его освоенностью. Кофе стыл в чашке и рядом с Сайрусом, и рядом с его отцом. – Дочь Петра и Каролины Хайдт с отличием закончила искусствоведческий институт, работает экспертом Музея Конфедерации. Наследует 25 % состояния и фонд. – Глядя на эстраду, начал советник Клиффорд. – Носатая мымра, которая не способна связать трех слов без того, чтобы не захихикать. Банк Хайдтов потерял в рейтинге 18 пунктов после коррупционного скандала в прошлом году. Против него по-прежнему ведется расследование. Финансовая полиция очень рьяно взялась за дело, не иначе получила отмашку из Минфина. – Процедил Сайрус. – Сусанна Мердок-Грамниц. Недавно исполнилось тридцать. Степень доктора фундаментальных наук. Трастовый фонд в Банке Конфедерации. Очень убедительная бонусная история фонда Мердоков. – Корова, помешанная на здоровом образе жизни, из-за которого ее мозги превратились в экологически чистую пробку. Степень присвоена задрипанным университетом третьего северного в обмен на лабораторию. Фонд Мердоков держится на плаву только за счет ушлых бухгалтеров и связей в налоговом ведомстве. Управляющие же ничем от придурковатых Мердоков не отличаются. Советник Клиффорд не поленился назвать еще несколько кандидатур, которые Сайрус не менее бескомпромиссно отклонил. – Хорошо. Предлагай. – Не сдержался советник. Он откинулся на спинку стула и сложил руки домиком. – Предлагать? – вежливо поднял брови Сайрус. – Право слово, кроме как оставить меня в покое, в голову ничего не приходит. Но тобой такой вариант не рассматривается. – Еще раз повторяю, ты давно вышел из того возраста, когда относительно постоянные отношения с декоративными созданиями вызывают умиление. Еще раз повторяю, брак очень хорошо смотрится в твоей биографии. Еще раз повторяю: разумно подобранная кандидатура супруги, да супруга, черт возьми, способна дать очень хороший толчок твоей карьере. – Куда уж лучше, – раздраженно процедил Сайрус. – Ты так и собираешься прозябать в прокурорском мундире? А я-то думал, что ты амбициозен достаточно для того, чтобы задуматься о судейской мантии, – ядовито заметил советник Клиффорд и с подчеркнуто разочарованным видом потянулся к чашке с кофе. – Я плевал на карьеру, если мне ради нее надо вешать на шею этот хомут, – выдавил Сайрус, прикладывая немалые усилия, чтобы оставаться спокойным. Он вскинул руку, подзывая официанта. Расплатившись за себя, он спрятал карту и приготовился встать. – Если, подчеркиваю: если, я соберусь заключить брак, то только с тем человеком и на тех условиях, которые сам определю. Но ресторан неплох. Этого у тебя не отнять, ты умеешь прикармливать справных рестораторов. Доброго вечера. – Плевать на карьеру? – прошипел советник Клиффорд. – Посмотрим. Генеральный прокурор Конфедерации Ратклифф вызвал Сайруса уже через четыре дня. – Позвольте угостить вас чаем, дорогой коллега, – светским, почти дружелюбным тоном начал он. Сайрус скупо улыбнулся и опустился в кресло. – С удовольствием отведаю, господин Генеральный прокурор, – вежливо отозвался Сайрус. – О вашей коллекции сортов чая ходят легенды. – Ну не то чтобы легенды, дорогой коллега, – довольно протянул генеральный прокурор Ратклифф и встал, чтобы приступить к таинству приготовления чая. – Но смеюсь надеяться, что я заслуживаю ту репутацию, которую мне приписывают. Сайрус криво усмехнулся ему в спину, вежливо возразил, что репутация заслужена и в этом никто не сомневается, позволил генпрокурору поупиваться собственным опытом, а сам праздно любопытствовал: к чему же такому принудил старика Ратклиффа старик Клиффорд? А самое главное: чем же таким он Ратклиффу руки-то выкручивал? Чай был неплох, кексы дивно хороши, но удовольствие от них получал только Сайрус. Ратклифф пригубливал чай механически, а о выпечке так и вообще забыл. – Мой дорогой Сайрус, – наконец, собравшись с духом, начал он. – Да? – бодро отозвался тот. – Мой дорогой Сайрус, – повторил Ратклифф и вздохнул. – Я рад и счастлив, что мне довелось познакомиться с вами так близко. Должен признаться, что работать с вами одно удовольствие, и я оказал бы всяческое содействие в вашем карьерном росте. Наверняка для вас не является секретом, что я подумываю о заслуженном отдыхе. Конечно, до самого решения еще нескоро, но задумываться о том, кто займет мое место, уже пора. Я был бы счастлив, если бы моим преемником оказались именно вы. Я уверен, что в этом случае наша служба развивалась бы и дальше. Как мне думается, у вас есть вполне определенные представления и о принципах функционирования, и о, скажем так, этической составляющей. Вы замечательный организатор, и я еще раз повторюсь, мой дорогой коллега, мне было очень и очень приятно работать с вами. Не всегда легко, Сайрус, не всегда, – генпрокурор даже пальцем помахал. – Но даже когда вы не соглашались со мной, ваша точка зрения была аргументированной и очень взвешенной. Да, – он словно выдохся. – Но ситуация в нашем государстве такова, что квалифицированные кадры необходимы не только в центре. Конечно же, и здесь ощущается нужда в компетентных специалистах, к тому же с таким жизненным опытом, как у вас. Но увы, куда острее такая нужда на периферии, увы. И должен признать, что несмотря на мое желание укомплектовать штат здесь, в штаб-городе достойными специалистами, я вынужден, -генпрокурор начал говорить глуше и словно с усилием, – согласиться с вашим переводом в третий южный пояс. Разумеется, если не возникнет некоторых обстоятельств, которые позволят более гибко отнестись к данному решению. Сайрус сцепил зубы и задержал дыхание. Не то чтобы он не был готов – еще как готов. Даже удивительно, что отец решил ограничиться настолько малой кровью. В конце концов, отправиться простым прокурором в южный пояс всяко лучше, чем оказаться помощником заштатного прокурора в центральном – уж там бы ему в спину пальчиком потыкали. Он был бы рад пятому – ностальгия, все дела. Он даже был бы не против четвертого южного: места там интересные, а уж до чего любопытные случаи... в альманахе чего только не начитаешься. Но третий южный – это тотальное, полное и неистребимое болото. Там не происходило ничего, а если происходило, то выглядело настолько куце и ущербно, не стоило даже канцелярских расходов, которые тратились. О прокуратуре ходили далеко не лестные отзывы, куда худшие, впрочем, – о судьях. И ему отправляться туда?! Папенька подгадил со смаком, ничего не скажешь. Как бы там ни было, можно было либо сцепив зубы смиряться с желанием отца женить его – сам-то он не слишком долго мучился в браке, избавился от Синтии Александер, как змеи избавляются от шкуры, да еще и заводы прихватил. Либо отправляться в полудохлый третий южный и начинать все заново. Генеральный прокурор Ратклифф не нарушал паузу, внимательно глядя на Сайруса. – Могу я поинтересоваться, в каком качестве я отправляюсь туда? – спокойно спросил тот. – В качестве генерального прокурора пояса, разумеется, – едва уловимо прищурившись, едва уловимо дернув уголком рта, обозначая самодовольную улыбку, ответил генеральный прокурор. – Не открою вам страшной государственной тайны, если скажу, что Конфедерация испытывает недостаток в грамотных и опытных юристах. В том же втором центральном свободна не одна вакансия прокурора, а уж насколько не хватает толковых помощников прокурора, не мне вам объяснять. Это, знаете ли, дорогой Сайрус, секрет Полишинеля, который пользуют все, кому не лень, – он взял чашку с чаем и поднес ее ко рту. По губам Сайруса зазмеилась улыбка, когда он представил, какой бой выдержал Ратклифф, чтобы только не отправлять его заштатным ничем в заштатное Никуда. Зазмеилась – и Сайрус вновь изобразил серьезное лицо. – Но и в южных поясах нехватка квалифицированного персонала стоит не менее остро. К примеру, дорогой коллега, – Ратклифф подался вперед, – к примеру, совсем немного времени – и мне снова придется подписывать приказ об отстранении от должности доброй трети личного состава третьего южного. Расследование против этих зажравшихся пираний ведется очень давно, и кажется, пора перетасовывать карты в том болоте, а начинать, как вы, надеюсь, понимаете, в этом случае лучше с самой верхушки. И мне представилось, что именно третий южный здорово выиграет, если вы возьметесь за него со свойственной вам обстоятельностью. Как раз и опыта наберетесь. Разница между федеральным образованием и Конфедерацией не так уж велика, а логистические тонкости именно таких уровней еще никому не мешало освоить. А лет через пяток поглядим, – угрожающе закончил Ратклифф, словно продолжая какой-то спор. Сайрус хмыкнул. – Звучит удручающе, конечно, уважаемый господин Ратклифф, – с двусмысленным пафосом произнес Сайрус. Генпрокурор вскинул на него глаза и поднял брови: Сайрус откровенно веселился. – Ну что ж, попробуем обратить это мне в пользу. В конце концов, начинал же я в армии простым лейтенантом, не так ли? У генерального прокурора Ратклиффа ощутимо поднялось настроение. Он даже встал, чтобы заварить свежий чай, розовый, праздничный, в особых пиалках, и затребовал пирожных из кафетерия. Сайрус отправил советнику Клиффорду письмо. Звонить он не стал – папа облезет, а вот старомодное, очень старомодное письмо – самое то, тем более и физиономию адресата при этом видеть не надо, и ответ на него придет не сразу. А в письме сообщил, что первые две недели проведет в такой-то гостинице, пока освобождается служебная квартира, затем сообщит и адрес новой квартиры. Несмотря ни на что, внимание отца ему приятно, он желает успехов в государственной службе на его старом, давным-давно им обжитом месте и приглашает в гости, когда погода в третьем южном установится на приемлемом уровне, а у Сайруса появится свободное время – не преминув подумать, что хорошо если время появится лет этак через десяток. Джоуи ошивался то ли в Австралии, то ли в Антарктиде, и Сайрус счел свой долг «куратора» выполненным, отослав сообщение с предельно краткой информацией на его почту за пару минут до вылета самолета. Джоуи позвонил уже через пятнадцать минут и принялся смачно, изобретательно, экспрессивно и совершенно незло ругаться. Сайрус усмехался, слушая его тирады, и старался не думать о будущем. Ему было тяжело расставаться с той жизнью, потому что он жил ею немало лет. С другой стороны, до этого он точно также вживался в армейскую жизнь. Грудь сдавливало странное ощущение, и при этом не бремени, скорее пустоты. Сайрус оставлял которое по счету место, которое считал обжитым, даже своим, и ничего не мог ни оставить после себя, ни взять с собой, что мог бы по праву назвать своим. Он подозрительно относился к людям, прохладно воспринимал любые попытки сблизиться с ним более, чем того требовал и то допускал этикет, и получилось, что только неунывающий Джоуи Расселл и стал его другом – и останется единственным, судя по всему. Генпрокурор Ратклифф оказался необычайно щедр и позволил поближе ознакомиться с положением дел в поясе. Более того, он дал Сайрусу возможность просмотреть дела, которые давно велись против генпрокурора третьего южного и его сотрудников. Не всех, не всех. Но материалов хватало. А до того счастливого момента, когда Сайрус войдет в свой новый кабинет, пройдет к своему новому столу, получит доступ к своему новому коммуникатору, пройдет время. Предшественника уже арестовали, инженеры уже устанавливали новые порты доступа, квартира уже ремонтировалась. И во всей этой суете у Сайруса было ощущение, что даже если он проведет весь свой срок до возвращения в центр в гостинице, ничего не изменится. В мире вообще ничего не изменится от того, где и как Сайрус будет работать. Или это неотвратимо надвигающийся кризис сорока лет заставлял его предаваться сплину? Сайрус чувствовал себя невидимкой сначала в аэропорту, затем в гостинице и наконец в своем номере. До него никому не было дела, и это странным образом и царапало его самолюбие, и забавляло. В центре-то до него всем было дело. Кому-то хотелось получить доступ к деньгам Александеров. Кому-то хотелось подняться чуть повыше по служебной лестнице. Кому-то хотелось получить доступ к советнику Клиффорду. Светские хроникеры тоже очень любили сплетничать о нем. Сайруса узнавали на улицах, его всегда замечали, и крутись как хочешь, а он был дома. На новом же месте он был никем, пусть никем из центра, со сказочным послужным списком, со внушительными регалиями. Но третий пояс жил своей жизнью, в которой Сайрусу пока не находилось места. Первый рабочий день прошел в невероятном напряжении. Сотрудники были настолько вежливы с ним, настолько угодливы, что ближе к вечеру Сайрус перестал улыбаться и начал скалиться. Он не раз и не два мысленно поблагодарил генпрокурора Ратклиффа, который настоял на тайном вынесении решения об аресте предыдущего генпрокурора пояса и немедленном его исполнении – ему открывались копи царя Соломона, которые одновременно же оказывались Авгиевыми конюшнями. Работы было много. Сайрус и не заметил, как пришло время переселяться в квартиру. И пережил мгновение истинного, неподдельного, искреннего счастья, когда он вылез из машины перед домом и потянулся, и ему в грудь уперся указательный палец Джоуи. – Ты! – возмущенно заорал тот. – Ты! Гадский гад! Предательский предатель! Изменнический изменник! Что ты там такого натворил, что тебя вышвырнули в жопу мира? И почему я все узнаю последним?! Сайрус широко улыбнулся и до хруста костей сжал его в объятьях. Лейтенант Рейли лично конвоировал Лу из карцера в его камеру. Отчего-то он пользовался любой возможностью поучаствовать в таком презренном действе, хотя это ни с какой стороны не входило в его должностные обязанности. Лу почти приготовился, что его затолкнут в какое-нибудь пустующее помещение, упрут мордой в стену, в стол или куда там и поимеют. К таким вещам хрен привыкнешь. Наверное, только чокнутый Чипс не просто привык бы – он просил, даже умолял о чем-то похожем, да только им свои братья-заключенные брезговали, что уж говорить об охранниках. Но они благополучно миновали все помещения, в которых Лу попадал в такие передряги либо в которых мог попасть, и упорно продвигались вперед к блоку С. Лу боролся со странным ощущением ужаса, которое подступало к самому его горлу и оказывалось тем более сильным, что он почти физически ощущал самодовольство, которое излучал Рейли. Тот еще гад, с него станется придумать что-то особенно извращенное. Рейли шел справа впереди, похлопывал дубинкой по ладони – по крупной шершавой ладони, к которой крепились крупные сильные пальцы, которые оканчивались выпуклыми отполированными ногтями – и посмеивался над Данни Смитом, которому предстояло связать себя узами брака не далее как через четыре недели. И он поглядывал в сторону Лу, и он пытался даже Лу втянуть в разговор, он говорил: «Если Ведьмак не нашлет на тебя дизентерию из своей камеры, да, Лу? Или пожалеешь бедолагу?», он говорил: «А в то время как вы с Санди барахтаться на ложе кинг-сайз, Лу будет держать за тебя кулачки на своем бетонном лежаке, да, Ведьмак, ведь будешь же? Или ты в карцере будешь, на бетонном полу, а? Помянешь его добрым словом?». Лу делал вид, что не слышал. Обращались бы к нему – обращались бы напрямую, а так у него официально признано снижение слуха на целых семьдесят процентов на правую сторону, можно притвориться и полностью глухим. Но Лу было страшно: что, что еще его может ждать? Лейтенант Рейли открыл дверь камеры Лу, распахнул даже, и учтиво склонился. – Прошу в твой номер-люкс, Ведьмак. Лу обреченно поднял на него глаза. Лейтенант Рейли положил свою руку ему на плечо почти бережным, чувственным жестом и приказал Вику снять кандалы. – Дом, милый дом, да, Лу? – говорил он. – Ты посмотри, как мы его облагородили, а то жил как в мусорном контейнере. Тебе, конечно, не привыкать, но нам-то какая радость в помойном ведре возиться? И он затолкнул его в камеру. В камеру, в которой Лу обитал последние семь лет. Дверь за ним захлопнулась; Лу не оборачивался – он знал наверняка, что Рейли ждет. Как гриф ждет, когда наконец сдохнет раненый лев. Он стоял посреди камеры, смотрел на стены – на тщательно побеленные стены, на которых не осталось ни одного его рисунка, и его руки дрожали, по щекам текли слезы. Семь лет, семь лет он развлекал себя тем, что рисовал: то вспоминал Слепое озеро, то рыдван, на котором его возили на медосмотры, то госпожу Лоренс, то драконов – тех, которые пытались уничтожить его, и тех, которые приходили на помощь пацанятам из детских книг. Семь лет он рассказывал себе такими вот рисунками, во что должен верить. Семь лет – и они были скрыты под побелкой. А Рейли все ждал за дверью. Лу чувствовал. Он привалился к стене, пытаясь щекой ощутить рельефы, провел ладонью по побелке и сполз вниз. Рейли недаром был таким самодовольным. Лейтенант Рейли ушел на пост, посвистывая. Лу мог ошибаться, много ли он мог слышать своими калеченными ушами, но ему казалось, что кроме этого противного, самодовольного, сытого свиста он слышит и то, как удовлетворенно похлопывает дубинка по ладони Рейли, жесткой, шершавой, как та побелка. Он выдохнул, откинул голову. Вытер слезы. Уткнул лицо в колени. Стал дожидаться ночи.